3. Переход к социализму или капиталистическая экспансия?

Таким образом, мировая экспансия капитализма вместо того, чтобы все более однообразить общества всей планеты, с первого дня своего существования основывалась на противопоставлении центра периферии. К тому же империалистические формы этой экспансии еще более усилили это противопоставление и сделали невозможным возвышение других стран до уровня «центра». Этим объясняется и тот факт, что переход к социализму начался не с социальных революций в странах развитого капитала и не с «мировой революции», а с целого ряда «разрывов» на периферии всей системы в «слабейших звеньях цепи». Вопрос о противоречивом характере движений периферийных народов за национальное освобождение и одновременно о противоречивом характере перехода к социализму, который в лучшем случае только начинается в этой борьбе, является, таким образом, основным в дискуссиях современного марксизма, понимаемого как сила, преобразующая мир[263].

Следует иметь в виду, что кое для кого русская и китайская революции – не что иное, как искаженная форма буржуазной революции, причем имеющая тенденцию не к отмиранию классов, а к капиталистическому развитию. Согласно такому пониманию, капитализм будет якобы развиваться в Азии и Африке без революций, эволюционно, и это приведет к образованию там национальной буржуазии, способной постепенно уничтожить разрыв между центром и периферией. В таком представлении буржуазия останется – в мировом масштабе – восходящим классом, и ни социалистическая революция, ни марксизм как идеология преодоления классовой структуры общества не станут в повестку дня. В подобных условиях марксизм будет извращаться и превратится в идеологию оправдания власти нового класса буржуазного типа.

Несомненно, в годы после второй мировой войны мы стали свидетелями колоссального развития капитализма во всем мире. В рамках международного разделения труда, обновившегося благодаря завоеванию независимости афро-азиатскими странами в ходе борьбы за национальное освобождение, открылся новый этап индустриализации «Юга», закрепившей становление (или восстановление) государств-наций, новых членов мировой системы. Но можно ли появление «третьего мира» в самом деле рассматривать в единой связи с развитием капитализма на мировой арене, с развитием, способным постепенно снять проблемы, возникшие из-за разрыва между центром и периферией? Глубокий кризис мировой системы капитализма, начавшийся в 70-х годах, в этом отношении вызывает резонные сомнения. В подобной обстановке основная преобразующая сила на пути к социализму, возможно, будет проявляться через борьбу за национальное освобождение периферийных стран капитализма. И действительно, общественные классы сами по себе не бывают революционными или нереволюционными: класс становится объективно революционным, когда на каком-то определенном историческом этапе он убеждается, что ему больше нечего ждать от преобразований и реформ, обусловленных внутренней логикой модели накопления капитала. В настоящий момент империалистическая система (она заслуживает именно этого названия) такова, что классы, которые могли бы объективно быть революционными, находятся в меньшинстве в центре и в большинстве на периферии всей системы, поскольку неравноправное международное разделение труда позволяет увеличивать рост всех доходов параллельно с ростом продуктивности главным образом в центре системы, тогда как для периферии наиболее характерны застои в росте доходов населения (бедного крестьянства и рабочих), а иногда и их снижение. Отсюда и специфический характер перехода к социализму в мировом масштабе, который никак нельзя было предвидеть во времена Маркса. В центре системы идеологическая зрелость буржуазных и рабочих движений, обусловленная их долгой историей, может в каких-то аспектах оказаться прогрессивной по отношению к периферии, где задачи национального освобождения и национальной революции зачастую искажают социалистические устремления. Таким образом, возникает парадокс, когда те, кто знает, что делать, не могут действовать, а те, кто действует, не представляют себе последствий собственных дел. Мы со своей стороны определяем эту переходную модель от одного общества к другому как «модель декаданса»[264].

Впрочем, это спорный тезис. Против него возражают в том смысле, что этап национального освобождения уже закончился, другими словами, что система уже перестала быть империалистической в ленинском смысле этого слова. Буржуазия, пришедшая к власти в «третьем мире», уже привела свои страны на путь капиталистического развития. Конечно, в этом глобальном процессе остаются как развитые, так и отсталые страны, но вместе с тем сохраняется и относительное постоянство в положении самых богатых и самых бедных из них, хотя, в общем-то, качественные различия между центром и периферией определенно уменьшились, а то и исчезли совсем. Таким образом, с появлением полуиндустриальных стран центр развитого капитализма мог бы переместиться к югу и к востоку. Это развитие, естественно, носит всемирный характер и не ограничивается национальными, автаркическими рамками, а обнаруживается как в самых развитых странах, где ни одна отрасль промышленности уже не считается чисто национальной, но взаимосвязана с внешними отраслями промышленности за границей, так и в менее развитых странах. Сейчас все эти страны и отрасли взаимосвязаны даже тогда, когда в рамках этой общей взаимозависимости некоторые из них и остаются более слабыми. «Теория зависимости», если можно так ее назвать, – это пройденный этап, как ни малоприятно об этом говорить. Но эта взаимозависимость ставит вопрос о социализме по-новому, связывая его уже не с национальными, а с мировыми преобразованиями. Характерно при этом, что любая попытка стран «выйти» из системы взаимозависимости неизбежно кончается таким регрессом их производительных сил, который влечет за собой самые драматические последствия.

Эти критические замечания, похоже, убедительно иллюстрируют многочисленные явления, возникающие внутри современной системы. В то же время они справедливо призывают ставить государство и его классовое содержание в центр анализа. В результате мы имеем следующий тезис: государства «третьего мира» – это государства национальной, а не компрадорской буржуазии, как это было во времена триумфального шествия империализма. Национальная буржуазия здесь реализует собственный план построения национальной капиталистической экономики, естественно вписывающийся в мировую систему. Поэтому она имеет тенденцию на различных, но существенных уровнях брать в свои руки национальную основу развития, то есть: а) создание рынка труда и условий для пролетаризации населения, что достигается путем раздробления старых аграрных общин и оттока непроизводительного крестьянства в город, при контроле над пролетаризированной рабочей силой (подавление выступлений городского населения, запрет на деятельность профсоюзов, однопартийная система и т.п.); б) установление контроля над природными богатствами и их использование с помощью национализации; в) овладение рынком путем контроля над внутренним рынком и проникновения на внешний рынок; г) получение доступа к финансам и контроль над ними посредством введения национальных валютно-финансовых систем; д) постепенное освоение техники, по крайней мере в наиболее развитых отраслях. Если дело обстоит таким образом, то, само собой разумеется, новая буржуазия «Юга» одновременно и кооперируется и конфликтует с буржуазией развитых капиталистических стран. Ведь поскольку существуют внутриимпериалистические конфликты, то почему бы и буржуазии «Юга» в свою очередь не конфликтовать с империализмом?

Этот тезис отнюдь не отвергает того, что в «третьем мире» имеются государства с компрадорской буржуазией, то есть государства, просто-напросто соглашающиеся с транснационализацией своей экономики и стремящиеся войти в эту сферу за счет каких-то своих «сравнительных преимуществ» или же специализирующиеся на экспорте сельхозпродукции и минерального сырья, а также на экспортных отраслях промышленности с дешевой рабочей силой. Компрадорское государство подчиняет свою экономическую политику – если таковая существует – удовлетворению условий транснационализации. Практически оно руководит рынком труда в интересах транснациональных монополий, которые, следуя логике всей системы, контролируют экономику, а взамен идут на определенные уступки государству, иногда чисто формальные (например, такие, как владение шахтами без технологического и рыночного контроля над ними). Иногда эти уступки со стороны ТНК реальны, но второстепенны, хотя, во всяком случае, позволяют государству развивать свою аграрную капиталистическую экономику или мелкую промышленность, заменяющую импорт. Этот же тезис в равной степени не исключает того, что в некоторых странах внутренние социальные отношения могут приводить либо к свержению власти буржуазии в пользу таких группировок, которые способны осуществить построение социалистического общества (Корея, Вьетнам и Куба), либо (при неустойчивом равновесии между народом и буржуазией в ходе классового конфликта) к созданию государств, которые иногда называют государствами «национальной демократии», идущими по «некапиталистическому пути развития», и выбор которых – национальный капитализм или социализм – еще не ясен.

В целом этот тезис имеет смысл лишь в том случае, когда национальный проект буржуазии оказывается исторически осуществимым, то есть когда он положительно отвечает на вопрос о дальнейшем развитии и уточняет условия, благоприятствующие реализации этого проекта. К таким моментам можно отнести: а) борьбу за национальное освобождение, которая возвестила о конце колониализма еще до 1939 года; военное поражение Соединенных Штатов (война в Корее и Вьетнаме, крах вторжения на Кубу, признание Китая), что свидетельствует о силе государств «третьего мира»; действия ОПЕК в 1973 году, которые были бы немыслимы 20 лет назад (об этом наглядно свидетельствует, например, неудачная попытка Мосаддыка в Иране); б) существование социалистических стран, и прежде всего СССР, что усиливает позиции государств «третьего мира»; наличие советской военной помощи (Анголе, Эфиопии в настоящее время, в прошлом Египту и др.), являющейся весьма весомым средством отрезвления империалистов; помощь со стороны восточноевропейских стран также могла бы способствовать созданию национальных экономик и условий для перехода к социализму (но это еще под вопросом).

Однако на самом деле этот тезис ведет к переоценке возможностей национальной буржуазии «третьего мира» и к серьезному извращению целей, средств и возможностей советской политики. Конечно, борьба за национальное освобождение при поддержке с советской стороны (когда она имела место), а также противоречия внутри капиталистического лагеря изменили положение. Проект буржуазии «третьего мира» с очевидностью преследует цель построения национальной экономики и ее интеграции в мировую капиталистическую систему. Но проект этот двойствен: его можно понимать и как простое «рассредоточение» транснациональных корпораций или же как проект государств, которые действительно взяли инициативу в свои руки, чтобы избежать транснационализации. Конечно, они бы этого хотели, но могут ли они сделать это? Следует заметить, что даже тогда, когда внешне им сопутствовал успех, они на самом деле двигались к краху. Ведь их контроль над природными ресурсами ограничен запросами «Севера» (ОПЕК не может полностью блокировать нефтяные поставки) и необходимостью сохранять эксплуатацию компрадорского типа, особенно в Африке; промышленный экспорт «третьего мира» проник на рынки «Севера» лишь в той степени, в какой транснациональные компании считают это выгодным для себя; выход к морю для «третьего мира» закрыт, а проекты «развязки» посредством «коллективной автономии», то есть за счет интенсификации взаимоотношений в рамках «Юга», остались мертвой буквой, в то время как избыточный капитал вновь зациклен на мировую систему капитализма и т.д. Подобные исключительно отрицательные последствия не кажутся ни временными, ни конъюнктурными; они указывают на невозможность полной реализации национально-буржуазного проекта в наше время[265].

Если набросать примерную типологию современных государств «третьего мира», рассматривая реальные перспективы для каждой их группы, то как будет выглядеть общая картина? Первая группа стран – это страны с компрадорской буржуазией, то есть страны, где буржуазия исторически еще слаба, а развитие производительных сил задерживается. Не имеет большого значения, если в некоторых из них существуют «огосударствленные» формы и если они объявляют себя социалистическими и поддерживаются СССР. Эта форма – определенно капиталистическая или государственно-капиталистическая – определяется местными историческими условиями, которые, правда, не играют решающей роли в ее становлении. К компрадорской буржуазии классического типа – аграрной, торговой и промышленной, живущей на умеренных субподрядах – можно отнести и компрадорскую бюрократию, которая так же, как и буржуазия, проникает в мировую систему с теми же функциями грабежа крестьянства в пользу монополий и т.п. Союз этих стран с СССР весьма непрочен, носит конъюнктурный характер, как это не раз подтверждалось опытом, и отвечает скорее стратегическим планам СССР, который не ставит себе целью каким-то образом выправлять ошибки местного господствующего класса. Некоторые из этих стран откровенно предпочитают капитализм; другие объявляют себя в большей или меньшей мере социалистическими, третьи действительно осуществляют глубокие социальные преобразования, оставляя в то же время вопрос о своем «национально-буржуазном» или «социалистическом» характере открытым.

Некоторые страны первой группы, похоже, достигли определенных результатов: много говорилось об успехах Бразилии, Мексики, Южной Кореи и других стран, тем не менее опыт отдельных стран, например Ирана при шахском режиме, должен был бы насторожить идущих этим путем, поскольку противоречия между буржуазным проектом и народными требованиями могут оказаться неразрешимыми, если в их основе лежит постоянное давление на условия жизни народа, а оставленные империализмом возможности для маневра незначительны. Финансово-экономическое положение именно таких стран, как Бразилия и Мексика, показывает уязвимость национального проекта в определенных социально-политических условиях. Что же касается стран, пытавшихся следовать по пути «умеренного социализма», то нельзя сказать, что этот опыт порождает оптимистические надежды: за насеризмом последовал «infitah», то есть неизбежная в таком случае компрадоризация страны, и союз с Советами не предотвратил негативных результатов.

В общем, этот тезис следует отбросить, поскольку противопоставление национальной буржуазии буржуазии компрадорской носит слишком статичный характер. Эта концепция была выдвинута китайскими марксистами в 30-е годы, когда в Китае, как и в других странах колониального и полуколониального мира, наблюдался рост компрадорской буржуазии в лице «торговых посредников»; в то время как национальная буржуазия стремилась развивать промышленность, система международного разделения труда полностью блокировала ее. В дальнейшем эта тенденция утвердилась, поскольку считалось, что основой деятельности национальной буржуазии должна быть любая промышленная активность. При этом упустили из виду тот факт, что сама система международного разделения труда (хотя и со своими крупными недостатками) достаточно динамична. В современной системе подсобная индустриализация «третьего мира» в любом случае превращает местную буржуазию в компрадорскую: сегодня она берет на себя те же самые функции, какие еще вчера осуществляла старая компрадорская буржуазия. Новая промышленная буржуазия, как и старая торговая, отдает монополиям солидную часть избыточного капитала, возникающего в результате эксплуатации местной рабочей силы.

Но если глобальная перспектива сводится к кампрадоризации национальной буржуазии «третьего мира» и к ее зависимости от транснациональных корпораций, то можно думать, что этот процесс приведет к революционному подъему в тех странах, где условия существования эксплуатируемых масс становятся невыносимыми и где буржуазия слаба и неспособна контролировать капиталистические преобразования. Не следует также забывать, что в этой перспективе масса препятствий проектам национальной буржуазии может появиться и в области культуры. В афро-азиатском обществе, где еще сохраняются устойчивые неевропейские культуры, сопротивление капиталистической «декультуризации», нацеленной на то, чтобы навязать местным культурам европейскую модель развития, может стать исключительно мощным фактором идеологических завихрений. На примере Ирана мы видим, что народное возмущение может вылиться и в хаос, в котором на первый план выходят элементы, несущие с собой разложение и регресс, способствующие возникновению новых форм косности. И все же новый революционный подъем может повести дальше, чем это было в прошлом. Кризис советский системы создает возможности для социалистического обновления развитого Запада и может изменить положение. Не исключено, что удастся разрешить фатальную дилемму, в которой выбор ограничен либо либеральной политикой с элементами социально-демократических реформ, либо системой наподобие господствующей в Восточной Европе, от Москвы до Варшавы и Праги. Если пока и нельзя определить, когда закончится возможный подъем обновленного западного социализма в сочетании с силами антиимпериалистического освобождения, то все же необходимо принять во внимание, что этот кризис развивается в такой международной обстановке, когда трудно сказать, во что все это выльется[266]. Следует отбросить тезис, согласно которому противоречия нашего времени являются борьбой между «„социалистическим“ и „капиталистическим“ лагерем», но не следует принимать и тезиса, прямо противопоставляющего «силы социализма» общим «силам капитализма», поскольку левые в мировом масштабе еще не поставили в порядок дня отмену классовой структуры общества и пока что борются за ближайшие цели, то есть за улучшение условий труда в империалистическом обществе и жизненных условий населения периферии в рамках обновленной мировой системы. Таким образом, на авансцену сейчас выходят нации и государства, тогда как гегемонические союзы вырабатывают собственную стратегию, воплощая их в действиях государств, которыми они руководят, а блок угнетенных классов ведет свою борьбу с перспективой достижения вышеуказанных непосредственных целей.

Возникает вопрос, не являются ли слабости «третьего мира» ставкой в игре сверхдержав в вопросе выбора – капиталистическая компрадоризация или советизация. «Агрессивность» Советов, похоже, придает этой альтернативе определенную реальность, но тут следует учесть некоторые детали. Советская система обнаруживает свою слабость и неспособность преодолеть состояние перманентного кризиса, переходя от экстенсивного накопления, уже исчерпавшего свои возможности, к интенсивному, которое потребовало бы серьезной и очень трудно контролируемой политической реформы. В то же время эта система не может доминировать в международных классовых союзах экономически, а прибегает к формам империалистического господства. Она потеряла свой идеологический престиж и способна управлять только мелкими вассалами, да и то лишь в сфере своего военного влияния. В то же время, будучи слабой в экономическом, социальном и идеологическом плане, СССР остается в военном отношении единственной сверхдержавой, способной соперничать с Соединенными Штатами на глобальном уровне. Это пока что помогает ему преодолевать кризис именно потому, что слабости, характерные для освободительного движения в «третьем мире», не позволяют последнему освободиться от власти империализма без советской поддержки. Но глубокий кризис советской системы показывает, что она не является образцом для решения вопросов нашего времени; более того, она заводит других в тупик и, конечно, не может служить моделью для решения проблем «третьего мира».