РЕЧЬ 15 ФЕВРАЛЯ 1845 г.

РЕЧЬ 15 ФЕВРАЛЯ 1845 г.

Господа!

На последнем нашем собрании мне был брошен упрёк в том, что все мои примеры и ссылки относились почти исключительно к другим странам, в особенности к Англии. Говорили, что нам дела нет до Франции и Англии, что мы живём в Германии и наша задача — доказать необходимость и преимущества коммунизма для Германии. Нас упрекали также и в том, что мы вообще не доказали в достаточной степени историческую необходимость коммунизма. Это вполне справедливо, да иначе и быть не могло. Историческую необходимость нельзя доказать так же быстро, как равенство двух треугольников; она может быть доказана только в результате изучения и посредством всестороннего обоснования. Тем не менее я приложу сегодня все старания, чтобы устранить повод к тому и другому упрёку; я постараюсь доказать, что коммунизм является для Германии если не исторической, то экономической необходимостью.

Рассмотрим сперва современное социальное положение Германии. Что у нас много нищеты, это знают все. Силезия и Богемия сами заявили о себе. О нищете в округах Мозеля и Эйфеля подробно рассказала «Rheinische Zeitung»[144]. В Рудных горах с незапамятных времён неизменно царит ужасная нищета. Не лучше обстоит дело в Зенне и в вестфальском льно-промышленном округе. Со всех концов Германии раздаются жалобы, и это вполне естественно. Наш пролетариат многочисленен и не может не быть таковым, в чём мы должны будем убедиться даже при самом поверхностном рассмотрении нашего социального положения. Что в промышленных округах должен быть многочисленный пролетариат, — это в природе вещей. Промышленность не может существовать без большого числа рабочих, которые были бы всецело к сё услугам, работали бы только для неё и отказывались бы от всякого другого промысла; пока существует конкуренция, промышленный труд делает невозможным какое-либо другое занятие. Поэтому во всех промышленных округах мы находим пролетариат, который слишком многочисленен, слишком бросается в глаза, чтобы можно было отрицать его существование. — В сельскохозяйственных округах, напротив, не должно быть пролетариата, — так утверждают многие. Но возможно ли это? В местностях, где преобладает крупное землевладение, сельскохозяйственный пролетариат необходим: крупные хозяйства нуждаются в батраках и батрачках, они не могут существовать без пролетариев. В местностях, где земля разбита на мелкие участки, тоже нельзя избежать возникновения неимущего класса: участки дробятся до известного предела, затем дальнейшее дробление прекращается, и так как тогда земля достаётся только одному из членов семьи, то остальные вынуждены превратиться в пролетариев, в неимущих рабочих. При этом дробление земли обычно продолжается до тех пор, пока участок не становится слишком маленьким для того, чтобы прокормить семью; так образуется класс людей, который, подобно мелкой буржуазии городов, составляет переходную ступень от имущего класса к неимущему; земельный участок не даёт этим людям заняться другим делом и в то же время оказывается недостаточным, чтобы обеспечить их существование. Среди этого класса также царит сильная нужда.

Что этот пролетариат должен постоянно расти численно, — об этом мы можем заключить из непрерывного обнищания мелкой буржуазии, о котором я подробно говорил на прошлой неделе, и из тенденции капитала концентрироваться в руках немногих. Мне, пожалуй, незачем сегодня возвращаться к этим пунктам; замечу лишь, что эти причины, постоянно создающие пролетариат и увеличивающие его ряды, продолжают действовать и будут вызывать те же последствия, пока существует конкуренция. Во всяком случае, пролетариат будет не только существовать, но и непрерывно расти численно и становиться всё более грозной силой в современном обществе, пока мы не перестанем производить каждый сам по себе, противопоставляя себя всем остальным. Но настанет пора, когда пролетариат достигнет такой степени силы и сознательности, что не пожелает больше нести бремя всего социального здания, которое постоянно давит на его плечи, когда он потребует более справедливого распределения социальных тягот и прав; и тогда — если человеческая природа до тех пор не изменится — социальная революция станет неизбежной.

Это вопрос, на котором наши экономисты до сих пор совсем не останавливались. Их интересует не распределение, а исключительно лишь создание национального богатства. Однако отвлечёмся на миг от только что доказанного нами положения, что социальная революция вообще неизбежно вытекает из самой конкуренции; рассмотрим пока отдельные формы, в которых проявляется конкуренция, различные экономические пути, возможные для Германии, и увидим, каковы должны быть последствия каждого из них.

Германия, или, точнее говоря, германский Таможенный союз, имеет в настоящее время таможенный тариф juste-milieu^{180}. Наши пошлины слишком низки для настоящих покровительственных пошлин и слишком высоки для свободы торговли. Имеются, следовательно, три возможности: или мы перейдём к полной свободе торговли, или защитим свою промышленность достаточно высокими пошлинами, или же останемся при теперешней системе. Рассмотрим каждый случай в отдельности.

Если мы провозгласим свободу торговли и отменим наши пошлины, то вся наша промышленность, за исключением немногих отраслей, будет разорена. О бумагопрядильном производстве, о механическом ткачестве, о большинстве отраслей хлопчатобумажной и шерстяной промышленности, о важных отраслях шёлковой промышленности, почти о всей железодобывающей и железообрабатывающей промышленности тогда и речи не будет. Занятые во всех этих отраслях промышленности рабочие, оказавшись внезапно безработными, хлынут массами в сельское хозяйство и уцелевшие ещё остатки промышленности; повсюду начнётся быстрый рост пауперизма, централизация собственности в руках немногих ускорится в результате такого кризиса и, судя по событиям в Силезии, неизбежным следствием этого кризиса явится социальная революция.

Предположим теперь, что мы введём покровительственные пошлины. В последнее время эти пошлины стали излюбленным коньком большинства наших промышленников и заслуживают поэтому более внимательного рассмотрения. Г-н Лист привёл вожделения наших капиталистов в систему[145], и на этой системе, которую почти все они признали своим кредо, я и хочу остановиться. Г-н Лист предлагает ввести постепенно возрастающие охранительные пошлины, которые со временем должны стать достаточно высокими, чтобы обеспечить за фабрикантами внутренний рынок; в течение известного времени они должны оставаться на этом высоком уровне, а затем постепенно начать снова снижаться, с тем чтобы, в конце концов, после ряда лет, покровительственная система могла быть уничтожена. Допустим, что этот план будет проведён и возрастающие покровительственные пошлины будут декретированы. Промышленность будет развиваться, свободный ещё капитал будет вкладываться в промышленные предприятия, спрос на рабочих, а вместе с ним и заработная плата возрастут, приюты для бедных опустеют и, судя по внешним признакам, наступит период полного процветания. Это будет продолжаться до тех пор, пока наша промышленность не разовьётся настолько, чтобы удовлетворить внутренний рынок. Дальше она расширяться не сможет, ибо, раз она без таможенной защиты не в состоянии удержать за собой внутренний рынок, то тем более она не сможет выдержать иностранную конкуренцию на нейтральных рынках. К этому времени, полагает г-н Лист, отечественная промышленность уже настолько окрепнет, что будет меньше нуждаться в покровительстве и можно будет начать понижать пошлины. Допустим на мгновенье, что это будет так. Пошлины снижаются. Если не при первом, то при втором или третьем снижении таможенных ставок неизбежно будет достигнут такой их уровень, при котором иностранная, — скажем прямо, английская, — промышленность сможет конкурировать на немецком рынке с нашей собственной промышленностью. Именно этого желает г-н Лист. Какие же это будет иметь последствия? С этого момента немецкой промышленности придётся испытать на себе все колебания, все кризисы вместе с английской промышленностью. Как только заморские рынки окажутся переполненными английскими товарами, англичане поступят точно так же, как они поступают теперь и как это в ярких красках рисует г-н Лист: они выбросят все свои запасы на немецкий рынок, ближайший из доступных им рынков, и, таким образом, снова превратят Таможенный союз в свою «лавку для старья». Затем английская промышленность вскоре снова оправится, так как весь мир служит для неё рынком, так как весь мир не может без неё обойтись, между тем как без немецкой промышленности может обойтись даже её собственный внутренний рынок, и ей даже у себя дома приходится опасаться английской конкуренции и страдать от избытка английских товаров, доставленных её покупателям во время кризиса. При этих условиях наша промышленность должна будет вкушать до конца всю горечь тяжких периодов в английской промышленности, получая лишь скромную долю тех выгод, которые приносят периоды расцвета; одним словом, мы будем тогда точно в таком же положении, как и сейчас. И тогда, — чтобы сразу довести выводы до конца, — тогда наступит такое же подавленное состояние, как то, в котором ныне находятся наполовину защищённые отрасли промышленности; тогда будет разоряться одно предприятие за другим, а новые возникать не будут; тогда наши машины окажутся устаревшими и мы не будем в состоянии заменить их новыми, улучшенными; тогда застой превратится в регресс и, по собственному утверждению г-на Листа, одна отрасль промышленности за другой будет хиреть и в конце концов сходить на нет. Но к тому времени у нас будет созданный промышленностью многочисленный пролетариат, который окажется без средств к жизни, без работы, и тогда, господа, этот пролетариат потребует от имущих классов работы и хлеба.

Это произойдёт в том случае, если будут понижены таможенные пошлины. Теперь допустим, что их снижать не будут, что их оставят высокими в ожидании того момента, когда они — вследствие конкуренции отечественных фабрикантов между собой — утратят своё значение и их можно будет понизить. Результатом этого будет то, что немецкая промышленность, как только она окажется в состоянии полностью обеспечить внутренний рынок, остановится в своём развитии. Новые предприятия не нужны, так как уже существующих достаточно для удовлетворения рынка, а о новых рынках, как выше было сказано, нечего и думать, пока промышленность вообще нуждается в покровительстве. Но промышленность, которая не расширяется, не может также и совершенствоваться. В ней воцарится застой как внешний, так и внутренний. Усовершенствование машин для неё не существует. Нельзя же выбросить старые машины, а для новых нет новых предприятий, в которых они могли бы найти применение. Между тем другие нации уходят вперёд, и застой в нашей промышленности опять-таки превращается в регресс. Пройдёт немного времени, и англичане, в результате новых достижений, окажутся способными производить так дёшево, что смогут конкурировать с нашей отсталой промышленностью на нашем собственном рынке, несмотря на покровительственные пошлины; а так как в конкурентной борьбе, как и во всякой другой борьбе, побеждает сильнейший, то наше конечное поражение не подлежит сомнению. Тогда повторится такой же случай, как тот, о котором я говорил выше: искусственно созданный пролетариат потребует от имущих классов того, чего они не могут ему дать, пока они хотят сохранить своё исключительное положение как имущих, и тогда произойдёт социальная революция.

Возможен ещё один случай, наименее вероятный, а именно, что нам, немцам, удастся при помощи покровительственных пошлин довести нашу промышленность до такого состояния, что она сможет конкурировать с англичанами и без покровительственных пошлин. Допустим, что будет так; каков же окажется результат? Как только мы начнём конкурировать с англичанами на внешних, нейтральных рынках, разгорится борьба но на жизнь, а на смерть между нашей и английской промышленностью. Англичане напрягут все свои силы, чтобы не допустить нас к тем рынкам, которые до сих пор находились в их руках; они будут вынуждены к этому, ибо в данном случае подвергнется угрозе источник их существования, их самый уязвимый пункт. И со всеми теми средствами, которые находятся в их распоряжении, со всеми преимуществами столетней промышленности им удастся побить нас. Они заставят нашу промышленность ограничиться нашим собственным рынком и этим задержат её развитие, — и тогда создастся такое же положение, как то, о котором мы говорили выше: мы остаёмся на месте, англичане уходят вперёд, и наша промышленность, при неизбежном её упадке, не будет в состоянии прокормить искусственно созданный ею пролетариат, — произойдёт социальная революция.

Но даже если допустить, что мы смогли бы побить англичан и на нейтральных рынках, захватить один за другим их рынки сбыта, — что выиграли бы мы в таком маловероятном случае? В лучшем случае мы повторили бы тогда тот путь промышленного развития, который до нас проделала Англия, и рано или поздно мы достигли бы того положения, в котором находится сейчас Англия, а именно: мы оказались бы накануне социальной революции. Но, по всей вероятности, так долго ждать не пришлось бы. Непрерывные успехи немецкой промышленности неизбежно разорили бы английскую промышленность и только ускорили бы и без того предстоящее англичанам массовое восстание пролетариата против имущих классов. Быстро растущая безработица толкнула бы английских рабочих на революцию, и, при настоящем положении вещей, такая социальная революция оказала бы огромное влияние и на страны континента, в частности на Францию и Германию; и это влияние было бы тем сильнее, чем многочисленней был бы пролетариат, искусственно созданный в Германии форсированным развитием промышленности. Подобный переворот тотчас же стал бы общеевропейским и весьма неделикатно разрушил бы мечты наших фабрикантов о промышленной монополии Германии. Нельзя допустить мысль, что английская и немецкая промышленность могли бы мирно ужиться рядом, — это невозможно уже в силу конкуренции. Промышленность, повторяю, всегда должна развиваться, чтобы но оказаться отсталой и не погибнуть; она должна расширяться, приобретать новые рынки, беспрерывно увеличивать число новых предприятий, иначе она не может двигаться вперёд. Но так как со времени открытия китайских портов[146] исчерпаны возможности завоевания новых рынков, а можно будет лишь успешнее эксплуатировать уже существующие, и так как расширение промышленности в будущем пойдёт медленнее, чем до сих пор, то Англия теперь ещё меньше, чем раньше, может терпеть конкурентов. Для того чтобы защитить свою промышленность от гибели, она должна удерживать промышленность всех других стран на низком уровне; сохранение промышленной монополии уже не является для Англии только вопросом большей или меньшей прибыли: оно стало для неё вопросом жизни и смерти. И вообще конкурентная борьба протекает между нациями гораздо резче, острее, чем между отдельными лицами, так как это борьба концентрированная, массовая, которая может кончиться лишь решающей победой одной и решающим поражением другой стороны. И поэтому подобная борьба между нами и англичанами, каковы бы ни были её результаты, тоже не принесла бы выгоды ни нашим, ни английским промышленникам, а лишь повлекла бы за собой, как я только что доказывал, социальную революцию.

Итак, господа, мы рассмотрели, чего может ожидать Германия как от свободы торговли, так и от покровительственной системы при всех возможных случаях. Нам остается рассмотреть ещё одну экономическую возможность, а именно — сохранение ныне существующих пошлин juste-milieu. Но мы уже видели выше, каковы были бы последствия и в этом случае. Наша промышленность, отрасль за отраслью, должна была бы погибнуть; промышленные рабочие остались бы без куска хлеба, а когда безработица достигла бы известных пределов, началась бы революция, направленная против имущих классов.

Таким образом, подробное рассмотрение полностью подтверждает то, что я изложил вначале в общих чертах, исходя вообще из конкуренции, а именно: что неизбежным следствием существующих у нас социальных отношений, при всех условиях и во всех случаях, будет социальная революция. С той же уверенностью, с какой мы из известных математических аксиом можем вывести новое положение, с той же самой уверенностью можем мы из существующих экономических отношений и из принципов политической экономии сделать заключение о грядущей социальной революции. Рассмотрим, однако, этот переворот несколько ближе: в какой форме он проявится, каковы будут его результаты, чем он будет отличаться от всех бывших до сих пор насильственных переворотов? Социальная революция есть нечто совершенно иное, чем происходившие до сих пор политические революции: в отличие от них она направлена не против собственности монополии, а против монополии собственности; социальная революция — это открытая война бедных против богатых. И такая борьба, в которой явно и открыто выступают наружу все пружины и причины, действовавшие ранее во всех исторических конфликтах неясно и скрыто, такая борьба грозит, во всяком случае, быть более острой и кровавой, чем все ей предшествовавшие. Исход её может быть двояким. Либо восставшая сторона направит свой удар только против видимости, а не против сущности, только против формы, а не против самой сути вещей, либо она доберётся до самой сути вещей, до самых корней зла. В первом случае частная собственность будет сохранена и произойдёт лишь её перераспределение; тогда останутся в силе те причины, которые вызвали теперешнее положение вещей, и через более или менее короткий срок они опять вызовут такое же положение, а вместе с ним новую революцию. Но возможно ли это? Где мы видели революцию, которая действительно не добилась бы того, к чему она стремилась? Английская революция осуществила как религиозные, так и политические принципы, борьба против которых со стороны Карла I вызвала эту революцию; французская буржуазия добилась в своей борьбе против дворянства и старой монархии всего, к чему она стремилась, уничтожила все злоупотребления, побудившие её к восстанию. Неужели же восстание бедняков остановится раньше, чем будет уничтожена бедность и её причины? Это невозможно; допустить нечто подобное значило бы отрицать весь исторический опыт. Да и уровень развития рабочих, в особенности в Англии и Франции, уже даёт нам основания считать это невозможным. Остаётся, следовательно, принять второе предположение, а именно, что грядущая социальная революция не пройдёт мимо истинных причин нужды и бедности, невежества и преступления, что она, следовательно, осуществит социальное преобразование в подлинном смысле слова. А это может произойти лишь путём провозглашения коммунистического принципа. Вникните в мысли, владеющие умами рабочих в тех странах, где и рабочий мыслит; посмотрите на различные фракции рабочего движения ВО Франции, — разве все они не принадлежат к коммунистическому направлению? Поезжайте в Англию и послушайте, какие проекты предлагаются рабочим для улучшения их положения, — не покоятся ли все они на принципе общественной собственности? Изучите различные системы социальных преобразований, — много ли найдётся среди них таких, которые не являются коммунистическими? Из всех систем, ещё до сих пор сохранивших значение, единственная не коммунистическая — это система Фурье, который больше обратил своё внимание на общественную организацию человеческой деятельности, чем на распределение производимых ею продуктов. Все эти факты подтверждают тот вывод, что грядущая социальная революция окончится осуществлением коммунистического принципа, и едва ли допускают какую-либо другую возможность.

Если эти выводы верны, если социальная революция и осуществление коммунизма на практике являются необходимым следствием существующих у нас отношений, то нам прежде всего придётся заняться теми мероприятиями, при помощи которых можно предотвратить насилие и кровопролитно при осуществлении переворота в социальных отношениях. А для этого имеется лишь одно средство, именно — мирное осуществление или, по крайней мере, мирная подготовка коммунизма. Итак, если мы не желаем кровавого разрешения социального вопроса, если мы не хотим довести растущее с каждым днём противоречие между умственным уровнем и жизненным положением наших пролетариев до такой остроты, при которой, как подсказывает нам паше знание человеческой природы, это противоречие будет искать своё разрешение» применении грубой силы, в отчаянии и жажде мести, — тогда, господа, мы должны серьёзно и беспристрастно заняться социальным вопросом; тогда мы должны приложить все усилия к тому, чтобы поставить современных илотов в положение, достойное человека. И если кому-нибудь из вас, быть может, покажется, что возвышение прежде униженных классов не может произойти без снижения его собственного жизненного уровня, то следует помнить, что речь идёт о создании для всех людей таких условий жизни, при которых каждый получит возможность свободно развивать свою человеческую природу, жить со своими ближними в человеческих отношениях и не бояться насильственного разрушения своего благосостояния; следует помнить, что то, чем придётся пожертвовать отдельным людям, есть не истинно человеческое наслаждение жизнью, а лишь обусловленная нашим дурным устройством видимость наслаждения, нечто такое, что противно разуму и сердцу тех, кто ныне пользуется этими мнимыми преимуществами. Мы вовсе не хотим разрушать подлинно человеческую жизнь со всеми её условиями и потребностями, наоборот, мы всячески стремимся создать её. Но даже отвлекаясь от этого, если вы серьёзно призадумаетесь над тем, каковы должны быть последствия нашего современного строя, в какой лабиринт противоречий, в какой хаос он нас завлекает, — тогда, господа, вы безусловно придёте к выводу, что стоит заняться серьёзным и основательным изучением социального вопроса. И если я смог побудить вас к этому, то цель моего выступления вполне достигнута.

Речь произнесена ф. Энгельсом на собрании в Эльберфельде 15 февраля 1845 г.

Текст речи впервые опубликован в журнале «Rheinische Jahrbucher zur gesellschaftlichen Reform», Bd. I, 1845 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого