2. Зарождение неомарксистского классового анализа

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приступив к анализу общества, Маркс, как известно, отказался признать собственные заслуги в открытии существования классов в современном обществе и их противоборства. Как он сам писал,

«то, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов» [МЭ: 28, 426 – 427].

Это утверждение относится к 1852 году, но и в посмертном издании «Капитала» Маркса Энгельс завершит главу о классах в томе третьем книги третьей предупреждением: «Здесь рукопись обрывается» [МЭ: 25-II, 458], то есть Маркс не дает здесь изложения своей концепции классов. Несомненно, Маркс написал много других страниц о классах и классовой борьбе, однако необходимо помнить, что до появления марксизма как общественной науки в 60-е годы нашего века классовый анализ, его теория, метод и практика исследований были представлены более или менее фрагментарно лишь в том виде, как это делал сам Маркс[320].

Если марксистский классовый анализ не достиг особых успехов, то в социальном и историческом немарксистском анализе после Рикардо и Гизо классовая концепция практически вообще исчезла, либо была отодвинута на второй план или же формулировалась в прямо противоположном смысле. Маржиналистское направление в экономической теории упразднило прежде всего всякое упоминание о классах в анализе экономики, и лишь в самом крайнем случае в наиболее значительных историографических исследованиях изредка отмечалось, что история – это история борьбы классов. Интерес к классовому анализу сосредоточился в значительной степени в рамках новой дисциплины – социологии. Однако у социологов классы и классовую борьбу постигла любопытная судьба.

В конце 60-х годов в социологии в вопросе классового анализа наметились две основные альтернативы. Первая – это теория и исследование «стратификации» в рамках концепции социальной мобильности, что явствует из общего смысла самого термина, заимствованного из геологической науки[321]. Ее теоретическое направление разработали функционалисты Толкотт Парсонс и Кингсли Дэвис, а менее абстрактный, более эмпирический, вариант основывался на исследовании Сесила Норта и Пола Хэтта (1947) о профессиональном престиже в Америке[322]. Это второе направление, наиболее крупным представителем которого был Сеймур Мартин Липсет, считало концепции классов и классовой борьбы основополагающими, однако рассматривало их по-новому и весьма своеобразно[323]. Обратившись к периоду, когда марксизм еще утверждался как социальная наука, а студенческие волнения только начинались, мы можем с известной объективностью установить, в какой стадии разработки находилась концепция «классов» в социологических исследованиях, сославшись на два наиболее широко известных официальных источника: сборник исследований «Классовый статус и власть. Социальная стратификация в сравнительной перспективе» («Class struggle and power. Social stratification in a comparative perspective», edited by S.M. Lipset and R. Bendix)[324], а также «Международная энциклопедия социальных наук» («International Encyclopedia of Social Sciences», 1968). Достаточно беглого сравнения этой энциклопедии и той, что ей предшествовала в 1930 году, Энциклопедии социальных наук (Encyclopedia of the Social Sciences), чтобы составить себе представление об эволюции, которую претерпела за эти годы социологическая доктрина. В 1930 году сочли необходимым в энциклопедию общественных наук включить статьи, называющиеся «класс», «классовое сознание» и «классовая борьба», а в энциклопедию 1968 года последователей традиционной общественной науки отсылали к статье «социальная стратификация»[325].

Таким образом, превалировавшая в социологии тенденция переключилась с проблем классов, классового сознания, а в отдельных случаях и классовой борьбы, на проблемы социальной стратификации, то есть на внутриклассовую дифференциацию на основании того или иного приемлемого критерия, а еще лучше нескольких сразу (концепция «многомерной» стратификации)[326]. Для функционалистов Парсонса и Дэвиса стратификация, или, оперируя более грубым термином, неравенство, представляла собой необходимый, позитивный, интегрирующий фактор[327].

В функционалистской концепции статификации, равно как и у сторонников эмпиризма, отношения эксплуатации и классового господства подменены концепцией разделения на страты, слои. Вместо проблемы, каким образом классовое положение определяет классовое сознание, рассматривается вопрос о том, что сознание принадлежности к обществу определяет класс или слой с его иерархией социальных функций и занятий. Вместо того чтобы считать подтверждением существования классов классовую борьбу с ее последствиями (речь идет о том, сохранятся или будут трансформированы эксплуатация и отношения господства), стратификация рассматривается как аспект интеграции общества, как выражение социального согласия.

Этот сочувственный интерес к вопросам согласия и престижа внес существенный вклад в «великое прославление Америки» в 40 – 50-х годах, что корнями уходило в импортируемый из Европы идеализм, основанный на озабоченности социальным престижем процветающего и находящегося на подъеме среднего класса. Однако в социологических исследованиях имелась и другая тенденция, самым видным представителем которой был Липсет. Ей следовали, главным образом, бывшие марксисты «либерального» толка, которые внесли в социологию некоторые моменты своих прежних воззрений, радикально, по-новому их использовав. К концу 60-х годов, когда общественное мнение среднего класса уже открыло для себя «другую Америку» (Америку бедняков), когда в Беркли начало развиваться студенческое движение, во Вьетнаме бушевала война, а Европа как будто уже завершила свое восстановление, поверхностный идеализм обнаружил собственную несостоятельность, и либеральное (бывшее марксистское) течение в области социологии стало все больше упрочивать свои позиции. С конца 50-х годов многочисленные европейские социологи – Ральф Дарендорф, Дэвид Локвуд, Станислав Оссовский[328] и другие – начали критиковать теорию стратификации, выступая с марксистских и веберианских позиций. Из второго издания сборника Бендикса – Липсета статья Парсонса 1953 года о стратификации была исключена, а в статье для «Энциклопедии» ученик Парсонса Барбер назвал Маркса в «истории эволюции теории социальной стратификации» «героем вроде Коперника»[329]. Естественно, по мнению Барбера, функционализм оставил Маркса совершенно в тени, однако в статье Липсета можно было прочесть: «Идеи Маркса и Вебера остаются наиболее плодотворными для теории социальной стратификации»[330]. Во всяком случае, Липсет использовал идеи Маркса для своего особого варианта «прославления Америки», который получил отражение уже в самом заголовке эссе, взятого из его книги «Политический человек» («Political Man»). Это нашло свое воплощение и в новом издании его работы «Класс, статус и власть» («Class, status and power»), посвященной «выборам как демократическому выражению классовой борьбы».

Странная смесь благонамеренного эклектизма и очевидного самодовольства, с чем сталкиваешься в этих теориях «стратификации»[331], дает ключ к объяснению, почему в конце 80-х годов[332] социология оказалась предметом самых бурных споров. Социология располагала к критике (и ее самой и общества) по причине ее всеохватывающей допарадигмальной разнородности. Предметом обоснованной критики была и ее вызывающе самодовольная идеология. Позднее, когда стихли протесты и споры, марксизм (правда, со множеством оговорок) отвоевал себе право на существование в области социологии, причем здесь сфера его действия была гораздо шире, чем в любой другой общественной науке. На самом деле социология вовсе не была глубоко безнравственной (как тогда утверждали многие ее противники) наукой в духе Панглосса. Несмотря на настойчивые усилия некоторых, социологии никогда не удавалось установить прочные связи с экономическими и политическими центрами власти и из-за раздиравших ее внутренних разногласий она была уязвимым местом буржуазной науки. Не следует забывать, что, пусть вне главного течения, но все же на позициях, заслуживающих уважения, в социологии периода до 1968 года имелись ученые, открыто симпатизировавшие марксизму в полном смысле этого слова (хотя и не связанные с революционной политикой тех лет), как, например, рафинированный гарвардский профессор Баррингтон Мур-мл., который в своем эссе 1958 года по стратегии общественных наук называл по нисходящей (имея в виду силу духа и интеллектуальную восприимчивость) имена Маркса, Вебера и Парсонса, подчеркивая, насколько важно рассматривать «классовую борьбу как главный предмет политики»[333]. В 1966 году Мур опубликовал фундаментальный историко-социологический труд явно марксистского толка, «Социальные истоки диктатуры и демократии». За десять лет до него Томас Боттомор, который в середине 70-х годов станет президентом Международного социологического общества, вместе с одним французским исследователем Маркса составил антологию марксистских работ по «социологии и социальной философии»[334]. В кратком вводном обобщающем теоретическом эссе «Классы в современном обществе» («Classes in modern society») Боттомор также заявил о себе как марксист, и пусть очень осторожно, но все же предсказал новый подъем рабочего движения.

В американской теоретической социологии существовала также радикально-демократическая традиция, представленная прежде всего фундаментальными работами Чарлза Райта Миллса. С 1956 года, с момента создания исследования «Властвующая элита»[335], он избрал для классового анализа свой метод, тяготевший к марксизму, в связи с чем был подвергнут критике не только Полом Суизи, непоколебимым последователем независимого классического марксизма в Соединенных Штатах, но и знаменитым социологом Робертом Линдом[336]. В 1962 году Миллс, не скрывая своих симпатий, составил антологию «Марксисты» («The Marxists»), куда вошли марксистские классические и современные аналитические и политические работы. Одновременно со все более резкими нападками молодых радикально настроенных марксистов на «Саншайн бойз» (молодежь из группы «Солнечный свет», то есть Липсет и др.)[337] один из исследователей, а именно Элвин Голднер, сменивший в послевоенный период марксизм на социологию, завершал обстоятельный труд, в котором с радикальных позиций критиковалась социология Парсонса. В своей работе Голднер защищал законное право на родственную связь академической социологии с марксизмом[338].

Иначе говоря, существовала некая основа для позитивного сопоставления социологии и марксизма к их обоюдной выгоде. Поначалу это сопоставление было в основном косвенным: марксизм наделялся чертами социологии, а социология испытывала влияние марксизма. Однако марксизм как общественная наука должен был прежде всего утвердиться в собственной независимости и восстановить собственные традиции, прежде чем начинать отделение зерен от плевел в современной науке.

В 60-е годы в мире развитого капитализма того времени значение и самоценность классовой концепции представлялись сомнительными и спорными. Послевоенный бум в странах развитого капитализма в значительной степени разрушил или подточил основы старых классовых общностей, их совместный классовый опыт. Переселение в новые городские и пригородные населенные пункты, не имеющие исторического прошлого, привело к обезлюдению деревень и рабочих кварталов. Воспоминания о безработице и страх перед ней отступили в результате беспрецедентного роста производства. На постоянно расширявшихся предприятиях росла и усложнялась иерархическая градация, при этом рос государственный аппарат и расширялись его функции. Отчасти благодаря промышленной экспансии в отдельных новых жилых районах возникли модели массового потребления, а также социальные отношения, как бы вышедшие за пределы радиуса действия капитала. В Соединенных Штатах порожденная новым курсом классовая стабильность (хотя и принявшая уродливые формы) была нарушена и уничтожена. В политической жизни Западной Европы это был период Бад-Годесберга и программного отказа социал-демократии от марксистской классовой политики, период, когда французские левые получили последний шанс перед приходом к власти голлизма, а союз социалистов и коммунистов в Италии был разорван. Нельзя сказать, что первые проявления новой оппозиционной политики, выступления против ядерного вооружения в Англии и других странах Северной Европы, а позднее и студенческие движения от Беркли до Западного Берлина явились прямым результатом отношений между трудом и капиталом.

То, что в области культуры говорилось по поводу классовой проблемы, не выходило по большей части за рамки социологии, а в анализе классов и стратификации к середине 60-х годов преобладали неразбериха и споры по поводу основных принципов. До появления книги Пола Барана и Пола Суизи «Монополистический капитал» (1966), которая стала отражением живой связи (хотя, как было установлено позднее, связи маргинальной) между классическим и новым постфилософским марксизмом, марксисты не создали сколько-нибудь глубокого исследования о развитом капитализме послевоенного периода. Однако было ясно, что классовые отношения современного капитализма имели мало общего (и в плане эволюции, и в плане катаклизма) с классическими периодами марксистского рабочего движения.

На этом фоне сложных социальных отношений, отрицания идеологии и теоретической путаницы становятся понятными некоторые черты нового метода, с помощью которого марксизм подходит к проблеме классов, разрабатывая свои концепции в обширных трудах[339] и проявляя первостепенный интерес к детерминантам, а не к опыту или классовому «сознанию», и стремясь со всей очевидностью показать всю классовую структуру, а не только правящий или рабочий класс. Политически это мотивировалось поисками (за пределами разочаровывающего, а порой гнетущего настоящего) основы для будущей стратегии, проверкой сил и определением возможных союзов в будущей борьбе за свержение капитализма. Но внимание к частностям выдает еще и просто интеллектуальное любопытство, бескорыстный интерес открыть тенденции социальных отношений в каком-то данном развитом капиталистическом обществе и не столько в плане особой марксистской перспективы, сколько в более общем смысле. Несмотря на то что социология располагала выбором средств и прочной научной базой, она не осуществила каких-либо исследований общей структуры общества, которые по масштабам и выводам можно было бы хоть как-то сравнить с наиболее честолюбивыми проектами нового марксизма.

Статистические сборники и соответствующие расчеты, произведенные в Западной Германии Институтом марксистских исследований и Проектом классового анализа, несомненно, явятся в количественном отношении наиболее исчерпывающими социологическими исследованиями, которые когда-либо предпринимались. Перед этими объемистыми томами, в которых много таблиц (что, несомненно, является результатом коллективного труда), ощущаешь даже некоторую робость. В трудах Института эмпирические исследования занимают свыше тысячи страниц, а в трудах Проекта – около 560. И все же, несмотря на большой объем, эти исследования очень ограниченны по характеру. Исследования Проекта в целом дублируют чуть более обстоятельные исследования Института. Основанные на разных концепциях в классовом вопросе, исследования как Института, так и Проекта на деле широко используют одни и те же данные и тот же эмпирический подход в изучении положения в Федеративной Республике Германии за период с 1950 по 1970 год. Лишь изредка исследователи обращаются в них к Германии предшествующих лет. В центре внимания исследований – данные, связанные с населением, макроэкономическими аспектами (национальный продукт, промышленность, капитал), с занятостью, а Институт марксистских исследований рассматривает еще и данные об образовании. Приводятся цифры о распределении богатства и дохода, показатели социальной мобильности. Однако ничего не говорится о том, каким образом в ФРГ действительно реализуются классовые отношения, классовое господство, идеология или классовая борьба, и очень мало сообщается (и то лишь в работах Проекта классового анализа) о классовых организациях и учреждениях. В обоих исследованиях, таким образом, классы предстают как описательные социографические категории как бы на карте местности, где станет проводиться будущая политика «партии рабочего класса», то есть Германской коммунистической партии, в том виде, в каком эта политика представляется в работах Института марксистских исследований, а также и преобразованной коммунистической партии в работах Проекта.

Два других широкомасштабных проекта марксистского классового анализа отличаются гораздо более точным аналитическим подходом. В момент, когда я пишу настоящую статью, ни один из них еще не завершен. Но опубликованные – и еще больше неопубликованные – сообщения, вкупе с распространяемой по этому вопросу информацией, позволяют с уверенностью говорить об их исключительной значимости. Первый проект, которым руководит Адам Пжеворский в Чикагском университете, ставит главной целью дать объяснение истории стратегии и результатов избирательных кампаний для рабочих партий с учетом тех ограничений, которые накладывает классовая структура[340]. Проводя это исследование, Пжеворский и его коллеги сделали ряд выводов об эволюции классовой структуры в Дании (1901 – 1960), во Франции (1901 – 1968), в Германии (1882 – 1933, 1950 – 1961) и в Швеции (1900 – 1960)[341]. Данные почерпнуты из национальных переписей и касаются как всего взрослого населения, так и экономически активного населения, разделенного на категории на основе занятости, пола, возраста, а затем объединенного в наиболее крупные классовые категории. Категории занятости определялись, как утверждается в работе, в зависимости от времени и пространства на основе равноценных критериев. Один из самых важных результатов, которых удалось добиться в ходе этого исследования, заключается в следующем: рабочий класс в классическом марксистском понимании, то есть наемные работники физического труда, занятые на производстве, транспорте и складских операциях, никогда не составлял большинства взрослого населения.

Эрик Олин Райт из Висконсинского университета в Мадисоне в своем проекте весьма оригинально подходит к марксистскому классовому анализу: в то время как почти все другие марксистские исследования по классовой структуре в качестве исходного момента берут занятия, перечисленные в официальной статистике, пытаясь (иногда с помощью другого статистического и исторического материала) перевести их в план классовых категорий, Райт изучает информацию о классах, полученную из первых рук, используя социологическую технику моделирования. Распределение по классам осуществляется с помощью опроса; интервьюируемым задаются вопросы о том, могут ли они и в какой мере, осуществлять контроль за капиталовложениями, за другими работающими и собственными условиями труда. Многочисленные прочие вопросы касаются: типа работодателя или вида деятельности, доходов, пола, этнического происхождения, позиций, занимаемых в отношении социальных проблем, политических взглядов. Это позволяет провести целый ряд исследований о роли классовой принадлежности. Кроме того, проект предусматривает сравнительные исследования. Изучаются отдельные национальные представительные группы, взятые в качестве образца в Соединенных Штатах, Швеции, Финляндии, Австралии, Норвегии, Канаде, Италии, и планируется проведение аналогичной работы в Англии и Израиле[342]. В какой-то степени проект создан по типу многонациональной корпорации: в основе своей он американский, его организационный центр находится в Соединенных Штатах, но разработка осуществляется с помощью подключенных и размещенных в других странах проектов, инициаторами и руководителями которых являются исследователи на местах.

Если, как это предполагается, проекты Пжеворского и Райта будут завершены, они несомненно станут фундаментальными трудами в области социальных исследований и марксистской теории.

Наряду с трудами Пуланцаса, в которых разрабатываются главным образом вопросы теории и политические оценки (при очевидном эмпирическом уклоне); наряду с обстоятельными социографическими трудами немцев; наряду с сочетанием исторического материализма и того передового, что есть в области общественных наук у американцев (так неожиданно удачно получившего отражение в проектах Пжеворского и Райта), в числе последних исследований марксистской теории классов имеется множество специальных, достойных упоминания работ (о которых мы скажем ниже), а также целый ряд более скромных по масштабам работ о национальных классовых структурах и их эволюции в XX веке[343]. Таким образом, появилась масса новых эмпирических данных, очень важных для всех, кого интересует структура классов и социальные отношения, независимо от того, как эти люди относятся к использованию авторами концепции классов или вообще концепции «класс».

Новый марксистский подход к вопросам теории привел к изменению направления исследований в академических социальных науках. Академическая точка зрения, далекая от проблем классов и классовой борьбы и ориентированная исключительно на «социальную стратификацию», вновь была пересмотрена и ориентируется теперь на то, что, как нам кажется, можно назвать «центральным ядром общества». После того как бытовавшие в социологии (до 1968 г.) идеи – «индустриального», а затем «постиндустриального общества», стратификации, основанной на «статусе занятости», разделения на категории по принципу физического-нефизического труда – изжили себя, немарксистская социология тоже стала считать главными чертами современных западных обществ капитализм, капиталистическую собственность и наемный труд. Лучшее подтверждение тому – высказывания самих социологов, враждебных марксизму или чуждых ему. Так, Фрэнк Паркин в острой, серьезной критической работе (написанной, однако, без малейшего почтения к марксистской теории классов) упрекает буржуазных коллег в непонимании значения собственности; в том, что они забыли, что «Вебер был полностью согласен с Марксом, утверждавшим, что наличие и отсутствие собственности – главные показатели всех классовых отношений»[344]. С тех же позиций Паркин нападает на Дарендорфа, теоретика авторитарных отношений как основы классового господства и социальных конфликтов[345], за то, что он не задался вопросом, почему в одном случае власть осуществляется на практике, а в другом ей бывает брошен вызов. И сам же предлагает ответ:

«Руководящая структура предприятия нацелена на получение прибыли, и те, кто занимают ключевые посты, в действительности охраняют капитал; не их задача добиваться подчинения как самоцели»[346].

Аналогичным образом в другой несомненно острой (хотя и не лишенной претенциозного многословия) социологической критике марксизма ее представитель Энтони Гидденс отводит капиталу и наемному труду центральное место, выступая со своей точкой зрения на современный капиталистический мир. О пути, пройденном главным направлением теории социологии, одним из наиболее крупных представителей молодого поколения которой является Гидденс, можно судить по следующему выводу:

«Нам кажется, что нет больших сомнений в том, что Маркс был прав, когда приписал этот скачок (к экономическому подъему и техническим нововведениям) динамичной природе производства, управляемого ценой, прибылью и капиталовложениями. Эта совершенно банальная истина не кажется таковой в свете конкурирующей теории, которая в течение длительного периода занимала в социологии ключевые позиции: речь идет о теории „индустриального общества“… (и ее последних эпигонах, привязанных к концепции пресловутого „постиндустриального общества“)»[347].

Некоторые марксистские темы стали приниматься как само собой разумеющиеся, поскольку их значение объясняется оригинальными идеями, которые получили преобладание в социологии всего десяток лет назад[348].

Кроме того, самым упорствующим социологам-эмпирикам Эрик Олин Райт доказал в их же области знаний – с помощью эффективных суждений, убедительных количественных показателей, регрессивных уравнений, – насколько важна концепция классов в марксистском понимании для объяснения колебаний дохода в противовес теориям, которые ратуют за возвращение к критериям занятости или образовательного уровня[349].

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК