2. Противоречивость идей Мао

Теперь необходимо проанализировать противоречивость идей Мао как в диалектическом смысле, так и в смысле двойственности [его высказываний]. Известно, что при сопоставлении всех его официальных сочинений, появившихся до 1949 года, со статьями, речами и беседами периода основания народной республики можно приписать ему все, что угодно. В частности, в 1956 году Мао был напуган поднятой XX съездом КПСС волной выступлений против культа личности и сталинизма. Несмотря на свою враждебность к Сталину, который, впрочем, отвечал ему тем же, Мао в тот момент в идеологическом плане отмежевался от советского пути и от ошибок КПК, использовав собственный престиж, для того чтобы представить себя как человека, исправляющего допущенные ошибки и стоящего гораздо выше партийной «бюрократии». Таким образом, ему в известной мере удалось противопоставить сталинскому авторитаризму, по сути дела, троцкистскую критику и какое-то время в 1956 – 1957 годах выступать в качестве сторонника реформистских решений, не отличающихся от реформизма Хрущева, хотя он в то же время формировал процесс коллективизации сельского хозяйства и поощрял стахановские методы повышения производительности труда.

Подобную двойственность отчасти можно объяснить склонностью к хитростям и уловкам в политике, фактически основанной на полном контроле над органами безопасности. Те на Западе, кто симпатизировал маоизму, по правде говоря, давно могли бы понять подобный подход, внимательно прочитав ряд текстов Мао, где откровенно воспевались культ силы и антиинтеллектуализм (последнее свидетельствует о теоретическом убожестве Мао)[248]. Однако они не пережили того, что испытали на собственном опыте, например, хунвейбины, когда их вождь обрушился с репрессиями на них, хотя сам же породил их. Так что и до сегодняшнего дня некоторые маоистские идеи, такие, как уравниловка, упразднение разделения труда, борьба против «командных» тенденций и против бюрократии, опора на собственные силы, право бунтовать при социализме, соблазнительнее перечня четырех модернизации. Было бы ошибочно пытаться приписывать Мао пророческое в?дение проблем социализма (все очевиднее становится то, что он мало сделал для разрешения этих проблем); делать так было бы все равно что смешивать в теоретическом плане некоторые прозрения Фейербаха с гегелевской диалектикой, забывая, что, согласно марксизму, любые утверждения ценны только в том случае, если они пустили корни в практику. Китайское же общество фактически вновь стало развиваться лишь после отказа от маоизма. Хотя в настоящем очерке невозможно дать исчерпывающую картину паралича, вызванного маоизмом, мы все же попытаемся привести здесь некоторые характерные примеры.

1. Механизм накопления и распределения капиталовложений. Уровень накопления ни разу не уменьшился после декларированного отхода от планирования советского типа. Он достиг 43% в 1959 году (в кульминационный момент «большого скачка»)[249] и оставался на уровне около 30% на протяжении 70-х годов. Примат тяжелой промышленности был неизменно стабильным, достигая 76 – 77% всех капиталовложений с 1954 по 1977 год. Еще более показательный факт: в те же годы из-за искусственного понижения закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию промышленное и городское развитие в самом широком масштабе финансировалось деревней[250]. Только теперь посредством субсидий из бюджета начинается перераспределение капиталовложений в деревню.

2. Географическое равновесие развития. Несмотря на перекачку финансовых средств из прибрежных районов в глубь страны, географическое перераспределение промышленного производства и сейчас в процентном выражении то же, что и в начале периода планирования[251]. Многочисленные проекты, предусматривавшиеся для труднодоступных районов, из-за плохой координации и скверного планирования были окончательно заброшены.

3. Эгалитаризм в доходах и средствах. Годы правления Мао характеризовались глобальной стагнацией заработной платы, которая не увеличивалась ни в соотношении с ценами, ни в реальном выражении с 1957 по 1978 год. На Западе очень внимательно наблюдали, как постепенно отменялись привилегии в заработной плате для специалистов или представителей национальной буржуазии и как блокировалось обогащение наиболее зажиточных сельскохозяйственных районов посредством развертывания борьбы против частного предпринимательства и свободного рынка. Сельское хозяйство не «окулачивалось», поскольку оно уже было коллективизировано, тогда как частное потребление в городах по-прежнему оставалось политической привилегией, а не каким-то экономическим феноменом. Отправка нищенствующих на поселение, высылка более 20 миллионов молодых людей в деревню, ограничения на перемену места жительства (которым противоречило наличие значительного нелегального населения в крупных городах) – все это производило впечатление, что в Китае принимают меры к предотвращению бегства людей из сельской местности и что у этой страны те же проблемы, что и у других крупных слаборазвитых держав. Однако при этом упускалось из виду, что подобная политика стабилизации в Китае проводилась ценой сохранения в огромных районах нищенского существования крестьянства. Отмечая ярко выраженное неравенство отдельных местностей, участники проведенного в 1979 году обследования около 10% китайских регионов, где проживает 11% всего сельского населения (88 миллионов человек), утверждают, что в этих областях годовой доход на душу населения ниже 50 юаней[252]. Согласно китайским официальным источникам, в 1977 году в подобной ситуации находилось около четверти сельских областей. Условия жизни там отягощались еще и принципиальным отказом (действовавшим с 1957 до начала 70-х годов) от какой бы то ни было политики контроля над рождаемостью. Хотя наследники Мао не стали ограничивать неравенство сверху, вряд ли можно сказать, что маоистская экономическая политика смогла сгладить его снизу.

4. Социальная мобильность. Трудно рассматривать проблему, о которой мы можем судить лишь по личным свидетельствам или отдельным примерам. Тем не менее отметим, что инспирированные властями крупные движения – например, направление кадровых работников на производство, точнее, на руководящие посты в производстве, высылка молодежи в деревню, обмен опытом, операция «открытых дверей» – нередко были скорее средством политической борьбы, чем подлинными социальными преобразованиями, заслуживающими такого названия. Так называемая «литература пострадавших» периода 1979 – 1981 годов изобилует горькими свидетельствами людей, ставших жертвами подобных мероприятий, не говоря уже о показаниях тех, кто подвергся высылке: число их до сих пор не известно, известно лишь то, что они были. В общем, застой в области занятости (применительно и к чиновникам, и к наемным рабочим на государственных предприятиях), отсутствие изменений среди персонала университетов и научно-исследовательских институтов, распространенная в рабочем классе практика преимущественного приема на работу ближайших родственников – все это показывает, что корпоративизм и его неизбежные спутники (двойной сектор занятости, коррупция, параллельные рынки) в течение ряда лет были существенной характеристикой системы, скрывавшейся за ширмой маоистских деклараций.

Узаконение права на забастовку не должно затушевывать тот факт, что практическое использование этого права ограничивается определенными политическими условиями. Вот почему нам представляется, что забастовки, сопровождавшие как в начале, так и в конце культурную революцию, происходили вовсе не под давлением – пусть и манипулируемым – наступающего пролетариата, а в результате практического использования организационного потенциала крупных промышленных городов соперничающими политическими группировками[253].

Маоистская теория была прежде всего своего рода «потемкинской деревней», подходящей к условиям «третьего мира». Ныне, опровергая эту теорию, забывают и достигнутые народным Китаем важные количественные показатели (правда, не имеющие ничего общего с теоретическими нововведениями), забывают, что валовой национальный продукт увеличился в шесть раз. Ведь фактически именно обстановка стагнации общества, и в частности наиболее современных его слоев, явилась предпосылкой народничества Мао.