1. На службе экзистенциального философствования.

1. На службе экзистенциального философствования.

-Я не могу уловить мир в зеркало, и не могу сам превратиться в него, - я могу только придать себе должную светлость (Helligkeit), чтобы стать в мире тем, что я есмь. Если разбито замкнутое целое мира, то у меня остается ориентирование в мире.

Позитивизм и идеализм истинны, если получают свой мотив и свое ограничение из более глубоко лежащего истока. Они представляют собою не только действительные, но и, в своей взаимной релятивизации, вполне истинные силы в истории, которую мы видим, и в нашем собственном сознании существования. Без позитивизма нет тела, без идеализма - нет пространства для объективного и содержательного осуществления возможной экзистенции. Экзистенция овладевает силами позитивизма и идеализма для ориентирования в мире и ставит обоих себе на службу. Но в то время как бытие, как просто положительность, есть слепое вещное бытие, бытие, как возможный язык шифров для экзистенции, становится побуждением к трансцендированию; в то время как бытие, как всего лишь идея, оказывается на пути к завершенности косной формой, для экзистенции оно становится пространством совершенного формообразования в исчезающем явлении (Raum der vollendeten Gestaltbildung in verschwwindender Erscheinung).

Фиксирующая характеристика позитивизма и идеализма не означает, чтобы она могла относиться к какому-нибудь подлинному философу и его философией, выступающей под тем или другим наименованием. Если я проникаю в исторически встречающуюся мне философию, то я во всякой должен находить истину. В философии не существует различия верного и неверного, разве только в частностях, но есть различие исконного и выдуманного, то есть -экзистенциального и неподлинного мышления. Так, идеализм в его великих системах, как выражение трансцендентной увлеченности (Bezogenheit), т.е. как метафизика, следует понять как для всех обязательную истину, в которой некоторая экзистенция понимала себя как существующая не из себя самой. Так, позитивизм в его мощных исторических формах, как выражение непреклонной воли к знанию действительного, есть стихийная тяга к пограничным ситуациям, в которых я впервые могу удостовериться в своем бытии: великие позитивисты, не понимая себя самих, подготавливали своей работой возможное самопонимание.

Только экзистенциально-отвлеченные мысли становятся той неистиной, которую мы характеризовали выше как позитивизм и идеализм. Будучи перенесена из истоков в некоторую образованность, эта неправда являет себя как доступное заучиванию неизмеримое многообразие знания, передающее в традиции объективность прошлого философствования и познавания.