Научное исследование вскрывает существенное отношение

Фактически на товарном рынке владельцу денег противостоит непосредственно не труд, а рабочий. Товар, продаваемый последним, есть его рабочая сила. Последняя уже не принадлежит рабочему в тот момент, когда действительно начинается его труд, и, следовательно, более не может быть им продана. Труд есть субстанция и имманентная мера стоимостей, но сам он не имеет стоимости.

В выражении «стоимость труда» понятие стоимости не только совершенно аннулировано, но и превращено в свою противоположность. Это такое же мнимое (не соответствующее действительности) выражение, как, например, стоимость земли. Но такие мнимые выражения возникают из самих производственных отношений. Это — категория для форм проявления некоторых действительно существенных отношений. Что вещи в своем проявлении могут часто представляться в извращенном виде, признано, как будто, во всех науках, за исключением политической экономии.

Классическая политическая экономия без всякой критики позаимствовала у обыденной жизни категорию «цена труда», чтобы поставить затем вопрос: чем определяется эта цена? Она быстро убедилась, что изменение отношения между спросом и предложением ничего не может объяснить в цене труда, как и в цене всякого другого товара, кроме ее изменения, т. е. колебания рыночных цен ниже или выше определенной величины. Если спрос и предложение покрывают друг друга, то при прочих равных условиях прекращается колебание цен. Но тогда спрос и предложение перестают и объяснять что бы то ни было. Очевидно, цена труда при равенстве спроса и предложения должна быть определена независимо от отношения между спросом и предложением; таким-то образом и пришли к «естественной» цене труда как предмету, который собственно и подлежит исследованию. Или же рассматривали колебания рыночной цены за более или менее продолжительный период, например, за один год, и находили, что отклонения ее в ту или другую сторону взаимно уравновешиваются на некоторой средней, постоянной величине. Очевидно, эта средняя величина должна быть определена чем-нибудь иным, а не взаимно нейтрализующимися отклонениями от нее. Эта цена труда, господствующая над случайными рыночными ценами и регулирующая эти последние, так называемая «необходимая цена» (физиократы) или «естественная цена» (А. Смит) труда может представлять, как и у других товаров, лишь стоимость, выраженную в деньгах.

Таким путем политическая экономия рассчитывала пробиться сквозь случайные цены труда и добраться до его стоимости. Как и у других товаров, стоимость эта определялась затем издержками производства. Но что такое издержки производства рабочего, т. е. издержки, затрачиваемые на то, чтобы произвести или воспроизвести самого рабочего? Этим вопросом для политической экономии бессознательно подменился первоначальный вопрос, так как при исследовании издержек производства труда как такового она вращалась в порочном кругу и не двигалась с места. Следовательно, то, что она называет стоимостью труда (value of labour), есть в действительности стоимость рабочей силы, которая реально существует в личности рабочего и столь же отлична от своей функции, труда, как машина отлична от своих операций. Занятые различием между рыночными ценами труда и его так называемой стоимостью, отношением этой стоимости к норме прибыли, к товарным стоимостям, производимым трудом, и т. д., экономисты никогда не замечали, что ход анализа не только ведет их от рыночных цен труда к его мнимой «стоимости», но и заставляет самую эту стоимость труда в свою очередь свести к стоимости рабочей силы. Не дав себе отчета в этих результатах своего собственного анализа, некритически применяя категории «стоимость труда», «естественная цена труда» и т.д. как последнее адекватное выражение отношения стоимости, классическая политическая экономия запуталась, как мы увидим впоследствии, в неразрешимых противоречиях, дав в то же время прочный операционный базис для пошлостей вульгарной экономии, принципиально признающей лишь одну внешнюю видимость явлений...

...форма заработной платы стирает всякие следы разделения рабочего дня на необходимый и прибавочный, на оплаченный и неоплаченный труд. Всякий труд представляется оплаченным трудом. При барщинном труде труд крепостного крестьянина на самого себя и принудительный труд его на помещика различаются между собой самым осязательным образом, в пространстве и времени. При рабском труде даже та часть рабочего дня, в течение которой раб возмещает лишь стоимость своих собственных средств существования, в течение которой он фактически работает лишь на самого себя, представляется трудом на хозяина. Весь его труд представляется неоплаченным трудом. Наоборот, при системе наемного труда даже прибавочный или неоплаченный труд кажется оплаченным. Там отношение собственности скрывает работу раба на себя самого, здесь денежное отношение скрывает даровую работу наемного рабочего.

Понятно поэтому, какое громадное значение имеет превращение стоимости и цены рабочей силы в форму заработной платы, т. е. в форму стоимости и цены самого труда. На этой внешней форме проявления, скрывающей истинное отношение и создающей видимость отношения прямо противоположного, покоятся все правовые представления как рабочего, так и капиталиста, все мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы, все апологетические увертки вульгарной экономии.

Если всемирной истории потребовалось много времени, чтобы вскрыть тайну заработной платы, то, напротив, нет ничего легче, как понять необходимость (raison d'?tre, причины существования) этой внешней формы проявления.

Обмен между капиталом и трудом воспринимается первоначально совершенно так же, как купля и продажа всякого другого товара. Покупатель дает известную сумму денег, продавец — вещь, отличную от денег. Юридическое сознание видит здесь в лучшем случае лишь материальную разницу, которая выражается в юридически эквивалентных формулах: «Do ut des», «do ut facias», «facio ut des» и «facio ut facias» (т. e. «даю, чтобы ты дал», «даю, чтобы ты сделал», «делаю, чтобы ты дал», «делаю, чтобы ты сделал», — четыре основных формы римского обязательственного права. — К.).

Далее: так как меновая стоимость и потребительная стоимость сами по себе величины несоизмеримые, то выражения «стоимость труда», «цена труда» кажутся не более иррациональными, чем, например, выражения, «стоимость хлопка», «цена хлопка». Сюда присоединяется еще то обстоятельство, что рабочий уплачивается после того, как он доставил свой труд. В своей функции платежного средства деньги post factum (впоследствии) реализуют стоимость или цену доставленного продукта, следовательно, в данном случае стоимость или цену доставленного труда. Наконец, той «потребительной стоимостью», которую рабочий доставляет капиталисту, является в действительности не рабочая сила, а ее функция, определенный полезный труд, труд портного, сапожника, прядильщика и т. д. Что этот же самый труд, рассматриваемый с иной стороны, есть всеобщий созидающий стоимость элемент, — свойство, отличающее его от всех других товаров, — это обстоятельство ускользает от обыденного сознания.

Если мы станем на точку зрения рабочего, который за свой двенадцатичасовой труд получает стоимость, произведенную шестичасовым трудом, скажем, 3 шилл., то для него двенадцатичасовой труд действительно есть лишь средство купить З шилл. Стоимость его рабочей силы может изменяться вместе со стоимостью привычных средств его существования: повыситься с 3 шилл. до 4 или упасть с 3 шилл. до 2, или, при неизменной стоимости рабочей силы, цена ее вследствие колебаний спроса и предложения может подняться до 4 шилл. или упасть до 2 шилл., — во всех этих случаях рабочий одинаково дает 12 часов труда. Поэтому всякая перемена в величине получаемого им эквивалента необходимо представляется ему изменением стоимости или цены его 12 рабочих часов. Это же самое обстоятельство привело А. Смита, рассматривающего рабочий день как величину постоянную, к обратной ошибке: к утверждению, что стоимость труда постоянна, несмотря на то, что стоимость средств существования изменяется и потому один и тот же рабочий день может выразиться для рабочего в большем или меньшем количестве денег. Оно говорит:

«Цена (выраженная в труде), получаемая рабочим, должна всегда оставаться одинаковой, как бы ни изменялось количество товаров, которое он получает за нее. На эту цену в одном случае можно купить большее количество их, в другом меньшее; но в таком случае изменяется их стоимость, а не стоимость труда, покупающего их».

Возьмем, с другой стороны, капиталиста. Он, прежде всего, хочет получить возможно больше труда за возможно меньшее количество денег. Поэтому практически его интересует лишь разница между ценой рабочей силы и той стоимостью, которую создает ее функционирование. Но он старается купить возможно дешевле все товары и всегда видит источник своей прибыли в простом надувательстве, в купле ниже и продаже выше стоимости. Следовательно, он далек от понимания того обстоятельства, что если бы действительно существовала такая вещь, как стоимость труда, и он действительно уплачивал бы эту стоимость, то не могло бы существовать никакого капитала, его деньги не могли бы превратиться в капитал.

К тому же действительное движение заработной платы обнаруживает явления, которые, по-видимому, доказывают, что оплачивается не стоимость рабочей силы, а стоимость ее функции, т. е. самого труда. Явления эти мы можем свести к двум крупным классам: 1. Изменение заработной платы вместе с изменением длины рабочего дня. С таким же правом можно было бы вывести заключение, что оплачивается не стоимость машины, а стоимость ее операций, потому что и машину стоит дороже нанять на неделю, чем на один день. 2. Индивидуальные различия в заработных платах различных рабочих, выполняющих одну и ту же функцию. Но такие же индивидуальные различия мы находим в системе рабского труда, где уже не остается места никаким иллюзиям, где сама рабочая сила продается совершенно открыто без всяких прикрас. Разница сводится лишь к тому, что при рабской системе выгода от рабочей силы выше среднего качества и потеря от рабочей силы ниже среднего качества выпадает на долю рабовладельца, а при системе наемного труда — на долю самого рабочего, так как в последнем случае рабочая сила продается самим рабочим, в первом случае — третьим лицом.

Впрочем, о таких формах проявления, как «стоимость и цена труда» или «заработная плата», в отличие от того существенного отношения, которое в них проявляется, — в отличие от стоимости и цены рабочей силы, — можно сказать то же самое, что о всяких вообще формах проявления и об их скрытой за ними основе. Первые непосредственно воспроизводятся сами собой, как ходячие формы мышления, вторая может быть раскрыта лишь научным исследованием. Классическая политическая экономия подходит очень близко к истинному положению вещей, однако не формулирует его сознательно. Этого она и не может сделать, не сбросив своей буржуазной кожи. (Маркс, Капитал, т. I, стр. 418 — 420, 421 — 423, Партиздат, 1932 г.)