Самосозидание и самостояние как качества личности, определяющие развитие творческой активности

Я полагаю, что самое главное для человека – не поддаваться течению жизни, но определить свою собственную внутреннюю позицию: определить для себя жизненный путь и смысл жизни, стремиться к тому, чтобы пробудилась внутренняя духовность, чтобы сам человек родился как существо духовное. Здесь следует отдать должное внимание потребности человека в самопознании.

Жаль, что в словарях русского языка и в специальных философских и психологических словарях нет таких простых и понятных для русского уха слов, как самосозидание и самостояние В своей монографии «Личность: Мифы и Реальность…», претерпевшей четыре издания, я неоднократно обращаюсь к этим понятиям. Самосозидание осуществляется с помощью самоанализа, самопознания, самосознания, самообучения, самоопределения, самоконтроля, самоограничения, самостоятельности, самостояния и других внутренних побуждений человека, направленных на самого себя [1, с. 836]. Самосозидание сопряжено с рефлексией на самого себя [1, с. 866]. Самосознание человека и его чувство личности побуждают его к определению для себя принципиальных ориентиров и следованию этим ориентирам в самосотоянии в обыденной повседневной жизни, в экстремальных ситуациях и в творчестве [1, с. 739].

Я полагаю, «что человек подчас не стремится или ленится задаться вопросом: “Кто я?”. Реально некоторые из нас, людей, целенаправленно созидают себя (самосозидают), обучаясь смирению и послушанию, внутренней дисциплине через понимание необходимости стремления к свободе и самостоянию. Именно благодаря этому пути человек не только обретает чувство личности, но и готов пред– [133] стать пред самим собой, пред людьми и пред Богом как личность» [1, с. 872]. Я полагаю, что соединение понятий «самосознание», «самосозидание» и «самостояние» есть выявление феноменологической сути человека как личности, есть условие развития его творческой активности.

Сказать: «творчество – феноменологическая сущность личности», по сути, ничего не сказать…

Творчество – глобальная проблема философии, наук и искусств. Все способы постижения феномена творчества, все идеи, связанные с пониманием таинства творчества до сей поры довлеют над умами мыслителей.

Творчество может выражать собой апофеоз профессиональной деятельности человека, приносящей: новое видение открываемого явления; решение поставленных или внезапно открытых сознанию в конкретной области знаний проблем; расширение знаний человечества о внешних реалиях и о внутреннем потенциале духовной жизни отдельного человека. Творчество может иметь и оборотную сторону своего потенциала: оно способно ввергнуть первооткрывателя в пучину непредвиденных последствий, которые могут создать колоссальные проблемы человечеству. Творчество отдельного человека и его результаты могут предстать перед людьми в большом разнообразии последствий. Мыслители, нацеленные на познание космических законов, законов эволюции жизни на Земле и на другие значимые для человечества проблемы, должны брать на себя нравственную ответственность за свои идеи и рефлексии на возможные последствия новых открытий, обуславливающих тенденции эволюции и исторического развития.

Творчество зиждется на знании, на внутренней духовной жизни и на заложенном в природу человека побуждении к вопрошанию, к поиску ответа на возникшие проблемные вопросы и к открытию нового благодаря внутренней направленности к поиску ответа на мучительные вопросы (проблемы).

По своему человеческому темпераменту я бы сразу начала с изложения своего видения творчества как Божьего дара в человеке. Однако, как существо социальное и как человек, уважающий традиции, прежде назову то, что должно обсуждать в связи с эволюционно-историческим происхождением человека.

В качестве предтечи к обсуждению феномена творчества обратимся к истории идей, объясняющих творчество как таковое.

Во-первых, считаю обязательным обсудить социально-исторические условия, влияющие на развитие творческой деятельности человека.

Во-вторых, необходимо рассмотреть эволюционно опосредованные и исторически сложившиеся предпосылки к творчеству (врожденные особенности, генотип).

В-третьих, следует сказать о внутренней позиции человека, включённого в творчество как особой, сущностно-человеческой, деятельности.

В-четвёртых, считаю правильным обратиться к проблеме творчества, сопряжённого с чувством личности.

Начнём по порядку.

1. Социально-исторические условия, влияющие на развитие творческой деятельности человека

Социально-исторические условия – те внешние реалии, которые возникают в процессе исторического развития человечества и в которых развивается и действует творец (философ, учёный, человек искусства и др.). Внешние реалии открыты через возникающие в самосознании мучительные вопросы о появляющихся в истории человечества реалиях, на пересечении которых складывались условия жизни и деятельности людей, а также условия развития и бытия человека как личности. Речь идёт об открытых и описанных внешних реалиях, которые человечество создавало и продолжает созидать по сей день. Это реальности: 1 – предметного мира; 2 – образно-знаковых систем; 3 – природы (априорно данной нам и преобразованной нашим отношением к ней, меняющимся в процессе истории); 4 – социально-нормативного пространства [1, с. 43–315].

Человечество во все исторические времена открывало новые идеи и реализовывало их в контекстах реалий: предметного мира; образно-знаковых систем; природы и социально-нормативного пространства. Каждая историческая эпоха выступает как условие, побуждающее к открытию:

• новых предметов и их новых функциональных назначений;

• новых идей, образов и знаков, концентрирующих в себе потенциал к новым движениям к духовному акме или к душевным падениям;

• меняющегося в истории отношения к природе, более адекватного ви?дения и понимания её сензитивности к результатам опасной для природы агрессивной, бездумной деятельности человечества;

• новых установлений, законов и деклараций, побуждающих человека к соответствию установленным ожиданиям общества.

Каждая историческая эпоха даёт свой социальный заказ на необходимые ей идеи. Так, отечественный естествоиспытатель В. И. Вернадский страстно настаивал, чтобы мы, люди, не забывали о том, что человек «сам и всё человечество, от которого он не может быть отделен, неразрывно связаны с биосферой – с определённой частью планеты, на которой они живут» [2, с. 304].

В. И. Вернадский сделал особенное открытие, касающееся феномена человека. Он открыл ноосферу, которая есть результат интеллектуально опосредованной деятельности человека. Он писал: «Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом, по сравнению с тем, что было раньше…» (курсив мой. – В. М.) [2, с. 309]. В. И. Вернадский утверждал: «Ноосфера – последнее из многих состояний эволюции биосферы в геологической истории состояние наших дней. Ход этого процесса только начинает нами выясняться…» [2, с. 310]. Свои «несколько слов» о ноосфере, в которой человеку отводилась столь грандиозная роль, В. И. Вернадский опубликовал в 1944 году, когда ещё и речи не было о тех технических открытиях, которыми человечество владеет сегодня, когда о грозящей катастрофе среды обитания человечества (нашей планеты Земля) учёные только начали задумываться.

В. И. Вернадский повторял: «Научная мысль есть индивидуальное и социальное явление. Она неотделима от человечества. Личность не может при самой глубокой абстракции выйти из поля своего существования. Наука есть реальное явление и, как сам человек, теснейшим и неразрывным образом связана с ноосферой»[3, с. 146]. Здесь следует вчувствоваться в каждое слово В. И. Вернадского.

Однако хочу отдельно выделить его суждение о том, что научная мысль есть индивидуальное и социальное явление. Если обратиться к ретроперспективе общего движения к пониманию феномена человека и к его познанию самого себя, то мы обнаружим, что познание человечеством своей собственной феноменологической сущности неизбежно открывает нам тенденции движения познания к законам разума и научного творчества. Раз возникнув в истории, проблема познания нашей общечеловеческой сути продолжает побуждать и современных философов, и учёных искать ответы на вопросы древних мыслителей относительно феномена человека и всего человечества.

Внимательный и вдумчивый исследователь движения рефлексивных способов самопознания избранных мыслителей вдруг открывает удивительную тенденцию: некое продолжающееся во времени и пространстве нашей планеты Земля биение и развитие мысли относительно нашей человеческой сущности. Здесь и открытие социально-исторического происхождения человека, и открытие происхождения высших психических функций, и открытие ноосферы, в которой человек становится крупнейшей геологической силой, и открытие того, что мы, человеки, поспешили с определением себя как homo sapiens: оказывается, с сознанием и разумом у нас дело обстоит не так оптимистично, как нам хотелось бы… Оказывается, мы склонны обольщаться относительно своих реальных возможностей…

Недаром В. И. Вернадский настаивал на том, что «личность уничтожится – “растворится”, – когда она выйдет из логического охвата своего разума» [3, с. 146]. Учёный тревожился о возможных ожидающих человечество проблемах, он интуитивно чувствовал, что потенциальные амбивалентные возможности человека могут привести и к катастрофе.

В. И. Вернадский придавал особое значение интуиции и вдохновению – они основа величайших научных открытий. Учёный полагал, что «мы должны усилить» к этой области «наше научное внимание».

Проникновение в идеи Д.-Д. Дана и Д. Ле Конта дало основание В. И. Вернадскому утверждать, что эволюция живого вещества идёт в направлении цефализации, к развитию психозойской эры. Основываясь на этих идеях, В. И. Вернадский утверждал, что человечество становится мощной геологической силой и перед его мыслью и трудом ставится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободного мыслящего человечества как единого целого. Эти идеи должны были бы расширить сознание человечества до новых пределов и, как я полагаю, предупредить о вероятной опасности расширения ноосферы и перестройки биосферы.

«Земля в объятиях Солнца» – фундаментальный труд А. Л. Чижевского. Это видение истории планеты и Солнца в контексте относительно ограниченного времени. Мы, люди, лишь постепенно научаемся вчувствоваться в космические и исторические процессы, научаемся понимать обманчивость и относительность циклов космоса, Земли, природы. Человеку долгое время было свойственно измерять космическое пределами его собственного психологического времени.

А. Л. Чижевский, этот гений нашего времени, писал: «Только после того как человечество пришло к мысли, что за ночью всегда наступает день, что тьма и страх ночи всегда сменяются веселым дневным светом, начинается новое движение человеческой мысли, долженствовавшее привести его к вере во всепобеждающую силу света – Солнце. <…> Тогда значение Солнца оказалось настолько большим, что оно было поставлено на первое место» (курсив мой. – В. М.) [4, с. 30]. Учёный рассматривал взаимосвязь психических эпидемий и циклической деятельности Солнца. Он утверждал, что катаклизмы массовых движений – «результат превращения лучистой энергии Солнца в переизбыток нервно-психической энергии человеческих масс» [4, с. 350]. Последняя – некая сумма индивидуальных энергий, которая вырастает на некую стрессогенную величину в периоды повышенной солнечной радиации.

Замечу, что слово «всегда» также призрачно, эфемерно, как и слово «никогда». Эти особые слова несут предупреждающие значения и смыслы относительности всего и вся – того, что касается не только жизни на Земле, но и Солнца и всего космоса.

В контексте обсуждаемых открытий и нового ви?дения обнажающихся проблем следует сказать, что перед человечеством разверзлась катастрофически нарастающая проблема: Земля в объятиях развивающейся ноосферы, где человечество становится угрозой не только для себя, но и для всей жизни нашей планеты.

Здесь было бы уместно вспомнить идеи одного действительно «человека разумного» – творческого человека – всемирно известного писателя Курта Воннегута.

Бестселлер. В англоязычных странах, прежде всего в США, это слово употребляется с 1890-х. Книги Курта Воннегута являются бестселлерами, пользующимися наивысшим спросом. Для меня его книги не «чёрный юмор», мне недостает юмора, чтобы так судить о книге автора «Колыбели для кошки». Герой романа – лауреат Нобелевской премии физик Феликс Хонникер, который изобрел «лёд-девять». История, описанная в романе, не утопия, но антиутопия. Эта история есть то, что обычно случается в прогнозах всех антиутопистов. (Здесь можно вспомнить личную трагедию лауреата Нобелевской премии академика А. Д. Сахарова[134], который, сделав гениальное открытие, затем ужаснулся его возможным последствиям.)

Вспомним антиутопии, которые, как правило, не только предлагали нам увидеть, как расплачивается наивный человек за свою веру в утопическое благоденствие в совершенном мире. Начиная от Платоновского «Государства» до попытки реализовать марксистскую утопию в России человечество наблюдало фантомные иллюзии и реальные провалы утопий.

Антиутопии описывают возможные изменения социальных условий жизни людей и возможные искажения личностных ориентиров человека, в основном в направлении к развитию негативных личностных качеств, к опустошению человеческого в человеке. Так, одним из первых пророческих антиутопических романов стал роман Е. Замятина «Мы» (1920).

Е. Замятин гениально описал Единое государство, которое только ещё намечалось в коммунарских проектах. «Мы» – антиутопия, проект возможного ужасного будущего, уготованного человечеству…

Творчество – результат глубокого интеллектуального и нередко духовного сосредоточения мыслителя на проблеме, которая, безусловно, уже возникала в умах многих предшественников как новое знание и новое откровение. Человеки из поколения в поколение заражаются старыми проблемами, сформулированными тысячелетия тому назад. Мыслители новых поколений продолжают отвечать на возникающие вновь и вновь вопросы в условиях новых знаний и идей своего времени. Разные области наук требуют от человека не только ререшния проблем, возникающих в его эпоху, но требуют и особой сензитивности и ответственности за возможные последствия открытий, высокой нравственной бдительности и предвидения.

Обсуждаемые нами идеи входят составной частью в накапливающийся общечеловеческий опыт, который я в контексте логики моего мышления о расширении сознания человечества сочла правильным описать и назвать Великим идеополем общественного самосознания [1, с. 13, 33–41 и далее: см. предметный указатель].

Великое идеополе общественного самосознания принадлежит как всему человечеству, так и каждому отдельному человеку, если у него возникает острая потребность войти в его сферы, заимствовать его образы и идеи, для того чтобы познать уже прежде знаемое другими, постичь уже прежде постигнутое другими и идти дальше – к новым откровениям и постижениям. Великое идеополе общественного самосознания всё более и более расширяется и углубляется благодаря интеллектуальным и духовным усилиям человечества.

М. Г. Ярошевский весьма удачно ввел в научное обращение понятие «идеогенез» [5]. Историк психологии «в контексте всемирно исторического движения знания» позволил себе утверждать, что в интеллектуальном онтогенезе человека «повторялся в известном отношении филогенез научной мысли. Если мы сталкиваемся здесь не с единичным случаем, а с законом, его можно было бы по аналогии с биогенетическим назвать идеогенетическим» [5, с. 74].

М. Г. Ярошевский считал правомерным рассматривать «идеогенез как объяснительный принцип исторической психологии науки [5, с. 75].

Полагаю, что сегодня я вправе выразить чувство глубокого удовлетворения по поводу введения М. Г. Ярошевским в контекст научных знаний мысли о «всемирно историческом движении знания». Однако я испытываю потребность к апелляции не только к знаниям, но и к моему представлению о всемирно историческом движении значимых для философии и наук идей в нашем общечеловеческом историческом времени и реальном пространстве нашего сегодняшнего человеческого бытия.

Обратимся к значениям и смыслам обсуждаемых понятий.

Знание в философии определяется как форма социальной и индивидуальной памяти, как свернутая схема деятельности и общения, результат обозначения, структурирования и осмысления объекта в процессе познания [6, с. 51–52].

Знание в психологии – обобщающее выражение отражающей деятельности ума, притязающее на объективную истину, которая подтверждается практикой [7, с. 176]. Знание – форма существования и систематизации результатов познавательной деятельности человека; достоверные сведения; научные сведения.

В то же время понятие «идея» [гр. idea – представление] – форма постижения мира и мысли. Согласно философу А. П. Огурцову в науке идеи выполняют различную роль: «Они не только подытоживают опыт предшествующего развития знания в той или иной области, но служат основой, синтезирующей знание в целостную систему, выполняют роль эвристических принципов объяснения мира» [8, с. 83]. Идея – значимое понятие, определяющее мировоззрение, лежащее в основе методологических построений в философии и науках. В психологических словарях обычно понятие «идея» не представлено.

В философии понятие «идея» реально прорастает во времени истории: начиная от Демокрита, Платона и Аристотеля, в XVII–XVIII веках до И. Канта и Гегеля, вплоть до нашего времени.

Понятие «идеогенез», согласно М. Г. Ярошевскому, предполагает «зарождение и развитие тех идей у конкретного исследователя, которые приводят к результатам, заносящим его имя по приговору истории в список хранимых памятью науки персоналий» [9, с. 64].

Я полагаю, что понятие идеогенеза должно определяться не столько вкладом «конкретного исследователя» и его вхождением в «список хранимых памятью науки персоналий», сколько вкладом плеяды мыслителей в сферы Великого идеополя общественного самосознания. Имена конкретных исследователей могут кануть в лету, а их мысли и идеи – раствориться в сферах Великого идеополя общественного самосознания…

Новые идеи рождались и появлялись самым разнообразным способом.

При этом человеческая история и социально-исторические условия имеют первостепенное значение для развития идей в философии, науках, искусстве и в других сферах познания. История породила целый ряд реалий, в которых бытует и развивается человек. Исследуя и размышляя над направлениями наук, заинтересованными в познании феномена человека, я нашла для себя основания выделить четыре внешних реалии, которые человечество создало в своей истории.

Повторюсь: речь идёт о реалиях предметного мира; мира образно-знаковых систем; мира природных реалий; мира реальности социально-нормативного пространства. Названные реальности складывались и продолжают складываться в процессе истории человечества (тысячелетия тому назад, сегодня и позже – доколе будет продолжена жизнь человечества). Внешние реалии для нас, людей, – условия, побуждающие к развитию, к личностному росту каждого, не только к адаптации к предлагаемым историческим моментом обстоятельствам, но и к внутреннему росту, к потребности в самосозиданиии и в самостоянии, несмотря на возникающие у человека возможные проблемы (телесные, психологические, социальные и духовные).

Названные реалии глубоко вращены не только в весь диапазон возможных пересечений всех исторически сложившихся внешних реальностей, но и в самосознание человеков, принадлежащих конкретному историческому времени и пространству.

Каждая из реалий, кроме того, опосредует отношения между людьми, которые можно условно обозначить следующими моделями: человек-вещь-человек; человек-образы и знаки-человек; человек-природа-человек; человек-права и обязанности-человек. Вероятные опосредования так многообразны и многозначны, что их варианты трудно поддаются учёту, ведь мы, человеки, несём в себе бесконечный потенциал вариативности опосредований.

Мы можем, однако, указать на возможное развитие под влиянием исторически сложившихся реалий позитивных для человека личностных качеств и противоположных им негативных личностных качеств. Все реалии по сути своей несут в себе потенциал двойственного влияния на человека, и об этом мы не должны забывать.

Названные реалии представляют собой не только условия развития и бытия человека как исторически обусловленного субъекта, но и условия, содействующие развитию творческого потенциала человека в философии, науках и искусствах. Все реалии могут побуждать человеков к творчеству, но могут и стать условием пассивного дрейфа во времени и пространстве индивидуальной истории пассивно и непробужденно существующих представителей рода человеческого.

Я придаю особое значение положению Г. В. Ф. Гегеля: «Истина сознания есть самосознание» [10, с. 233], а также: «сознание развивается… до самосознания» [10, с. 224]. Философ специально обсуждал феномен самосознания на уровне непосредственного его проявления и на уровне его абстрактного проявления. При этом он описал ступени развития, которые должно пройти самосознание.

Самосознание человека, ориентированного на творчество, естественно, может быть направленно на самосозидание.

2. Эволюционно опосредованные и исторически сложившиеся предпосылки к творчеству

Мы должны уделить внимание и проблеме предпосылок к творчеству (возможных особенностей, в том числе генотипа) и обсудить предпосылки к развитию самосознания, ведущего к самосозиданию и формированию внутренней позиции человека как личности. В этой связи мы должны назвать работы В. Штерна, К. Бюлера, С. Холла и др. Именно эти исследователи первыми уделили специальное внимание проблеме наследственности, однако, не будучи в своём сознании абсолютно порабощенными этой проблемой, учёные допустили влияние на развитие и других факторов (социальных условий).

Сегодня утвердилось мнение, что, проходя путь биологической эволюции и исторического развития, человечество подвергалось сущностно значимым изменениям – у него развились новые формы поведения на основе изменяющихся морфологии мозга, функций нервной системы и высших психических функций. Понимание развития человечества в его истории как особого пути вырастания современного человека дало основание Л. Леви-Брюлю полагать, что «высшие умственные функции остаются непонятыми, если ограничиваются изучением отдельной личности» [11, с. 11].

Л. С. Выготский, внимательно изучавший идеи своих предшественников, подтверждал: «мысль о том, что высшие психические функции не могут быть поняты без социального изучения, то есть что они являются продуктом не биологического, а социального развития поведения, не нова. Но только в последние десятилетия она получила прочное фактическое обоснование в исследованиях по этнической психологии[135] и ныне может считаться бесспорным положением нашей науки» (курсив мой. – В. М.) [12, с. 29]. В контексте понимания Л. С. Выготского это означает, что развитие познавательной сферы человека, «его высших психических функций, составляет одну из важнейших сторон культурного развития поведения» [12, с. 29]. Это развитие может быть осуществлено через посредство коллективного сознания в контексте коллективных представлений людей, то есть оно обусловлено социально-исторической природой человека.

И далее Л. С. Выготский подводил итог сказанному: «новая форма соотношения со средой, возникшая при наличии определённых биологических предпосылок, но сама перерастающая за пределы биологии, не могла не вызвать к жизни и принципиально иной, качественно отличной, иначе организованной системы поведения» [12, с. 30].

Процессы органического созревания и процессы врастания в цивилизацию предстают в понимании учёных в контексте конвергенции двух факторов. Эта идея, сформулированная ещё В. Штерном, бытует в психологии как сущностно верное и значимое откровение.

Л. С. Выготский обсуждал научную значимость ви?дения В. Штерном принципа конвергенции в развитии ребёнка. Высказывая ряд соображений относительно идеи В. Штерна о конвергенции линии естественного органического развития ребёнка с линией воздействия на него внешних условий, Л. С. Выготский резюмировал: «однако положение Штерна выражает ту фактически верную мысль в интересующей нас области, что развитие ребёнка в каждую культурную эпоху более или менее совпадает в известных точках с линией его естественного развития» [12, с. 298].

Резюмируя сказанное, следует указать на многочисленные исследования биологов, физиологов, генетиков, психологов и представителей других наук, заинтересованных в познании наследственных особенностей человека, его феногенетики, его генетической предопределённости целого ряда личностных качеств и др., а также на то обстоятельство, что современные учёные продолжают рассматривать генетические и средовые факторы в контексте их конвергенции.

Анализируя идеи предшествующих ему философов и учёных относительно социальной сущности человека, Л. С. Выготский подтверждал свою солидарность с мыслителями: «таким образом, можно сказать, что через других мы становимся самими собой, и это правило относится не только к личности в целом, но и к истории каждой отдельной функции» [12, с. 144]. При этом Л. С. Выготский апеллировал к К. Бюлеру, который «всю эволюцию поведения сводит к тому, что область отбора полезных действий переносится извне внутрь» (курсив мой. – В. М.) [12, с. 145]. При этом социальной среде Л. С. Выготский придавал особое значение [13, с. 91–93].

Анализ идей многих предшественников, обсуждающих феноменологическую сущность человека, Л. С. Выготский резюмировал: «мы можем сформулировать общий генетический закон культурного развития в следующем виде: всякая функция в культурном развитии ребёнка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва – социальном, потом – психологическом, сперва – между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребёнка, как категория интрапсихическая» [12, с. 145]. При этом философ и психолог Л. С. Выготский обращался к идеям К. Маркса относительно того, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» [14, с. 3].

Л. С. Выготский писал: «изменяя известное положение Маркса, мы могли бы сказать, что психическая природа человека представляет совокупность общественных отношений, перенесённых внутрь и ставших функциями личности и формами её структуры, <…> мы видим в этом положении наиболее полное выражение всего того, к чему приводит нас история культурного развития» [12, с. 146].

Захватывающе интересно и чрезвычайно полезно наблюдать за движением идей, которые усваиваются мыслителями друг у друга и развиваются далее в философии и науках, заинтересованных в познании постигаемого феномена.

Учёными, заинтересованными в познании закономерностей развития психических функций человека, было показано, что постепенно мозг человека приобрёл сензитивность к разнообразным воздействиям. И если биологи и физиологи находили выраженное ориентировочное поведение у высших животных (у И. П. Павлова это «настойчивая» и «бескорыстная» любознательность; у Н. Ю. Войтониса – «исследовательский импульс»; у Н. Н. Ладыгиной-Коте – «обследовательская деятельность» и др.), то, обращаясь к человеку, мы находим в его раннем онтогенезе ещё более выраженное ориентировочное поведение.

Следует однако обратить внимание на то, что у многих человеков эта способность по мере взросления и социализации начинает угасать.

Исследовательское поведение-дарованный природой человеку потенциал, обеспечивающий развитие способностей к бескорыстной любознательности, к исследовательской деятельности, к познанию и к построению идей, объясняющих изучаемые явления во всех наблюдаемых вариациях.

Исследовательское поведение человека может быть побуждаемо не только его генотипом, но и всем историческим опытом, который развивался у человечества во времени и пространстве всех ареалов, в которых жили и действовали наши предки, а также всеми идеями, которые возникали и прорастали в сферах Великого идеополя общественного самосознания.

Для успешного научного творчества, для проведения исследований значимы потенциальные возможности психических функций.

В восприятии это умение не только смотреть, но и видеть, не только слушать, но и слышать. Эти знания о потенциале психических функций издавна существуют в мифологии библейских притч [например: «Своими глазами смотрят и не видят» (Мк. 4:12); «Он смотрел вокруг, чтобы видеть…» (Мк. 5:22); «Слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите…» (Мф. 13:14) и др.].

В мышлении это умение решать возникающие проблемы не только на уровне наглядно-действенного и наглядно-образного мышления, природа которых сочетает в себе эволюционные предтечи и культурно-исторические достижения, это результат глубокого развития способностей оперирования приобретенными знаниями; отлаженной работы интегративных связей всех уровней (эволюционно приобретённых и исторических возникших) психических функций, это результат глубоко погруженной в сознание мыслителя идеи, которая побуждает его к неустанному поиску ответа на неотступно мучащие познавательные вопросы.

3. Внутренняя позиция человека, включенного в творчество как особую, сущностно-человеческую деятельность

Я уверена в том, что внутренняя позиция – особое ответственное отношение человека к миру и одновременно ценностное отношение к окружающим людям, к себе, к собственному жизненному пути и к жизни вообще.

Внутренняя позиция человека органически сопряжена с его самосознанием. Для человека обычно важно «сделать себе имя»: притязать на признание со стороны близких, дорогих людей, со стороны значимых, уважаемых коллег в избранной деятельности, со стороны коллег по цеху и т. д.

Притязания гениев – открыть искомое, оставив его в веках, в анналах истории – в Великом идеополе общественного самосознания; утвердить результаты усилий в пределах своего времени жизни, отпущенного Богом и природой, и на протяжении времён истории для пользы и в назидание человечеству.

Я многократно выражала уверенность: «для творящего творчество превращается в образ жизни, которому подчинена его жизнь» [1, с. 914].

Такова история жизни и поисков ответов на мучительные философские вопросы Платона, Аристотеля и всех последующих мыслителей, подаривших человечеству пронзительные идеи своих откровений.

Уверена, что человек по сути своей феноменологии многопланов, многовалентен. Эта его сущностная природа (многоплановость или по меньшей мере амбивалентность) проявляется в его направленности на творчество. Многовалентность нашего сознания и самосознания таится в нашей общей человеческой истории.

Такова история всемирно известного английского учёного Исаака Ньютона (1642–1727). Его труд «Математические начала натуральной философии» [15] – одно из величайших произведений в истории естествознания: оно заложило основы механики, физики и астрономии.

И. Ньютон в предметный указатель своего труда внёс понятие «Бог-природа». Проанализировав на сотнях страниц закономерности движения и взаимодействия Солнца, планет и других космических тел, учёный пришёл к выводу: «такое изящное соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и по власти могущественного и премудрого существа. Если и неподвижные звезды представляют центры подобных же систем, то все они, будучи построены по одинаковому намерению, подчинены и власти единого. <…> Сей управляет всем не как душа мира, а как властитель вселенной, и по господству своему должен именоваться Господь Бог Вседержитель» (курсив мой. – В. М.) [15, с. 659].

И далее Исаак Ньютон, учёный, мыслитель, стоящий на перепутье XVII–XVIII веков, писал: «Бог есть единый и тот же самый Бог всегда и везде. Он вездесущ не по свойству только, но по Своей сущности, ибо свойство не может существовать без сущности. <…> Признано, что необходимо существование высшего божества, поэтому необходимо, чтобы Он был везде и всегда» [15, с. 660–661]. Учёный писал, что мы «имеем представление об Его свойствах, но, какого рода Его сущность, совершенно не знаем», что мы познаём Его «по премудрейшему и превосходнейшему строению вещей и по конечным причинам, и восхищаемся по совершенству всего, почитаем же и поклоняемся по господству» [15, с. 661].

Для И. Ньютона исследование «изящного соединения Солнца, планет и комет» [15, с. 659] и закономерностей их движения было познанием власти единого – Господа Бога, Который был везде и всегда.

Конечно, можно объяснять общую мировоззренческую позицию И. Ньютона воздействием идей арианства[136], в сознании учёного ставших убеждением в абсолютности и единстве мирового начала. Однако взгляды И. Ньютона формировались и в результате его трудоемкой исследовательской работы над математическими исследованиями космических тел и выявлением общих закономерностей их «изящного соединения» под влиянием «существа необходимо существующего» (курсив мой. – В. М.) [15, с. 661].

При этом, анализируя причины соединений Солнца и планет, причины свойств силы тяготения, мучимый сомнениями учёный не смог вывести из изучаемых явлений. Он заявлял: «причину этих свойств и гипотез… я не измышляю».

И. Ньютон пришёл к объяснению сущего через присутствие Бога [15, с. 659–662].

Вполне сопоставима с историей творчества И. Ньютона история ещё одного мыслителя – английского натуралиста Чарльза Дарвина (1809–1882), создавшего эволюционное учение о происхождении человека и о половом отборе [16].

Ч. Дарвин полагал вслед за древними мудрецами, что «человек-общественное животное» [16, с. 223]. При этом, как у социального существа, у человека сформировалось могущественное нравственное чувство – регулятор его социального поведения: «оно резюмируется в коротком, но могущественном слове “должен", столь полном высокого значения» [16, с. 214]. Ч. Дарвин ссылался на И. Канта, который писал: «Чувство долга! Чудное понятие, действующее на душу… одной силой ничем не прикрашенного непреложного закона и поэтому внушающее всегда уважение…» [16, с. 214].

В своём эволюционном учении выдающийся натуралист опирался на результаты наблюдений изменчивости животных («Происхождение видов») и человека («Происхождение человека…»). Ч. Дарвин понимал изменение видов как селекцию, ведомую «Всевидящим существом».

Но Ч. Дарвин долгое время не издавал свои труды. Он был человеком верующим и страдал от тех результатов своей научной деятельности, которые смущали его перед лицом религиозных постулатов. Однако друзья и соратники побудили Ч. Дарвина начать издавать свои бесценные труды.

Религиозные взгляды великого натуралиста подвергались его умом постоянному сомнению. В начале своего научного пути учёный был определённо ортодоксом – он неуклонно придерживался вложенного в него мировоззрения. Он писал: «Во время плавания на “Бигле” я был вполне ортодоксален; вспоминаю, как некоторые офицеры (хотя и сами они были людьми ортодоксальными) от души смеялись надо мной, когда по какому-то вопросу морали я сослался на Библию как на непреложный авторитет» [17, с. 205]. Однако вскоре (период с октября 1836 г. по январь 1839 г.) он «постепенно пришёл к сознанию того, что Ветхий завет с его до очевидности ложной историей мира, с его Вавилонской башней, радугой в качестве знамения Завета, и пр., и пр., и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря» [17, с. 205].

При этом Ч. Дарвин утверждал: «но я отнюдь не был склонен отказаться от своей веры; я убежден в этом…» [17, с. 205]. Учёный-натуралист соотносил результаты своих научных изысканий с религиозными постулатами, пытался соединить две линии: научного мышления и религиозных ортодоксальных идей. Он рассуждал: «Существо столь могущественное и столь исполненное знания, как Бог, который мог создать Вселенную, представляется нашему ограниченному уму всемогущим и всезнающим, и предположение, что благожелательность Бога не безгранична, отталкивает наше сознание…» [17, с. 207].

Рассуждая далее, Ч. Дарвин полагал: «Другой источник убежденности в существовании Бога, источник, связанный не с чувствами, а с разумом, производит на меня впечатление гораздо более веского. Он заключается в крайней трудности или даже невозможности представить себе эту необъятную и чудесную Вселенную, включая сюда и человека с его способностью заглядывать далеко в прошлое и будущее, как результат слепого случая или необходимости. Размышляя таким образом, я чувствую себя вынужденным обратиться к Первопричине, которая обладает интеллектом, в какой-то степени аналогичным разуму человека, то есть заслуживаю названия Теиста[137]» [17, с. 208–209]. Ч. Дарвин писал, что, насколько он в состоянии вспомнить, это умозаключение сильно владело им приблизительно в то время, когда он работал над «Происхождением видов». Но постепенно значение этого умозаключения крайне медленно и не без многих колебаний начало всё более и более ослабевать.

С. Л. Соболь, составитель «Примечания» к трудам Ч. Дарвина, писал: «следует отметить, что, называя себя “теистом", Дарвин пользуется неправильной терминологией. Из всего текста с несомненностью следует, что в рассматриваемый период его жизни он допускал существование Бога как безличной первопричины мира, находящегося и развивающегося под действием законов природы, то есть стоял на позициях деизма[138], полностью совпадающего с деизмом английских философов-материалистов XVII–XVIII веков» [18, с. 430].

Внутренняя позиция человека, включенного в творчество в рамках избранной профессиональной деятельности, может сущностно присутствовать во многих его мыслях, чувствах и проявлениях. Известно, что творческий ум – активный ум, постоянно задающий вопросы и одновременно имеющий дело со значимыми для него идеями, которые объективно (или субъективно) сопрягаются (или не сопрягаются) друг с другом (по типу наложения или внеположенности, дизъюнкции кругов Л. Эйлера), или лишь частично пересекаются (по типу пересечения, конъюнкции кругов Л. Эйлера). Однако весьма редко сознание мыслителя, в какой бы области знаний ни был бы занят его интеллект, соединяет разрабатываемые им идеи в отношении абсолютного наложения.

Внутреннее видение гармонии взаимодействия космических светил, планет и комет привело И. Ньютона к подтверждению озарившей его мысли: «всякое разнообразие вещей, сотворенных по месту и времени, может происходить лишь от мысли и воли существа, необходимо существующего» [15, с. 661]. Образная картина взаимосвязи космических звезд и планет наложилась на веру во всемогущего Бога, научная идея воссоединилась с мыслью и волей «существа необходимо существующего».

Что касается другого учёного – Ч. Дарвина, – то его идеи и результаты изучения проблемы происхождения видов вступали в противоречие с его видением существа столь могущественного и столь исполненного знания, как Бог. Ч. Дарвин – гениальный исследователь происхождения видов был мучим своими идеями эволюции и своей верой в такое могущественное существо, как Бог.

Мыслители склонны придавать большое значение непредвзятости при анализе своих идей, свободе от догм и вере в результаты своего труда. Кроме того, внутренняя позиция творца, как и всякого другого человека, зависит от особенностей его мышления и его эмоциональной сферы.

Нередко учёные, поглощенные решением познавательных проблем, эмоционально представляют собой доминантный тип личностных проявлений, фиксированный на предмете своего мышления и потому заметно отчужденный от проблем обыденной жизни человеков. В этом случае погружённым в свои научные идеи может грозить непонимание окружающих их коллег и близких людей.

Способность контролировать свои эмоции и организовать в себе эмоциональную обособленность от внешних соблазнов ради сверхзадачи – работы над значимыми научными проблемами – качества, которые присущи человеку, погружённому в научное творчество. Именно эта способность позволяет делать эмоциональный вклад в интеллектуальную деятельность: инвестировать себя целиком в науку.

Внутренняя позиция самого человека имеет особое значение, когда он становится ориентированным на саморазвитие [1, с. 923].

4. Творчество, сопряжённое с чувством личности

Я неоднократно писала о том, что внутренняя позиция человека сопряжена с его чувством личности.

Ориентиры, определяющие внутреннюю позицию личности, связаны как с внешними посылами социального окружения и пространства культурных слоев знаний и чувств (факторов социально-исторических условий), так и с внутренним миром самого человека и его чувством личности. Я настойчиво повторяю: «самосознание человека и его чувство личности побуждают его к определению для себя принципиальных ориентиров и следованию этим ориентирам в самостоянии в обыденной повседневной жизни, в экстремальных ситуациях и в творчестве» [1, с. 739].

Творчество, безусловно, сопряжено с чувством личности. Мыслители неустанно обращали своё внимание на этот факт. Так, У. С. Моэм настаивал на том, что «самое интересное в искусстве – личность художника…» [19, с. 1]. Полагаю, что надо согласиться с тем, что личность человека, что-либо творящего, созидающего что-либо новое, должна быть неординарна и интересна другим.

Обычно объектом интереса оказываются состоявшиеся учёные – личности, достигшие успехов в своей деятельности. У этой категории человеков выделяются самостоятельность, инициативность, смелость и другие значимые для научного творчества качества.

Не могу не обратиться к мыслям Н. А. Бердяева, который так тонко описал восхождение и нисхождение в творчестве. Идея о двух сторонах творчества является достоянием и моих чувств, и мышления. Однако справедливости ради следует сказать, что эту идею выразил Н. А. Бердяев прежде и притом сформулировал её настолько ясно, что я не могу не привести эти слова философа. Н. А. Бердяев писал: «В творчестве есть две стороны и два смысла. Есть внутренний творческий акт и есть творческий продукт, обнаружение творческого акта вовне. <…> Творчество осуществляется по линии восходящей и по линии нисходящей. Первичный творческий акт есть взлёт вверх, к иному миру. Но он встречает затруднение, сопротивление в материи этого мира, в её бесформенности, массивности, тяжести, в дурной бесконечности, окружающей со всех сторон творца… В творческом состоянии есть большая легкость, в нём растут крылья для полёта, и есть большая трудность, мучительность, препятствие для полёта» [20, с. 512]. Н. А. Бердяев действительно тонко понимал сложные перипетии творчества, его взлёты и мучения, его восхождения и нисхождения.

Я не сомневаюсь в том, что творчество сопряжено с чувством личности. Эта сопряжённость побуждает человека к саморазвитию.

Вершина развития человека, время расцвета, лучшая пора в жизни и творчестве сегодня часто называется акме. Акмеологию интересует, в каком возрасте люди достигают вершины профессиональных возможностей, как долго удерживаются на этом уровне. Акмеология предметом своего исследования предполагает изучение «профессионализма», или «компетентности», как уровня деятельности.

Успешность научной деятельности не зависит от представлений учёного о его способностях. Однако я полагаю, что взращиваемая в сознании учёного идея не должна подавлять в нём чувство личности. И обратно: чувство личности не должно подавлять открывшуюся и разрабатываемую идею.

Истинные учёные тяготеют к самостоятельности, но не к эгоцентризму. Понимание личности творца сформулировал почитаемый мной Н. А. Бердяев. Он писал: «Мне всегда думалось, что подлинные качества и достоинства людей не имеют никакого отношения к их иерархическому положению в обществе и даже противоположны. Гении не занимали никакого иерархического положения в обществе и не были иерархическими чинами, как и пророки и святые» [21, с. 304].

Особое внимание я хочу уделить И. П. Павлову, который потряс научный мир и мировую общественность своими чрезвычайно значимыми для человечества откровениями в познании. Кроме того, И. П. Павлов был преисполнен внимания к выполнению одной из великих заповедей древних: «Познай самого себя».

Читая работу И. П. Павлова об уме, можно с восхищением проследить, как интеллект великого учёного познаёт сам себя. И. П. Павлов перечислил основные свойства ума: 1 – постоянное сосредоточение мысли; 2 – сосредоточение на том, что скрыто от познания; 3 – абсолютная свобода мысли; 4 – абсолютное беспристрастие мысли; 5 – чрезвычайное внимание к перипетиям жизни, её горизонтам и новым путям; 6 – простота, полная ясность, полное понимание; 7 – смирение мысли, скромность мысли [22, с. 98 – 106].

В качестве идеального примера скромности мысли у великих людей И. П. Павлов привёл Ч. Дарвина.

Великий Ч. Дарвин по значимости мысли и влиянию на науку занял исключительное место в науке, в сознании граждан Европы и Америки, а также в Великом идеополе общественного самосознания.

И. П. Павлов полагал, что «настоящий ум – это есть ясное, правильное видение действительности» [22, с. 106].

В этой связи необходимо назвать среди прочих значимых качеств учёного-творца новых идей – смелость и бесстрашие в отношении к новому. Увидеть по-новому известный факт, сформулировать новую идею – для этого надо быть социально и интеллектуально свободным человеком. Важно стремление к ясности и простоте, но также важна смелость признать своё непонимание.

В завершение анализа творчества как феноменологической сущности личности я считаю правильным констатировать своё ви?дение и понимание этой проблемы.

Мы, человеки, безусловно, находимся под влиянием исторически сложившихся сфер Великого идеополя общественного самосознания. Это поле, пульсируя, как всякое живое образование, предоставляет жаждущим возможность осваивать идеи, которые подчас уже не принадлежат персоналиям, но человечеству, воплощаясь в философии, науке, искусстве и т. д. Есть идеи, которые со времени их порождения и по сей день имеют нераздельную связь с Автором, однако в масштабах Большого времени истории это всё-таки исключения. Великое идеополе – феномен глобальной культуры.

Своё понимание творчества я сообразую с моим видением условий и предпосылок развития и бытия личности. Творчеству присуще производство нового продукта, будь то новые идеи, новые результаты эмпирического исследования, новые гипотезы и результаты научного творчества, оформленные в монографические труды.

Я писала о том, что наука – составная часть духовной культуры человечества, система развивающихся знаний. Наука – исторически сложившийся особый вид познавательной деятельности, нацеленный на поиск объективных системно-ориентированных и объективно выстроенных знаний о предметах и явлениях природы, а также об обществе и человеке в нём как социальной единице и уникальной личности [23, с. 162–183].

Философы и учёные, анализируя феноменологию творчества, исходили из своего глубинного чувства личности.

Так, Н. А. Бердяев неизменно обсуждал проблему связи творчества с чувством свободы, с нравственными ориентирами и с духовной жизнью творца. Философ утверждал: «творчество неотрывно от свободы. <…> Свобода не может быть рационализирована, она не поддается познанию рассудочными категориями, но в ней живет божественный разум» [24, с. 130–132].

К. Поппер, в свою очередь, полагал, что исследователь может выбирать приемлемые только для него пути научного поиска, что он должен учиться на ошибках. Особое внимание философ уделял предсказанию и пророчествам в социальных науках. Он писал: «Я рационалист, а под этим я понимаю веру в обсуждение и аргументацию. Я верю также в возможность и желательность применения науки к проблемам, возникающим в социальной области…» [25, с. 558]. К. Поппер упорно обсуждал проблемы «научных предсказаний» и «исторических пророчеств» [25, с. 561] и обсуждал нравственную чувствительность к предсказаниям и пророчествам.

Вообще в истории философии и наук можно сыскать множество примеров того, как мыслители соединяли в своём сознании феноменологию научного творчества с собственным чувством личности.

Поиск истины в философии и науках, творческая деятельность во всех аспектах её сложности сопряжены с развитием духовности и с чувством личности, которое неизбежно развивается у человека, живущего активной научной деятельностью.