Ф. ДОСТОЕВСКИЙ О ВРЕДЕ ДОНОСИТЕЛЬСТВА И ПРИРОДЕ ЗЛА

Когда в разгар «охоты» террористов на русского царя Достоевский вместе с журналистом А. С. Сувориным обсуждали очередное неудавшееся пока покушение, писатель спросил: «Представьте, что мы случайно услышали разговор о том, что сейчас Зимний дворец будет взорван. Обратились бы вы в полицию?»

Суворин, монархист и «махровый реакционер» (как его называли в советской печати), ответил: «Нет, не пошел бы». — И я бы не пошел, — сказал Достоевский. — Почему? Ведь это ужас. Это — преступление. Мы, может быть, могли бы его предупредить. Но я боюсь прослыть доносчиком.

Доносительство в ту эпоху для человека интеллигентного казалось не только противным, но и невозможным делом. Достоевский также был монархистом, речь ведь шла о жизни царя, но пойти в полицию считал все равно невозможным. Можно попытаться самому обезоружить террориста, но доносить в принципе нельзя.

За полстолетия до этого подобная же проблема поднималась в кругу декабристов. После разгрома восстания многие его руководители вели себя очень странно. Так, П. Пестель — человек большого личного мужества, будучи арестованным, на допросах называл много фамилий людей, которые наделе даже не были причастны к движению. Тех арестовывали, а Пестель, оправдываясь, говорил:

— Я хотел напугать правительство. Оно узнает, что нас так много, и вынуждено будет пойти на реформы.

Вообще многие декабристы «сотрудничали» со своими следователями. Но вот декабрист М. Лунин вел себя очень последовательно и достойно, ни в какие беседы со следователями не вступал, никаких фамилий не называл и вообще считал всякое доносительство и предательство вещью невозможной. «Какое мне дело, — рассуждал он, — до царя и правительства, до того, что оно напугается и пойдет на реформы и в будущем жизнь станет легче. Какое мне дело до будущего? Ведь я сейчас погублю свою бессмертную душу, выдав кого-нибудь. Как же я буду после этого жить?»

Кончилось тем, что Лунин погиб в сибирском остроге.

Лунин прекрасно понимал, что есть вещи гораздо более важные, чем собственная жизнь и благополучие, есть честь и достоинство — невидимый материал, из которого ткется человеческое существование. Нет совести, нет любви, нет чести — и нет человека, а есть только животное — с мускулами, нервами, с большой головой, со многими знаниями, умное, хитрое, но животное.

Это же понимал и Достоевский, который весь свой могучий талант писателя посвятил воспитанию человеческого в человеке. Достоевский понимал, что человек не рождается человеком, что он еще должен им стать, снова родиться уже в духе, в стихии человечности, что великий символ любой религии — символ «второго рождения» — не красивая сказка, а насущная необходимость для каждого человеческого существа.

В XX веке в России все радикально поменялось. Появился новый человек — Павлик Морозов. Человек, донесший на собственного отца, был сделан национальным героем. Доносительство, тем более по идейным соображениям, стало нормой жизни, к нему призывали на партийных съездах, его восхваляли в литературе. Государство рубило сук, на котором сидело, подрывало нравственное здоровье народа. Народ испортить легко, а для воспитания его нужны столетия. Тот уровень нравственной деградации общества, который мы сейчас имеем, рожден той пропагандой предательства и доносительства.

Достоевский удивительно глубоко проанализировал природу зла. По его мнению, зло всегда будет в мире, пока в мире есть свобода. Зло идет от свободы человеческой воли. Человек не хочет счастья, особенно если счастье принудительное, он хочет свободы, хочет своеволия, хочет «по своей глупой воле пожить». Любой закон он воспринимает как насилие над собой, даже если это закон математики, вроде «дважды два — четыре», готов на любую глупость, даже на преступление, лишь бы не быть «штифтиком» (сейчас говорят «винтиком»), игрушкой в руках судьбы и сильных мира сего, человек согласен на несчастья и страдания, лишь бы остаться свободным.

Человек Достоевского кричит: «Господи Боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь законы и дважды два четыре не нравятся? Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что каменная стена, у меня сил не хватило».

Главные герои Достоевского (Раскольников и другие) — это люди, решившиеся на преступление, чтобы доказать себе и другим, что они свободные существа.

Можно, конечно, избавить мир от зла, но для этого нужно отнять у людей свободу, чтобы, они не смогли больше ни капризничать, ни выражать недовольство, ни тем более совершать преступления. В таком мире все будут счастливы, но это будет счастье муравейника.

Интересно, что все деспотические режимы успешно боролись с преступностью, поскольку сводили до минимума человеческую свободу, любое нарушение закона жестоко каралось (говорят, Гитлер в один день покончил с трамвайными безбилетниками, расстреляв пару человек). От преступности в таком обществе быстро избавляются, люди могут свободно гулять по вечерам, не опасаться карманных и квартирных краж, но в то же время они совершенно несвободны, они рабы мощного государственного аппарата.

Наоборот, в демократических странах уровень преступности всегда довольно высок, злые люди пользуются предоставленными всем — им в том числе — свободами, потому что в демократическом государстве человека нельзя просто так арестовать, а надо долго и тщательно готовить и обосновывать обвинение, чтобы, не дай Бог, не ущемить свободу человека, даже если это человек, подозреваемый в преступлении.

У польского писателя-фантаста Станислава Лема есть роман «Возвращение со звезд»: космонавты возвращаются на Землю после двадцати лет отсутствия. За время произошла Великая Гуманитарная революция — всем сделали прививку, после которой человек уже не способен на агрессию, грубость, насилие. Осуществилась извечная мечта — нет больше преступлений, нет больше войн. Но космонавты, у которых такой прививки не было, пользуются как ни странно, огромным успехом в обществе — в них все видят нормальных, полноценных людей. Способность ко злу, агрессивность оказалась тесно связанной с талантом, упрямством в достижении целей, смелостью. А люди с прививкой стали напоминать послушных овец.