4. Путь к власти

Революция, приближение которой Каутский так остро чувствовал, свершилась в 1905 году. В России произошла первая революция. Казалось, будто предвидение Каутского о том, что крушение царской империи откроет эру революций, действительно сбывается [51].

1905 год был не только годом первой русской революции. В Германии он также стал годом широких массовых экономических и политических выступлений, нашедших самое сильное выражение в крупной забастовке рурских горняков и в волнениях в Саксонии и Пруссии, вызванных стремлением изменить несправедливую «трехклассовую» выборную систему, являвшуюся препятствием на пути социал-демократии в ландтаги. В этом же бурном году произошел первый марокканский кризис, из-за которого страна попала в сферу межимпериалистической напряженности. В этой обстановке между «свободными профсоюзами» и партией произошел раскол по вопросу использования в Германии массовой забастовки в качестве оружия политической борьбы. На съезде в Кёльне (май 1905 года) профсоюзы отвергли забастовки, считая их опасным оружием, однако на съезде в Йене в сентябре 1905 года партия, вдохновленная событиями в России, приняла решение использовать их для контратаки против реакции и в целях борьбы за новые права для пролетариата. В ходе бурной полемики с профсоюзами Каутский решительно выступил на стороне партии и, последовательно отстаивая свои прежние позиции, требовал признать право партии на главную роль в общей стратегии рабочего движения.

Неоднократно выступая по вопросу о «природе» русской революции, Каутский произвел анализ задач русской социал-демократии, который вызвал одобрение Ленина. Каутский отметил, что, поскольку в России пролетариат был движущей силой революции, он не должен был отказываться от перспективы завоевания политической власти, несмотря на то что социальная отсталость страны отнюдь не способствовала установлению социалистического общества. У России была одна перспектива: демократическая республика, основанная на союзе между промышленным пролетариатом и крестьянством, способная провести в жизнь экономическую модернизацию капитализма. Каутский считал русскую революцию мощным стимулом для радикализации социальных столкновений во всей Европе. Кроме того, он считал, что победа социализма в таких странах, как Германия, – необходимое условие, для того чтобы отсталой стране, подобной России, облегчить переход на новую экономическую базу, пригодную для перехода к социалистической системе производства.

Наконец, пересматривая выводы своей книги «Социальная революция», Каутский под влиянием «уроков» вооруженного восстания в Москве (декабрь 1905 года) пришел к заключению, что не исключена возможность возрастания и на Западе роли вооруженной борьбы в период решающей схватки между пролетариатом и капиталистическим государством.

На самом же деле уверенность Каутского в том, что немецкая социал-демократия была как никогда проникнута революционным духом, опровергалась самой действительностью, которой он не понял. В 1905 – 1906 годах борьба между профсоюзами и партией закончилась настоящим поражением партии. Съезд социал-демократической партии в Маннгейме (сентябрь 1906 года) заявил об обретенном единстве в выражениях, которые, с одной стороны, не исключали использования массовой забастовки, а с другой – откладывали ее применение до греческих календ. Если во время Дрезденского съезда у Каутского появилась иллюзия, что ревизионизм действительно мертв, то после Маннгеймского съезда он стал тешить себя мыслью, будто суть кроется в букве идеологических формулировок и что новое единство появилось под общим знаменателем революционности. 1907 год из-за поражения, которое партия потерпела в январе, был мрачным. Это поражение привело Каутского в самое настоящее замешательство. Триумфальный марш социализма, который провозглашался в предвыборных лозунгах, был резко прерван. Барометр показывал плохую погоду: русская революция была разгромлена; в Германии фон Бюлов превратил выборы в плебисцит против социал-демократической партии, которая сражалась за великое будущее страны при мощной поддержке промежуточных слоев; экономический кризис, начавшийся в 1907 году, привел к снижению числа членов «свободных профсоюзов»; профсоюзы и реформисты-ревизионисты утверждали, что на трудности следует реагировать, стараясь выйти из изоляции путем постепеновщины, реформизма и отказа от пассивного радикализма. «Практические» политики в партии в особенности чувствовали необходимость любой ценой избавиться от представления о социал-демократии как об «антинациональной» силе, поскольку подобное изображение социал-демократии являлось наилучшим способом ее изоляции. С этой целью в апреле 1907 года Носке, проявив инициативу, заявил в рейхстаге, что социал-демократы не только не отрицают национальной армии, но в случае агрессии встанут в первые ее ряды для защиты родины. Подобную же позицию защищал и лидер партии Бебель, который со своей стороны на конгрессе Интернационала в августе 1907 года заявил, что в случае войны немецкая социал-демократия не будет выступать в поддержку всеобщей забастовки.

Между 1905 – 1907 годами Каутский неоднократно выступал по вопросу о позиции социал-демократии перед лицом конкретной опасности войны, ставшей реальностью из-за марокканского кризиса. В отличие от Бебеля он говорил, что разделение войн на войны захватнические и оборонительные формально, и единственный критерий здесь один – войны в защиту интересов пролетариата. Идея, будто бы пролетариат, не обладавший силой помешать войне, раз уж она началась, может начать революцию с помощью военной забастовки, не выдержала критики. Это Каутский считал самой настоящей «героической глупостью». Однако война, утверждал он в 1905 году, в какой-то момент развязанная буржуазией, может привести к политическому и социальному кризису и создать условия «для революции, которая заложит основы пролетарского строя» [52]. Такая постановка вопроса неоднократно подтверждалась в статьях, написанных после «дела Носке» и объединенных в брошюре «Патриотизм и социал-демократия» (1907), в которой подчеркивалось основное требование: в случае войны социал-демократия не должна прибегать к стратегии нелегальной борьбы, которая, писал он, «надолго перебила бы нам хребет». Только благоразумная стратегия, основанная исключительно на идеологической антивоенной пропаганде, позволила бы «после войны» добиться «крупных успехов» [53]. Отсюда ясно следовало, что для Каутского охрана легальности организации была путеводной звездой любой социал-демократической стратегии и являлась границей применения форм действий рабочего движения. На съезде партии в Эссене (1907) Каутский предупреждал, что, если бы социал-демократия в практической деятельности исходила из «захватнического» или «оборонительного» характера войны, правительствам было бы намного легче путать карты.

В 1907 году на конгрессе Интернационала в Штутгарте вспыхнула дискуссия по вопросу отношения социалистических партий к колониальной политике. На съезде в полную силу показало себя течение сторонников «позитивной» колониальной политики. Социалистов призывали выступить в поддержку этой политики. Каутский написал против них, в особенности против голландца Ван Коля и против Давида и Бернштейна, книгу, в которой развенчал иллюзии о том, что социалисты могут стать паладинами какой бы то ни было «позитивной» колониальной политики. В Германии этот вопрос был исключительно актуален из-за горячих споров по поводу политики в немецких колониях в Юго-Западной Африке, где уже несколько лет продолжалось жестокое подавление повстанцев.

Могла ли социал-демократия отмежеваться от жестокой колониальной политики правящих классов, выступая, с одной стороны, за гуманизацию колониального режима, а с другой – придерживаясь законов экономической эволюции, то есть не отрицая необходимости подчинения колониальных стран капитализму, обязательной фазе исторического развития? Каутский утверждал, что невозможно придать социалистическую окраску колониальной политике, обязательно связанной с политическим и экономическим господством и экспансией растущего капитализма. Отсюда:

«Если наша концепция верна, из нее следует, что пролетариат повсюду и со всей энергией должен бороться против завоевания новых колоний и с той же энергией поддерживать любое движение, выражающее стремление колониального населения к независимости. Нашей целью должен быть отказ от колоний и освобождение их народов» [54].

Важно отметить, что Каутский отрицал самый «коварный» аргумент сторонников «позитивной» колониальной политики, то есть то, что современные страны якобы обязательно должны были пройти этап капиталистического развития. Он выступал против этой точки зрения, утверждая, что отдельные отсталые страны могут перейти к социализму, минуя капитализм, с помощью развитых стран, ставших социалистическими [55].

Обстановка все более накалялась. По мнению Каутского, приближалась решительная схватка между капитализмом и пролетариатом. В самой Германии правящие классы выступали против каких бы то ни было реформ демократического порядка; предприниматели, непримиримо выступая как единая организованная сила, боролись с экономическим кризисом, с растущей безработицей и ростом цен. Международное положение характеризовалось растущим напряжением между Англией и Германией и трениями между Австрией, которую поддерживала Германия, и Россией на Балканах. Таким образом, возникли условия, при которых, с одной стороны, росла непримиримость между буржуазией и пролетариатом, с другой – конфронтация между империалистическими государствами, и возникала конкретная опасность мировой войны. Корни реакционной внутренней и внешней политики империализма были в том, что империализм превратился «во всех современных государствах попросту в политику капитала» [56]. Пролетариат – а ему противостоял реакционный блок, к которому решительно примыкала значительная часть промежуточных слоев, – находился в изоляции:

«Изоляция пролетариата становится все сильнее, так что на данном этапе его политическое влияние не растет в той же мере, в какой он возрастает численно, в какой растет его организованность и его экономическое значение» [57].

Таким образом, основной проблемой социал-демократии было выйти из изоляции и слить воедино свои возможности как экономического класса с новыми возможностями в качестве класса политического. Этого можно было достичь только с помощью революционной стратегии, а не реформистской политики. Именно об этом Каутский писал в 1909 году в своей книге «Путь к власти», выдвигая ряд тезисов: 1) отношения между пролетариатом и правящими классами в Германии достигли такого уровня, который нельзя преодолеть иначе, как с помощью социальной революции, так что «нельзя уже больше говорить о преждевременности революции» [58], 2) движению пролетариата к социальному прогрессу противостоит «общий застой», который нельзя преодолеть «на базе существующих государственных устоев» [59], 3) и в заключение, альтернатива состоит в выборе между империализмом, «этой единственной надеждой, единственной идеей, которая все еще улыбается буржуазии», и социализмом. В этот момент перед пролетариатом стоит единственная задача: накопить «достаточно сил, чтобы определять государственную политику» [60], выступая против антипролетарского блока как единой «реакционной массы» [61].

Но когда и как определяются необходимые и благоприятные условия для социальной революции? Каковы формы борьбы за социализм? Каутский указывал на следующие условия начала движения к социализму: потеря массой народа доверия к господствующему режиму; твердое руководство партии по пути «непримиримой оппозиции» и, наконец, самое важное – кризис бюрократического аппарата и армии [62]. Что касается применения насилия, Каутский в своем «Социал-демократическом катехизисе» вновь подтверждал мысль, выраженную в одном из выступлений 1893 г.: насилие должно служить не для наступления, а для обороны. Относительно форм борьбы он указывал на постоянный рост партии, растущую поддержку на выборах, что может привести к парламентскому большинству, на массовую забастовку. Конечно, анализ Каутского оставлял открытым основной вопрос: что делать, если немецкое правительство является, по выражению Каутского, которое он мог бы повторить и в дальнейшем, «самым сильным в мире», а за его плечами стоит мощный аппарат экономической и политической власти, исключительно дисциплинированная армия и абсолютно преданный ему бюрократический аппарат? У Каутского был единственный ответ на этот вопрос: следовать уже испытанной стратегии.