Параграф пятый Новая Нагорная проповедь

На ковчег поднимается шедший по воде, как по суху – нет, не Христос, а самый обыкновенный человек (Маяковский, конечно). Он произносит новую Нагорную проповедь.

Араратов ждете?

Араратов нету.

Никаких.

Приснились во сне.

А если

гора не идет к Магомету,

то и черт с ней!

Не о рае Христовом ору я вам,

где постнички лижут чаи без сахару.

Я о настоящих земных небесах ору.

Судите сами: Христово небо ль,

евангелистов голодное небо ли?

В раю моем залы ломит мебель,

услуг электрических покой фешенебелен.

Там сладкий труд не мозолит руки,

работа розой цветет на ладони. (2: 211)

(Таким представлял себе труд в коммунистическом обществе Шарль Фурье.)

Здесь век корпит огородника опыт —

стеклянный настил, навозная насыпь,

а у меня

на корнях укропа

шесть раз в году росли ананасы б.

………………………………………..

Мой рай для всех,

кроме нищих духом,

от постов великих вспухших с луну.

Легче верблюду пролезть сквозь иголье ухо,

чем ко мне такому слону.

Ко мне —

кто всадил спокойно нож

и пошел от вражьего тела с песнею!

Иди, непростивший!

Ты первый вхож

в царствие мое небесное. (2: 212)

Что это – пересмотр Нагорной проповеди Христа? Нет, скорее, коррективы, продиктованные обстоятельствами нового времени. Арарат, конечно, есть. Гора стояла и стоит. И Мартирос Сарьян возвращает ее, отторгнутую Турцией, на родину – в Армению, на своих ностальгирующих полотнах.

Если в «новой Нагорной.» Маяковский «врет» про «Арараты», то лишь для того, чтобы отвлечь от постфактной цели, на которую, кстати говоря, Господь не указывал. Цель другая: цель тринадцатого апостола (а ведь это был он) – привести ковчег к Раю Земли. И это совпадает с замыслом Христа. «Рай, где постнички лижут чаи без сахара» – это, разумеется, рай идеологического Христа, а не Сына Божьего. Маяковский и не скрывает этого: «Я о настоящих земных небесах ору». Христос снял проклятие с человеческого труда, каким заклеймил труд Его Отец, ибо труд был рабский, обрекающий на борьбу с природой – матерью Адама. А труд, который, преобразуя природу, преобразуется сам, есть сладкий труд, что не мозолит руки, труд, о коем мечтали еще первые христиане. Христос сказал: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное». Маяковский не понял этой заповеди Блаженства, как и миллионы кроме него. А эта заповедь сугубо христианская, предъявляющая трудно исполнимые и даже суровые требования к человеку. Речь идет не о нищих духом, а о сильных духом, о тех состоятельных христианах, которые одной силой своего духа могут отказаться от богатства и стать бедняками, нищими, которые более, чем богатые, угодны Богу. Маяковский отвергает заповедь Христа о непротивлении злу насилием. Ее Лев Толстой считал важнейшей в учении Иисуса Христа до тех пор, пока не убедился в том, что только насильственным сопротивлением народа можно прекратить правительственный террор. Да и сам Христос не исключал насилия над закоренелыми грешниками, над врагами обездоленных, которые беззащитны, как дети, и особенно над врагами детей. Об этом-то и говорит Человек из ХХХ в. Тринадцатый апостол остается верным духу, а не букве заповедей Иисуса Христа.

Работяги просят, чтобы «самый обыкновенный человек», который нарисовал перед ними картину не церковного постного рая, а рая блаженного труда, «вел туда, где он, обетованный».

Ч е л о в е к

Где?

На пророков перестаньте пялить око,

взорвите все, что чтили и чтут.

И она, обетованная, окажется под боком —

вот тут!

Конец.

Слово за вами. Я нем. (2: 213)

Он исчезает. Но каждый работяга чувствует его в себе. И земля обетованная действительно оказывается под боком – эта та самая земля, которая для них до революции была адом, где они терпели гнет богачей, и только потому, что поверили в райскую загробную жизнь, в буржуазную демократию как верную дорогу к ней. Тогда хозяевами всех вещей, созданных ими, были капиталисты. А теперь капиталистов не стало. А вещи-то застоялись без рабочих рук, и рабочие руки истосковались по станкам и машинам. Теперь нет никого, отделяющего вещи от их творцов. Отчуждение снято. До «нечистых» дошло, что теперь они собственными усилиями достигли настоящего Рая – коммуны – «рая земли», который предрекали Исаия, Рабле, Лермонтов и Маяковский. Радость всеобщую всех трудяг выразил

Б а т р а к (хмелея)

Товарищи вещи,

знаете, что?

Давольно судьбу пытать.

Давайте, мы будем вас делать,

а вы нас питать.

А хозяин навяжется – не выпустим живьем!

Заживем?

В с е

Заживем!

Заживем! (2: 238)

Пьеса «Мистерия-буфф» была написана в августе 1917 г. – к первой годовщине Октября. И, несмотря на то, что она была построена на метафоре второго всемирного потопа, она на этот раз не вызвала возражений Ленина. Премьера в постановке Мейерхольда и Маяковского состоялась 7 ноября 1918 г За два дня до премьеры А.В. Луначарский выступил в газете «Петроградская правда» со статьей о предстоящем спектакле, назвав «Мистерию-буфф» «единственной пьесой, которая задумана под влиянием нашей революции и потому носит на себе ее печать, задорную, дерзкую, мажорную, вызывающую».

В. Мейерхольд, Н. Эрдман, В. Маяковский.

Москва, 1929 г. Фото А. Темерина

«Я никогда не позволял себе такой роскоши, как допускать авторов к совместной режиссерской работе, – говорил В.Э. Мейерхольд. – Маяковского я не только допускал, а просто даже не мог начинать работать без него. Так было с “Мистерией-буфф”, так было с “Клопом”, так было с “Баней”» (цит. по: Волков-Ланнит Л.Ф. Вижу Маяковского. М., 1981. С. 228).

Маяковский был неутомим. Он написал второй вариант «Мистерии-буфф», который был поставлен Мейерхольдом в помещении Первого государственного цирка в июне 1921 г. в честь делегатов III Конгресса Коммунистического Интернационала. Делегаты поняли, что вложил Маяковский в свою провидческую пьесу. «“Мистерия-буфф”, – писал сам поэт, – наша великая революция, сгущенная стихом и театральным действием. Мистерия – великое в революции, буфф – смешное в ней». И во втором варианте пьесы действие держится на метафоре потопа. Ленин, руководивший III Конгрессом Коминтерна, не мог не видеть, как Маяковский развернул уподобление революции потопу. И смолчал. Однако выразил свое недовольство Луначарскому, возмутившись тем, что Маяковский проигнорировал его, Ленина, замечание. Ленин не терпел Маяковского. Н. Валентинов в своих воспоминаниях сообщает: «Ленин говорил: “Совершенно не понимаю увлечения Маяковским. Все его писания – штукарство, тарабарщина, на которую наклеено слово “революция”. По моему убеждению, революции не нужны играющие с революцией шуты гороховые вроде Маяковского. Но если решат, что и они ей нужны, – пусть будет так. Только пусть люди меру знают и не охальничают, не ставят шутов, хотя бы они клялись революцией, выше “буржуя” Пушкина, и пусть нас не уверяют, что Маяковский на три головы выше Беранже.

“Я передаю, – рассказывал мне Красиков, – подлинные слова Ленина. Можете их записать. Давайте сделаем большое удовольствие Ильичу – трахнем по Маяковскому. Так статью и озаглавим “Пушкин или Маяковский?”. Нужны ли революции шуты гороховые? Конечно, на нас накинутся, а мы скажем: обратитесь к товарищу Ленину, он от своих слов не откажется”»[63].

Ленин, раздраженный тем, что ко дню его рождения Маяковский приурочил поэму «150 000 000», поручил заведующему Агитпропом ЦК РКП(б) Л.С. Сосновскому проучить «шута горохового». Главный идеолог партии – Сосновский – опубликовал в «Правде» 8 сентября 1921 г. статью «Довольно “маяковщины”».

«Мы постараемся прекратить ваши неуместные и слишком дорогие для республики шутки. Надеемся, что скоро на скамье подсудимых будет сидеть маяковщина (читайте: и Маяковский, иначе тогда не бывало. – К.К.)… Товарищи из районов и из провинции уже давно спрашивали, когда, наконец, кончится наглое засилие маяковщины всех видов в сфере искусства. Отовсюду идет вопль:

– Довольно маяковщины…

– Дайте нам искусство, доступное простому глазу и простому здравому смыслу.

– Довольно маяковщины.

Пора РКП в лице рабочих и контролеров поговорить с маяковщиной на прозаическом языке цифр, смет и ассигновок.

Пусть маяковщина ищет себе меценатов на Смоленском рынке, если там есть такие простаки, но не в Наркомпросе.

С нас довольно и прежней слабости характера»[64].

Статью подхватили все местные парторганизации страны и все местные газеты. На этот раз травля Маяковского продолжалась недолго. В 1922 г. Ленин публично похвалил Маяковского: «Случайно я прочитал вчера в “Известиях” одно стихотворение Маяковского на политическую тему. Я редко испытывал такое живое удовольствие с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении («Прозаседавшиеся». – К.К.) он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают». До 1927 г. Маяковского не шельмовали и даже позволяли разъезжать по заграницам как «полпреду стиха». А в 1927 г., когда троцкисты во время своей «параллельной» демонстрации в 10 годовщину Октября использовали на транспарантах тексты плакатов РОСТА Маяковского, был выписан, по мнению Б. Горба, мандат на убийство автора лубка РОСТА № 393. Что же крамольного, троцкисткого содержалось в этом агитплакате, сделанном в 1921 г, за использование коего как лозунга в 1927 г. следовало убить автора? Судите сами: «1. Мы должны восстановить промышленность во что бы то ни стало. 2. Сдадим в аренду предприятия. 3. На заграничные покупки денег отпускаем немало. 4. Действительно ли у нас ничего нет? 5. Если для учета принять меры, окажется, что мы не нищие, а миллиардеры».

Да, в этом плакате РОСТА № 393 1921 г. подняты вопросы, которые не только в 1927 г, но и в 2006 г. требуют ответа от руководства страны, – теперь уже не СССР, а России. Но вернемся к оценке Маяковским Октябрьской революции. О том, что она такое, как раз и велись ожесточенные дискуссии в 1927 г. между сталинистами и троцкистами, в которых последние потерпели поражение.

В 1918 г. Маяковский написал программное стихотворение, на века прославившее Октябрь – победный, но двуликий, каким он и был на самом деле.