Глава XLIII. Человек, второй и последний образ Бога, рожден найти пристанище в Нем

Отчего вполне закономерно, что Человек, последний образ и лик Божий, рожден найти пристанище в Нем, а [всякая] неразумная тварь, которая ниже Человека, сочетаться с Богом и найти в Нем пристанище не может. В самом деле, как на черном нельзя изобразить никакую видимую форму, ничто нельзя написать, никакой образ нельзя передать, а черный цвет нельзя переменить ни на какой другой, ни закрасить, ни уничтожить никаким разнообразием цветов, так же и, если человеческая форма (species) принята в Боге, никакой более низкий образ не в состоянии быть воспринят божественным зеркалом. Если же ты узнаешь, что один только ангельский образ перешел в Бога и обрел пристанище в Нем, остается все же место для человеческой формы, на которое принимается и помещается Человек. Ведь ангельский отпечаток в Боге сравним не с крайним, но со средним цветом, вроде красного, который еще может быть закрашен, зачерчен и записан черным.

Словом, как средний цвет, вроде красного, и крайний, вроде черного, предназначены быть приняты белым, первоисточником [всех] цветов, а совершенно черный, в свою очередь, может быть принят средним цветом, вроде красного, черным же – никакой цвет, так же, пойми, и Бог являет себя Ангелу соответственно своей природе и субстанции сверкающим и отливающим белизной, или чистым и простым, каков Он есть; Человеку же Он себя показывает через Ангела красным или затененным, подобно солнцу, прикрытому тучами; а для всякой ниже стоящей твари Он в результате человеческой прививки (humana insitione) закрыт и заказан, темен, непроницаем, непознаваем, недоступен.

Ибо Человек, как мы говорили[453], это настоящий Янус мира, Клузий и Патульций, то есть открывающий и закрывающий[454]. Ведь от всякой более низкой твари он закрывает божественное лицезрение и прячет Бога, удерживая Его в себе и не передавая ничему, что ниже. Он же есть для того, что устремляется ввысь и вверх, первоначало божественного сияния, первый, кому открывает и показывает себя Бог, первые врата в умопостигаемый мир, первое зеркало божественного света и начало бессмертия. Он последний и первый, кто причастен божественности, последний и третий, если считать от Бога, первый, если – от мира, и Бог всего чувственно воспринимаемого мира[455].

Он повелевает ночью, то есть чувственно воспринимаемым миром, подобно тому как Ангел – днем, то есть умопостигаемым миром. Его Мышление, как луна, а равно и его объект. Ангельское же Мышление, как солнце, а равно и его объект. Солнце представлено и предложено природой в качестве объекта солнцу, а луна – луне. Солнце солнцем, а луна луной постигаются, созерцаются, наблюдаются.

Ибо подобное предназначено быть постигнуто и созерцаемо только подобным: простое простым, чистое чистым, смешанное и разное смешанным и разным.

Бог по природе прост, и ангельское Мышление, коему Бог открывает себя, также является простым. Человеческое же Мышление является смешанным и находится под воздействием образов; также и то, что представляется человеческому Мышлению в качестве объекта, никоим образом не является Богом в его чистоте, но Богом сокрытым и затененным.