Глава XVI. Умеренность и воздержанность Мудреца

Мудрец, определяя самому себе меру, сдерживает себя вожжами и уздой Разума, дабы постольку добиваться каждой вещи, поскольку она блага и должна быть желанной. Ведь Мудрец научился измерять мерой внутренней возможности внешние и приятные объекты и стремится сохранять в себе мир этим трояким равенством, коим, подражая естественному равенству крайностей – способности и объекта, он стремится уравнять одно с другим с помощью среднего для них звена, то есть влечения, благодаря которому способность рождена сочетаться с объектом; ведь он желает совсем немногого, того, что, как он полагает, ему достаточно по природе. Он столько принимает в себя от внешнего объекта, сколько ему, как мы сказали, позволяет естественный объем внутренней способности.

Если ты скажешь, что эти объекты, поскольку они почти бесчисленны, не имеют никакого равенства и соответствия со способностями, что способности гораздо слабее, чем объекты, и не могут заключать в себе их все – ведь чувственная пища почти безгранична, безмерно превосходя вместительность желудка, – то на это я скажу, что замечательное преимущество Мудреца состоит в том, чтобы, следуя скорее природе внутренней способности, нежели природе внешнего объекта, домогаться субстанции объекта сообразно своей внутренней способности; ведь тому же наставляют слова Мудрости: «Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше»[414]. И поэт Биг воспевает подобный образ действия:

«Аще тщеславию ты и жизнелюбью поддашься,

То проглотить стерегись больше, чем вместит утроба».

Итак, Мудрец должен устремляться прежде всего к такому объекту, который телесной необходимости предписано измерять внутренней способностью, и не воспламеняться большим желанием объекта, чем требует польза и необходимость, или чем способны вместить естественные объемы его внутренних возможностей. Для Глупцов же характерно это упомянутое нами троякое неравенство и несоответствие; ибо они, плененные только наличием или же привлекательностью объектов, которые должны быть желаемы лишь в какой-то связи или между прочим, стремятся приобрести и заполучить эти объекты, прилагая все старания, словно они блага сами по себе. Более того, никакой из этих объектов не соотнося со своей внутренней возможностью, не считаясь с тем, что у них внутри, они созерцают лишь сами объекты в их естественном порядке, коими они, воспламеняясь неразумным огнем желаний и не сообразуясь со своими природными силами, стремятся овладеть.

Следовательно, отсюда происходят все лишения и несчастья, которые являются спутниками и приспешниками Глупости и слепой души. Ведь несчастьем является или лишение необходимых благ, или неразумное желание их; как в том случае, когда некий субъект и естественная способность либо лишается своего объекта, либо отделена от своих природных благ, так и в том, когда их заманивает, завлекает и зажигает [страстью] к объекту и естественным для них благам неумеренное вожделение.

Ибо несчастья возникают по двум причинам: во-первых, из-за недостатка необходимых и естественных благ, во-вторых, из-за чрезмерного вожделения, или в том случае, когда само влечение и к тому, и к другому, и к субъекту, и к его природным благам, или к способности и к объекту, превосходит разумную меру; равным образом и когда конечны субъект и природные блага, однако страсть его к ним неукротима и неугасима. Ограничены прежде всего объемы рта, желудка и чрева. Сходным же образом питательная субстанция, природное и необходимое человеку благо, Природой определено и точно отмерено. Однако чрезмерное влечение чревоугодников превосходит разумную меру и того, и другого. Ведь похваляются покупкой за большие деньги заморской дичи; сообщают, что Филоксен страстно желал более длинной глотки, наподобие журавлиной; читаем, что Сицилиец Гнатон, безусловно, первый среди гурманов, имел обыкновение сморкаться в посуду, дабы вдоволь одному наслаждаться яствами, поскольку остальные воздерживались от них. Выпивается так много бочек и кувшинов вина, что кажется, будто многие люди только и рождены для злоупотребления вином. Желают иметь вместительнейшие чрева, для наполнения которых объезжают земли и моря. Так что верится, что все провидение Природы с трудом может обеспечить вдоволь питанием человеческий род, весьма малый по сравнению со всеми живыми существами.

Однако сколь велико провидение Природы, которая заботится об изобильном питании тела человека, показывают животные всех видов: рептилии, рыбы, четвероногие, птицы. На них обрушивается безмерная ярость охочих до лакомств людей. Об этом свидетельствуют растения Пифагора[415] и все, что ни есть под небесами одушевленного, или наделенного Душой; ибо почти все это превращается в пищу Человека. Ведь Бог все [живое] отдает в распоряжение Человеку, словно овощ, то есть мелкое огородное растение. То же, что лишено и не имеет Души, менее нами употребляется в пищу; ибо все подобное питается подобным, как, например, живое – живым и одушевленное – одушевленным.