4. Заключение

Что можно сказать о Мидгарде? Наш мир лежит на пересечении четырёх пар миров[69]. Это место где оппозиции встречаются, смешиваются и преодолевают друг друга. «Диалектика» примирения оппозиций есть неизменная характеристика германской традиции, вновь заметно проявившаяся в средневековом германском мистицизме и в современной германской философии (особенно у Гегеля).

Мидгард — это место, где встречается форма и материя, где дух пытается извлечь правду из сокрытия. В этом месте случается жизнь и смерть. В Мидгарде осознанный человеческий дух преобразовывает сущее в соответствии со своими идеями о том, что может быть и должно быть — в то время как нечеловеческие, бессознательные силы работают над формированием природного мира. В Мидгарде solve встречает coagula: здесь силы расширения и сокращения, или растворения и сближения, встречаются и смешиваются. В Мидгарде два типа оппозиционного изменения — упорядоченное и неупорядоченное, по часовой стрелке и против часовой — встречаются и формируют наш прекрасный, но не идеальный мир.

Теперь должно быть вполне очевидно, что я интерпретировал разные «миры» как выражение определённых характеристик нашего мира. Мне несложно представить, как кто-то заключит из этого, будто я верю, что разные миры являются мифической «проекцией человеческого сознания». То есть, к примеру, якобы я считаю Муспельхейм и Нифльхейм символическими, мифическими выражениями двух фундаментальных принципов, управляющих всем сущим. Если это так, то наши предки держали эти принципы в уме, так сказать, проецируя их в пространство — гипостазируя их как «миры» и наделяя характеристиками, предполагающими их природу или функцию, посредством некого ассоциативного мышления: огонь и лёд, морозные реки кишащие ядовитыми змеями и т. д.

С некоторыми оговорками, именно это я и имел ввиду. Однако тут всё не так просто. Во-первых, как уже говорилось в «Четверице»: «Моя конечная цель заключается в том, чтобы видеть и чувствовать так, как это делали мои предки». Кто-то может заявить: «Вы не продвинулись ни на шаг в этом деле. По сути, теперь вы ещё дальше от цели, чем были в начале. Наши предки верили, что действительно существует Муспельхейм; что это было реальное место, но вы-то так не думаете. Вы считаете, что это попросту символ идеи или природного феномена. Вопреки утверждениям, ваш подход это не попытка восстановить верования наших предков; ваш подход — это интерпретация в доступном современным людям ключе».

Мой ответ будет весьма непрост[70]. Во-первых, тут явно прослеживается снисходительность к нашим предкам. Да, я предложил интерпретацию их космологии и объяснил, что, по моему мнению, означают девять миров в действительности. Но я не считаю, что просто накладываю свои мысли на мифы. Я считаю, что наши предки были умудрёнными мыслителями, которые довольно хорошо понимали, что их мифы были символическим выражением фундаментальных истин. Однако они использовали тип мышления который теперь кажется нам чуждым.

Я обозначил этот тип мышления как «мифопоэтический» в эссе «Что такое руна?» «Образные универсалии» я определил как базовую характеристику. Для нас такой склад ума выглядит странно и чужеродно, так как мы привыкли обращаться почти исключительно с интеллектуальными, абстрактными универсалиями. Мы не можем себе представить, чтобы наши предки в процессе создания мифа и поэзии, не начинали с каких-то интеллектуальных универсалий — другими словами, абстрактных идей — а уж потом создали «символические» или чувственные способы их выражения. Таким путём в наши дни может следовать поэт или беллетрист. Они начинают с идеи, потом ищут некий «поэтический» или аллегорический способ её выразить. Я считаю анахронизмом предполагать существование такой процедуры у наших предков, так как это фундаментальное непонимание мифопоэтического мышления.

Я предполагаю, что наши предки буквально мыслили категориями образных универсалий. Они схватывали то, что мы назвали бы «идеями» в форме образов, мифов и символов. Другими словами, они не начинали с абстрактных идей, «одевая» их потом в поэзию. Нет, они начинали с поэзии, которая была их способом выражения и понимания природы мира. В «Четверице» я рассматривал точку зрения Хайдеггера, что поэзия есть «первичная форма строительства» и «первичное принятие обитания». Поэзия (и, шире, миф) является первичной формой, в которой люди высказывают сущее.

Поэзия была способом наших предков выразить фундаментальные истины[71]. Кроме того, как все знают, поэзия берёт своё начало в интуитивном, дорефлексивном вдохновении. Из этого следуют удивительный вывод: мифы наших предков были подлинными озарениями интуитивной, нерациональной природы[72]. Я убеждён, что эта же причина лежит в основе всех моих изысканий и размышлений о германской традиции. Я верю, что обладаю особым доступом к правде, поэтому и пишу комментарии к мифам и традициям предков. Кроме того, по поему убеждению, мы должны трудиться, чтобы возродить правду и присущий нашим предкам способ доступа к ней (последнее является наиболее сложным).

Таким образом, когда мой воображаемый оппонент говорит мне, что «Наши предки верили, что Нифльхейм действительно существует; что это реальное место», я должен ответить и да и нет. Нифльхейм был их способом уловить определённые фундаментальные характеристики реальности. Но существовал ли Нифльхейм в действительности? Да — покуда существует этот фундаментальный аспект реальности. Значит ли это, что если мы проделаем путь достаточно далеко на север, мы набредём на местность, где ледяные, наполненные ядом реки кишат змеями? Нет. Но думать о Нифльхейме как о чисто физическом месте с определёнными характеристиками, значит совершенно не понимать его значение и недооценивать наших предков.

Вне всяких сомнений, наши предки считали Нифльхейм реальным местом. Однако сложнее всего понять, что для мифопоэтического мышления Нифльхейм одновременно являлся настоящим местом и символом — потому как мифопоэтический ум понимает фундаментальные аспекты реальности (или фундаментальные идеи) опространствением, овременением и олицетворением их. То, что для нас является простым «концептом» или абстрактной идеей для предков было чем-то конкретным и осязаемым. В отличие от современных людей, исследовавших практически каждый сантиметр Земли и увидевших её из космоса, наши предки были окружены со всех сторон неизвестным. Их умы работали над тем, чтобы идентифицировать тайные источники сущего, фундаментальные аспекты реальности, после чего проецировали их вовне на неизвестность как на чистый экран, гипостазируя их как отдалённые районы и «миры».

Как я уже отметил ранее, результатом этого мыслительного процесса стала не последовательная или «логичная» космология. Германская космология, взятая как буквальное мнение о множественности миров, кишит всевозможными противоречиями и несовпадениями. Будто наши предки, «проектируя» эти миры, мало или вообще не думали над тем чтобы сделать своё мифическое мировоззрение последовательным или логичным. Наверное, именно так всё и было. Для них имела значение только описательная и объяснительная сила принципов, изложенных в мифической форме, при этом не учитывалась логичность и последовательность мифа — или хотя бы конкретность и визуальная наглядность. Это ещё одна базовая характеристика мифопоэтического мышления — характеристика, в которую нам очень сложно вникнуть.

Чтобы наилучшим образом понять, почему непоследовательность не является проблемой для мифопоэтического способа мышления, взгляните на пример из следующего текста. В одной и той же поэме, Роберт Бёрнс адресует своей «возлюбленной» такие слова как «Любовь моя— как пламя роз, что расцвели в июнь!», и «Она — как сладостный мотив — без фальши в звуках струн!» Теперь представьте, как возлюбленная отвечает с недоверчивостью и говорит: «Определись уж наконец. Что из этого? Не может ведь быть и то и то. Любовь не может быть одновременно розой и мелодией, это же невозможно».

Разумеется, если бы она так ответила, любовь Бёрнса быстро бы угасла (задолго до того как «бег дней превратит моря в сухой песок»). Но ответ бесчувственной возлюбленной идентичен современному мышлению, которое не в состоянии понять мифическое и отклоняет его как «примитивное». Любовь действительно как пламя роз и как сладостный мотив. И в то же время она не похожа ни на то ни на другое. Это одна из глубочайших загадок жизни, ни одна из которых не может быть адекватно выражена в краткой форме в логосе: в определении или формуле. Единственный возможный подход к правде об этих вещах лежит через повторение множественных способов «хождения вокруг да около» темы: через множественные метафоры, сравнения, иносказания, образы, символы и так далее. Ни один из них не является «истиной», но все отражают её часть, которые могут даже противоречить друг другу и никогда не могут быть гармонизированы или упорядоченны. Однако это не столь важно, ведь каждый имеет свои пределы и дополняет друг друга.

Подход мифопоэтического мышления таким образом можно назвать, как бы странно это не прозвучало, диалектическим. Другими словами, он использует очевидные противоречия как способ достижения истины. В одной мифологической традиции можно найти зачастую различающиеся, конфликтующие описания мифов или освещающие один и тот же феномен. Иногда следствием этого является тот факт, что мифологическая традиция развивается расходящимися путями в разных географических регионах. Но, что невероятно сложно уловить нашим современным умам, рассматриваемые нами люди не считали конфликты между мифами проблемой: ведь это были разные способы освещения одной истины. Детали разных мифов в одной мифологической традиции действительно иногда могут сильно различаться — но между этими мифами нет фундаментальных различий в их глубинном значении[73].

Германский космологический материал непоследователен и не может быть сделан полностью последовательным. Никто никогда и не собирался делать его таким, ведь это не «рациональный» взгляд на Вселенную. Это попытка выразить определённые фундаментальные реалии, которые пересекаются друг с другом, в середине которых мы живём и которые делают из нас то, чем мы являемся. В нём содержится множество таких попыток, общая сумма которых до крайности непоследовательна и не может восприниматься «буквально».

Я пока не упомянул одну поразительную деталь германской космологии, которая делает совершенно ясной невозможность её буквального восприятия. Снорри сообщает нам, что планета Земля (Jordin, Ёрд) была дочерью Одина и что «от неё родился его первый сын, Аса-Top». В тексте не делается разграничений между Землёй (Ёрд) о которой мы говорим и круглой землёй, сотворённой богами из Имира[74]. Такого типа пример (которых много) указывает на невозможность «буквального» восприятия мифов. Здесь даже нет шанса сослаться на то, что нужно преодолеть «поверхностное» чтение и углубиться в материал, так как эти грубые противоречия — столь нелогичные, что поражают воображение — ловятся при поверхностном чтении. Мифы последовательно подталкивают нас к форме мышления, которая избегает буквальности и общепринятой «логики».

Было предпринято множество попыток визуально изобразить Иггдрасиль и девять миров. Многие из них весьма замысловаты и изображают все девять миров, корни древа, различные источники, реки и так далее, в одной «связной» визуальной совокупности. Все эти попытки не увенчались успехом. Да и как они могли удаться, учитывая всё вышесказанное и невозможность изобразить противоречия?

На данный момент самая успешная «рационализация» девяти миров в виде диаграммы приведена ниже, впервые она была опубликована Эдредом Торссоном в книге «Runelore» (1987). Эта диаграмма отождествляет девять миров (и пути между ними) со структурой самого дерева Иггдрасиль. Диаграмма, очевидно, вдохновлена каббалистическим «древом жизни» (и критиковалась по этой причине), однако, ценна как вспомогательный инструмент в достижении эзотерического понимания Иггдрасиль и девяти миров. Торссон первый отметил что — как и любая диаграмма — она имеет свои недостатки и многие детали опускает. Ни одна диаграмма не может полностью адекватно рационализировать германскую космологию. Попытки понять эту космологию посредством диаграмм и рационализированных схем едва ли оправданны по простой причине того, что они пытаются подобраться к миру наших предков снаружи. Современные люди привыкли мыслить свой мир таким образом. Однако, как я уже многажды повторил, понять мировоззрение наших предков можно только изнутри. Тем не менее, так как мифическая форма, в которой это мировоззрение было сформировано, столь чужда нам и порождает много проблем, единственным способом понять его изнутри будет распознавание глубинных значений выраженных в этих мифах и попытка увидеть мир в понятийном спектре этих значений. Всего этого я хотел добиться в этом эссе.

«Система концепций» которая возникла из моего исследования германской космологии очевидно является премодерновым способом взгляда на мир, имеющим точки соприкосновения с древней философией, алхимией и другими премодерновыми источниками. Премодерновая космология по существу является чем-то вроде физики или метафизики жизненного мира: описание качеств или аспектов мира как они переживаются людьми (вспомните мой анализ природы «мира» в эссе «Четверица»).

Кто-то может подумать, что это мировоззрение было вытеснено (или даже опровергнуто) современной наукой, но это не так. На самом деле, не существует причин для несовместимости между современной наукой и данной системой. Например, как я говорил, Ванахейм представляет все позитивные, регулярные или упорядоченные изменения в природе, такие как смена времён года и циклы урожайности. Нельзя отрицать, что люди чувствуют присутствие элемента «порядка» в природе, контрастирующего с хаотичным беспорядком представленным Ётунхеймом. Однако когда мы хотим узнать физический механизм который делает возможными циклы плодородия (например, гормональные изменения), наука даёт нам ответы. А когда мы хотим знать конкретно, почему эти циклы являются беспорядочными у человека или в популяции, мы опять же обращаемся к науке. Наука не изгоняет богов, карликов, или других «мифических» созданий: она раскрывает нам физические инструменты, посредством которых действуют боги.

Для нас сложно поверить в то, что мифопоэтическое мышление наших предков не было иллюзией, ведь мы убеждены, что с помощью интеллектуальных универсалий мы улавливаем истинное значение вещей. На самом деле, это просто две разные формы понимания. Когда мы видим отрыв современных людей от реальности и морок абсурдных, неосуществимых «идеалов», нам приходится признать, что разные способы взгляда на мир не равноценны.

Основная проблема остаётся прежней: даже если мы можем теоретически понять, чем является мифопоэтический склад ума, это не значит что мы вновь сможем воспользоваться им. Мы были далеко на юге и не нашли Муспельхейм, мы также не нашли гигантов на востоке или карликов под землёй. Я не знаю, как восстановить мифопоэтическое мышление. Возможно, необходимо обдуманно и медленно читать мир как геральдическую книгу: рассматривать вещи как символы, намеренно стараться смотреть на мир глазами поэта.

Но всё, что я могу сделать сейчас, это попытаться восстановить «внутреннее значение» мифов и выразить их в понятиях абстрактных универсалий. Понимание нашими предками устройства мира и его принципиальных аспектов отлично от нашего. Если мы сможем снова начать мыслить о мире в рамках этих аспектов — даже если они выражены как всего лишь абстрактные идеи — тогда это станет минимальным, но всё-таки прогрессом.

Counter-Currents/North American New Right,

31 октября, 1 и 3 ноября, 2012