2. Аргументация в пользу принципа связи

Эти два свойства — тот факт, что бессознательное интенциональное состояние все же должно быть в сущности ментальным, и тот факт, что оно должно обладать определенной аспектуальной формой — имеют важные последствия для нашего понимания бессознательного. Они служат основой аргументации, показывающей, что мы постигаем понятие бессознательного ментального состояния только в качестве возможного содержания сознания, только в качестве такого рода вещи, которая хотя и не является сознательной, и которую в силу различных причин, вероятно, невозможно перевести в сознание, тем не менее и есть та разновидность вещи, которая могла бы быть или уже была сознательной. Идею, что все бессознательные ментальные состояния могут быть доступны сознанию, я называю принципом связи, и сейчас я приведу более детальную аргументацию в его пользу. Для большей ясности я перечислю главные шаги аргументации, хотя и не предполагаю, что данная аргументация представляет собой простую дедукцию из аксиом.

1 Имеется различие между внутренней интенциональностью и “как если бы” интенциональностью; только внутренняя интенциональность является подлинно ментальной. И в данной книге, и в указанных работах, написанных раньше, я уже приводил достаточно подробные аргументы в пользу этого довольно очевидного различения, так что здесь не стану повторять эти аргументы. Я считаю проведенное различение правильным и полагаю, что отказ от него привел бы к тому, что все стало бы ментальным, поскольку по отношению к той или иной цели что угодно может рассматриваться как если бы это было ментальным. Например, вода, стекающая вниз под гору, может быть описана как если бы она обладала интенциональностью: она пытается достичь подножия горы, изобретательно ища линию наименьшего сопротивления, она осуществляет переработку информации, вычисляет размер камней, угол наклона, гравитационную тягу и т.д. Но если вода ментальна, тогда и все ментально.

2 Бессознательные интенциональные состояния являются внутренними. Когда я говорю тому, кто спит, что Джордж Буш является президентом Соединенных Штатов, или когда я говорю тому, кто бодрствует, что ему присуща бессознательная, но подавленная ненависть к его отцу, то я говорю вполне буквально. В этих приписываниях (attributions) нет ничего метафорического или “как если бы”. Любые приписывания бессознательного теряют свою объяснительную силу, если мы не воспринимаем их буквально.

3. Внутренние интенциональные состояния — сознательные или бессознательные — всегда имеют аспектуальные формы. Для того, чтобы выделить универсальное свойство сознания, я употреблял термин искусства — “аспектуальная форма”. Его можно пояснить следующим образом: всякий раз, когда мы что-либо воспринимаем или думаем о чем-то, мы всегда делаем это в одних аспектах, а не в других. Аспектуальные свойства существенны для интенционального состояния; они составляют часть того, что делает его именно данным ментальным состоянием. Наличие аспектуальной формы наиболее очевидно в случае сознательных восприятий: задумайтесь, например, о том. как вы видите машину. Когда вы видите машину, то это не просто вопрос о регистрации объекта с помощью вашего перцептуального аппарата; скорее вам действительно присуще сознательное восприятие объекта с определенной точки зрения и с определенными свойствами. Вы видите данную машину как имеющую определенную форму, определенный цвет и т.д. И то, что характерно для сознательных восприятий, характерно и для интенциональных состояний в целом. К примеру, человек может полагать, что звезда на небе — это Утренняя звезда, не полагая при этом, что она же является Вечерней звездой. Он может, например, желать выпить стакан воды, не желая при этом выпить стакан Н₂O. Имеется неограниченно большое число истинных описаний Вечерней звезды и стакана воды, однако нечто полагают или нечто желают в отношении них только в некоторых определенных аспектах, а не в других. Каждое убеждение (belief) и каждое желание, да и вообще каждый интенциональный феномен, обладает аспектуальной формой.

Далее обратите внимание на то, что аспектуальная форма должна иметь значение для агента. Например, именно с точки зрения агента мы можем желать воды, не желая при этом Н₂О. В случае же сознательных мыслей, значение аспектуальной формы состоит в том, что она определяет способ, каким агент размышляет о своем предмете или воспринимает его: я могу думать о своей жажде воды, вообще не думая о ее химическом составе. Я могу думать о ней как о воде, не думая о ней как об Н₂О.

Достаточно ясно, как сказанное применимо к сознательным мыслям и восприятиям, но вот как это применимо к бессознательным ментальным состояниям? Один из способов докопаться до сути нашего вопроса — это спросить, какой факт относительно бессознательного ментального состояния придает ему именно данную аспектуальную форму, то есть какой факт о нем делает его именно этим ментальным состоянием?

4. Аспектуальное свойство не может быть полностью или исчерпывающим образом охарактеризовано исключительно в терминах третьего лица, поведенческих или даже нейрофизиологических предикатах. Ничего из этого не достаточно для того, чтобы дать исчерпывающее объяснение аспек-туальной формы. Поведенческие (behavioral) свидетельства, касающиеся существования ментальных состояний, включая даже свидетельства относительно причинности человеческого поведения, вне зависимости от их полноты всегда оставляют недоопределенным аспектуальный характер интенциональных состояний. Всегда будет существовать пропасть для логических выводов между поведенческими эпистемическими основаниями присутствия аспекта и онтологией самого данного аспекта.

Человек и в самом деле может демонстрировать поведение по поиску воды, но любое подобное поведение будет также поведением по поиску Н₂О. Таким образом, поведение, объясняемое без указания на ментальный компонент, никак не может определять желание именно воды, а не Н₂О. Заметьте, что отнюдь не достаточно говорить, что мы могли бы побудить человека положительно ответить на вопрос: “Желаете ли вы воды?” и отрицательно на вопрос: “Желаете ли вы Н₂О?”, поскольку положительный и отрицательный ответы сами по себе не достаточны для закрепления той аспектуальной формы, в которой человек интерпретирует и вопрос, и ответ. Исходя из поведения, никак нельзя определить, подразумевает ли данный человек под “Н₂О” то же, что и я, а также подразумевает ли он под “водой” то же, что и я. Никакое количество поведенческих актов не устанавливает того факта, что человек представляет желаемое в одном аспекте, а не в другом. И это не эпистемическое положение.

В равной степени истинно, хотя и менее очевидно, что никакое количество нейрофизиологических фактов в нейрофизиологических описаниях не может устанавливать аспектуальные факты. Даже если бы у нас была совершенная наука о мозге, и даже если бы подобная наука позволяла нам надеть наш “мозгоскоп” на череп человека и увидеть, что он хочет воды, а не Н₂О, все равно имел бы место вывод: мы по-прежнему должны были бы иметь законоподоб-ную связь, которая позволила бы нам выводить из наших наблюдений архитектуры нервной системы и возбуждений нейронов, что они суть реализации желания именно воды, а не Н₂О.

Поскольку нейрофизиологические факты всегда каузально достаточны для любого набора ментальных фактов[60], то кто-либо, обладающий совершенным познанием каузальности, был бы способен делать вывод от нейрофизиологического к интенциональному, по крайней мере, в тех немногих случаях, где существует законоподобная связь между фактами, конкретизируемыми в не-вральных терминах, и фактами, конкретизируемыми в интенциональных терминах. Но даже в этих случаях, если таковые вообще бывают, по-прежнему имеет место вывод, а конкретизация нейрофизиологического в нейрофизиологических терминах еще не есть конкретизация интенционального.

5. Однако онтология бессознательных ментальных состояний в то время, когда они бессознательны, полностью заключается в существовании чисто нейрофизиологических феноменов. Вообразим себе человека, пребывающего в крепком сне без сновидений. Итак, пока он пребывает в подобном состоянии, будет истинным сказать о нем, что ему присуще некоторое число бессознательных ментальных состояний. Например, он убежден, что Денвер является столицей штата Колорадо, Вашингтон — столицей Соединенных Штатов и т.д. Но какой же факт относительно него делает так, что у него оказываются эти бессознательные убеждения? Единственными фактами, которые могли бы существовать, пока он совершенно бессознателен, являются нейрофизиологические факты. Единственными вещами, протекающими в его бессознательном мозге, оказываются нейрофизиологические события, происходящие в нейронных структурах (architectures). В то время, когда эти состояния полностью бессознательны, там нет ничего, кроме нейрофизиологических состояний и процессов.

А сейчас мы, кажется, столкнулись с противоречием: онтология бессознательной интенциональности полностью состоит из объективных нейрофизиологических феноменов в третьем лице, тем не менее этим состояниям присуща аспектуальная форма, которая не может определяться подобными фактами, ибо на уровне нейронов и синапсов не бывает аспектуальной формы.

Я полагаю, что у этой проблемы может быть только одно решение. Видимое противоречие разрешается указанием на то, что:

6. Понятие бессознательного интенционального состояния являетсяпонятием такого состояния, которое есть возможная сознательная мысль или опыт. Существует много бессознательных ментальных феноменов, но в той мере, в какой они подлинно интенциональны, они должны в некотором смысле сохранять свою аспектуальную форму, даже будучи бессознательными. Правда, единственный смысл, который мы можем придать понятию о том, что они сохраняют свою аспектуальную форму, будучи бессознательными, это тот, что они суть возможные содержания сознания.

И это наше первое главное заключение. Но ответ на наш первый вопрос немедленно поднимает другой вопрос: что подразумевается под “возможным” в двух предыдущих предложениях? В конце концов, ведь действительно могло бы быть невозможно для такого состояния происходить сознательно из-за повреждения мозга, вытеснения и других причин. Таким образом, в каком конкретном смысле это должно быть возможным содержанием мысли или опыта? Данный вопрос приводит нас к следующему заключению, которое на самом деле представляет собой дальнейшее объяснение шага 6 и совместно подразумевается шагами 5 и 6:

7 Онтология сознания заключается в объективных свойствах мозга, способных причинно обусловливать субъективные сознательные мысли. Когда мы описываем нечто как бессознательное ментальное состояние, то мы характеризуем объективную онтологию на основании ее каузальной способности порождать сознание. Но само существование этих каузальных свойств совместимо с тем фактом, что в любом данном случае их каузальные способности могут быть заблокированы другими вклинивающимися (interfering) причинами вроде психологического вытеснения или повреждения мозга.

Возможность возникновения помех из-за различных форм патологии не изменяет того факта, что любое бессознательное интенциональное состояние есть такого рода вещь, которая в принципе доступна сознанию. Это состояние может быть бессознательным не только в том смысле, что не оказывается сознательным на данный момент, но также и в том смысле, что в силу той или иной причины агент просто не мог бы перенести его в сознание, однако, оно должно быть такого рода вещью, которую можно перенести в сознание, поскольку ее онтология есть онтология нейрофизиологии, охарактеризованная в терминах своей способности причинно обусловливать сознание.

Парадоксально то, что наивный ментализм моего взгляда на сознание приводит к некоторой разновидности диспозиционального анализа бессознательных ментальных феноменов; только это не диспозиция к “поведению”, а “диспозиция” — если это в самом деле подходящее слово — к сознательным мыслям, включая сознательные мысли, проявляющиеся в поведении. Это парадоксально, даже иронично, ибо само понятие диспозионального объяснения ментального было введено именно для того, чтобы избавиться от обращения к сознанию; и я, в сущности, пытаюсь поставить эту традицию на голову, доказывая, что бессознательные убеждения в действительности суть диспозициональные состояния мозга, но они диспозиции для порождения сознательных мыслей и сознательного поведения. Такая разновидность диспозиционального приписывания каузальных способностей достаточно знакома нам, если отталкиваться от здравого смысла. Когда, к примеру, мы говорим о некотором веществе, что оно является отбеливателем или ядом, то мы приписываем химической онтологии диспозициональ-ную каузальную способность вызывать определенные действия. Сходным образом, когда мы говорим о человеке, который, пребывая в бессознательном состоянии, убежден, что Буш является президентом, мы приписываем нейробиологической онтологии диспозициональную каузальную способность вызывать определенные действия, а именно, сознательные мысли с присущими им характерными аспектуальными формами. Таким образом, понятие бессознательной интенциональности — это понятие о скрытом состоянии (latency), соотносимом с его проявлением в сознании.

В итоге мы имеем следующее: данная аргументация в пользу принципа связи оказалась несколько усложненной, но лежащий в ее основе пафос (thrust) достаточно очевиден. Стоит всего лишь спросить себя, какой факт относительно мира предполагается соответствующим вашим убеждениям. Когда вы делаете утверждение о бессознательной интенциональности, то не существует никаких имеющих отношение к данному случаю фактов, помимо фактов нейрофизиологических. Здесь нет ничего другого, кроме нейрофизиологических состояний и процессов, описываемых в нейрофизиологических терминах. Однако интенциональные состояния, сознательные либо бессознательные, обладают аспектуальными формами, а вот на уровне нейронов нет никаких аспек-туальных форм. Итак, единственным фактом о нейрофизиологических структурах, который соответствует приписыванию внутренней аспектуальной формы, является тот факт, что система обладает каузальной способностью порождать сознательные состояния и процессы, где и проявляются эти особые аспектуальные формы.

Вырисовывается такая картина. В моем мозге не происходит ничего, кроме нейрофизиологических процессов, одни из которых сознательны, другие — бессознательны. Среди бессознательных нейрофизиологических процессов одни ментальны, другие — нет. Различие между ними лежит не в сознании, поскольку, согласно гипотезе, ни одно из них не сознательно; различие состоит в том, что только ментальные процессы могут превратиться в сознание, ибо они способны каузально обусловливать сознательные состояния. Это все, однако. Моя ментальная жизнь проходит в мозге. Но что же именно, происходящее в моем мозге, является “ментальной жизнью”? — Лишь две вещи: сознательные состояния и те нейрофизиологические состояния и процессы, которые при наличии подходящих условий, способны порождать сознательные состояния. Давайте назовем состояния, которые в принципе доступны сознанию, “неглубинным бессознательным”, а те, которые не доступны даже в принципе, “глубоким бессознательным”. Главным выводом данной главы на данный момент является то, что не существует глубоко бессознательных интенциональных процессов.