Заключительные положения

Когда Санстейн и Талер утверждают, что созданная ими модель либертарианского патернализма приемлема буквально для всех, независимо от идеологической позиции, они успускают из виду, что это их убеждение основано на полном игнорировании вопросов политической идеологии в их работах. Если изучить их теорию более внимательно, то сразу же бросятся в глаза нерешенные идеологические противоречия.

Проблема выражения «либертарианский патернализм» заключается в том, что слово «патернализм» используется в очень размытом и неточном смысле, так что под это понятие подпадает очень много различных явлений. То же касается и использования слова «либертарианский», хотя и в меньшей степени. Многие из тех вмешательств, которые названы «патерналистскими», скорее следовало бы описывать как тривиальную помощь. Столь нечеткое понимание слова «патернализм» приводит к скрадыванию различий между безобидной помощью и жесткой манипуляцией.

Несмотря на очевидность такого рода проблем в связи с теорией либертарианского патернализма, Талер и Санстейн считают подобные возражения малозначительными, поскольку в любом случае будет существовать некое стандартное решение, оказывающие влияние на поведение людей, сформированное намеренно или же возникшее совершенно случайно. А раз стандартные решения неизбежны, то решения, предложенные в соответствии с теорией либертарианского патернализма, гораздо предпочтительнее любых других, поскольку они оставляют индивидам свободу выбора и служат максимизации их благосостояния.

Талер и Санстейн, безусловно, правы в том, что нам следует использовать результаты исследований человеческого поведения для формирования стандартных решений, служащих интересам граждан. Однако от признания этого факта очень далеко до прямой манипуляции, которая заставляет людей выбирать наилучшую с точки зрения патернализма жизнь, а не ту, которую они хотели бы для себя сами. Разумеется, либертарианский патернализм предпочтительнее многих других форм патернализма, при условии, что мы подходим к вопросу с либеральной точки зрения, но еще предпочтительнее было бы полное отсутствие патерналистских вмешательств, или, в крайнем случае, слабая форма патернализма, нейтральная в отношений человеческих предпочтений.

Учитывая, что Талер и Санстейн в своей теории принимают за точку отсчета абсолютно рационального индивида, homo oeconomicus, обладающего «полной информацией, неограниченными когнитивными способностями и совершенной силой воли»[404], реальные люди оказываются в заведомом проигрыше. Тем самым действующие из лучших побуждений политики, чиновники и прочие архитекторы выбора получают практически неограниченную свободу для патерналистских вмешательств во все аспекты нашей жизни. Либертарианский патернализм является идеологией заботы, которая подразумевает тотальный контроль над населением при помощи развитой системы экспертных оценок, определяющих наилучшие из возможных способов, какими нам следует жить.

И хотя выражение «либертарианский патернализм» еще не существовало во времена Алексиса де Токвиля, он предостерегал именно от такого типа политического устройства:

«Над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпе. Власть эта абсолютна, дотошна, справедлива, предусмотрительна и ласкова. Ее можно было бы сравнить с родительским влиянием, если бы ее задачей, подобно родительской, была подготовка человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии; она желала бы, чтобы граждане получали удовольствия и не думали ни о чем другом. Она охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром; она заботится о безопасности граждан, предусматривает и обеспечивает их потребности, облегчает им получение удовольствий, берет на себя руководство их основными делами, управляет их промышленностью, регулирует права наследования и занимается дележом их наследства. Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?

Именно таким образом эта власть делает все менее полезным и редким обращение к свободе выбора, она постоянно сужает сферу действия человеческой воли, постепенно лишая каждого отдельного гражданина возможности пользоваться всеми своими способностями. Равенство полностью подготовило людей к подобному положению вещей: оно научило мириться с ним, а иногда даже воспринимать его как некое благо.

После того как все граждане поочередно пройдут через крепкие объятия правителя и он вылепит из них то, что ему необходимо, он простирает свои могучие длани на общество в целом. Он покрывает его сетью мелких, витиеватых, единообразных законов, которые мешают наиболее оригинальным умам и крепким душам вознестись над толпой. Он не сокрушает волю людей, но размягчает ее, сгибает и направляет; он редко побуждает к действию, но постоянно сопротивляется тому, чтобы кто-то действовал по своей инициативе; он ничего не разрушает, но препятствует рождению нового; он не тиранит, но мешает, подавляет, нервирует, гасит, оглупляет и превращает в конце концов весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство»[405].