4. «Бранд» и «Заключённый»

Как я отметил ранее, «Бранд» стал важной ролью для Макгуэна как в персональном, так и в профессиональном плане. Думаю, нет сомнений что он во многом отождествлял себя с персонажем. Начнём с того, что Макгуэн был религиозным человеком. Он получил строгое католическое воспитание от своих родителей и изначально собирался стать священником, последовав желанию своей матери. Однажды один из поклонников спросил его, кто оказал решающее влияние на его жизнь. Он ответил: «Иисус Христос». Как и Бранд, Макгуэн будто бы имел нечто вроде комплекса Христа.

Редактор сценария «Заключённого» Джордж Марк- штейн рассказывал о забавном случае — безусловно показательном, однако, не стоит воспринимать его слишком серьёзно. Шли съёмки «Заключённого», на Рождество Маркштейн внезапно понимает, что неуверен, дали ли ему выходной. Поэтому он взял такси и поехал в студию. Студия была пуста, лишь Макгуэн сидел на табуретке в центре звуковой сцены. «Что ты здесь делаешь, Джордж?» спросил он. Маркштейн ответил, что не был уверен, что сегодня выходной. Макгуэн ответил, не изменившись в лице: «Джордж, в мой день рождения выходной у всех».

По-моему, эта маленькая история многое раскрывает о самосознании Макгуэна. Разумеется, он не считал себя Иисусом — но, возможно, видел в себе наклонность, как и у Бранда, к самовозвеличиванию; склонность к мессианству. И разве это не очевидно? В конце концов, какой ещё человек мог создать «Заключённого»? Те, кто работал с Макгуэн считали его больше Иеговой, чем Христом, если говорить по правде. По общим отзывам, он был то очаровательным, то пугающим. Орсон Уэллс, который и сам не подарок, утверждал, что ему Макгуэн показался «пугающим» когда они работали вместе в сценической постановке «Моби Дик» (в роли режиссёра был Уэллс).

Актёр Лео Маккерн испытал нервный срыв, когда снимался эпизод «Заключённого» под названием «Опсе upon a time» под режиссурой Макгуэна. Годы спустя он скажет: «С ним было почти невозможно работать, он был настоящим задирой — всегда кричал и вопил повсюду... Я постоянно ощущал ужасное давление». Можно найти немало историй о тираническом поведении Макгуэна во время съёмок «Заключённого». Как минимум один режиссёр был отруган и уволен Макгуэном спустя несколько часов после начала съёмок. (Макгуэн сам занялся режиссурой).

Однажды, вся съёмочная группа восстала против перфекционизма Макгуэна. Он режиссировал сцену в эпизоде «А Change of Mind» и долгое время пытался снять один дубль как надо. К позднему вечеру съёмочной группе это надоело. Когда пробило 9 вечера, конец рабочего дня по расписанию, техники просто выключили свет в середине съёмки и ушли домой, оставив ошеломлённого Макгуэна беситься в одиночестве.

Сейчас можно простить Макгуэну его поведение: «Заключённый» получился блестящим сериалом. Вполне понятно, почему он чувствовал тягу делать всё как надо, ведь он был человеком с миссией. Как знают все смотревшие «Заключённый», это был не обычный сериал — это современное моралите. Макгуэн даже назвал свою компанию Everyman Films в честь английского моралите XV века. «Заключённый» был комментарием к нашему времени — скорее даже, обвинительным актом. Его предыдущий сериал, «Опасный человек», получил международную популярность и сделал Макгуэна самым высокооплачиваемым актёром на британском телевидении. Глава ITC, Лю Грэйд, Дал Макгуэну карт бланш на «Заключённого» — заключив сделку простым рукопожатием и гарантировав ему полную творческую свободу. С такими ресурсами в своих руках и гарантированной миллионной аудиторией, Макгуэн знал, что он должен делать. Возможность нельзя было упускать. Бог, наконец, дал ему достаточно большую церковь и он должен был проповедовать евангелие.

Не удивительно, иногда свалившаяся на него ответственность давила слишком сильно. Однажды, во время съёмок сцены драки он почти придушил актёра Марка Идена. Иден вспоминает: «Все вены выступил на его лбу, и я подумал, что если не отброшу его, то отключусь». Макгуэн признавал годы спустя: «Я работал несмотря на три нервных срыва»[216]. В конце концов, он занимался микроменеджментом всех аспектов производства сериала. И каждый, кто не разделял его видение — особенно его концепции морального тона сериала — попросту заменялся. Джордж Маркштейн довольно быстро разошёлся с Макгуэном и критиковал его годы спустя за его «мегаломанию».

В киноиндустрии Макгуэн имел репутацию морализатора и ханжи. Наиболее общеизвестно, что он никогда не целовал исполнительниц главной роли. Во всех 86 эпизодах «Опасного человека», Джон Дрейк в исполнении Макгуэна — бравый тайный агент во времена расцвета бравых (и распутных) тайных агентов — ни разу не целует и даже не флиртует ни с одной из часто встречающихся ему прекрасных женщин. Многим из моих читателей приходилось слышать историю о том, что Макгуэн отказался от роли Джеймса Бонда когда она была предложена ему (до Шона Коннери), потому что его не устраивала «аморальность» Бонда. (Однако годы спустя Макгуэн признался, что ещё одной причиной отказа было его нежелание работать с режиссёром Теренсом Янгом). Разумеется, Макгуэну не нравились не только поцелуи Бонда, но и стрельба. Поэтому мы никогда не видели как Джон Дрейк держит в руках оружие или хладнокровно убивает кого-то.

В общем, можно заметить немало параллелей между Брандом и Макгуэном, и я убеждён что Макгуэн тоже видел эти параллели — как лестные так и не очень. Не приходится сомневаться: Макгуэн действительно мог быть задирой и мегаломаньяком, но, на мой взгляд, также не может быть сомнений, что он был интроспективным и религиозным человеком, который осознавал эти наклонности в себе и понимал, что это одни из его худших черт. Говоря коротко, его и привлекала и отталкивала фигура Бранда.

Всё мною сказанное до этого момента, лишь помогает увидеть как роль Бранда высвечивает личность Патрика Макгуэна. Но как это помогает нам лучше понять «Заключённого»? Взгляните на следующее замечание Джорджа Маркнггейна сделанное в телеинтервью в 1984 году:

«Мне кажется, что Макгуэн не горел желанием делать какой бы то ни было сериал [после «Опасного человека»]. В действительности же он хотел сыграть Бранда. Он имел огромный успех за несколько лет до этого, на сцене с ибсеновским «Брандом» и Бранд олицетворял всё, я думаю, чем хотел быть Макгуэн: Богом! Он был очень хорош в роли Бога, поэтому он хотел сыграть Бранда... опять. Он очень, очень хотел поставить «Бранда» как фильм и по-моему это именно то, чего он тогда хотел»[217].

Я убеждён, что Маркштейн прав, но я зайду дальше: Макгуэн сыграл Бранда после «Опасного человека». Но не в пьесе Ибсена, а в «Заключённом ». Номер Шестой и есть Бранд. (Вот, наконец, это свершилось: годами люди хотели дать имя Номеру Шестому, и теперь он его получил).

Разумеется, для такого предположения нужно больше доказательств; замечание Маркштейна интригует, однако не даёт никаких аргументов. Так что давайте начнём с маленькой, но важной детали. Ибсен указывает в сценической ремарке, что Бранд должен быть «весь в чёрном». Также указывается, что он священник (minister) (в переводе Майера priest), это единственное совпадение.

Как известно. Номер Шестой носит чёрную одежду на протяжении всего сериала, но особенно интересен его наряд в первом эпизоде, «Прибытие». Когда Макгуэн просыпается в Деревне, он всё ещё в той одежде, которая была на нём в момент похищения в Лондоне. Это чёрный (или, вероятно, тёмно серый) костюм на чёрной трикотажной рубашке с тремя пуговицами. Особенно заметно, что рубашка застёгнута до шеи. Группа встречающих даёт ему будто бы священническое одеяние — и оно явно напоминает его одежду из Бранда. В сценической постановке 1959 года и телепередаче Макгуэн носил длинный, напоминающий сутану плащ и чёрные штаны, поверх простой чёрной рубахи застёгнутой до шеи (без клерикального воротника). Его одежда в «Прибытии», если говорить коротко, выглядит как осовремененная версия одежды Бранда.

Разумеется, более важные параллели прослеживаются в характеристике Номера Шестого и Бранда. В эссе о «Заключённом», которое я написал несколько лет назад, я сделал еретическое предположение, что отношение сериала к индивидуализму довольно противоречивое. Предположение еретическое потому, что большинство фанатов считают, что сериал является гимном индивидуализму и нон-конформизму. Поклонники сериала считают, что Номер Шестой предлагает нам нравственный идеал и безоговорочно является героем. С этим я не согласен. Да, Макгуэн действительно порицает конформизм современного общества, а также его гомогенизацию и обесчеловечивание. Он порицает сжимающийся спектр возможностей для личной свободы. Но целью для его критики также является бездушный эгоизм современной жизни.

В финальном эпизоде «Заключённого» мы узнаём, что загадочный «Номер Первый» это и есть Номер Шестой. Не только я считаю, что это ключ к пониманию всего сериала. Здесь я просто процитирую свои же слова из более раннего эссе, так как не могу придумать лучшего способа выразить то, что думаю:

«Когда Заключённый входит в камеру Первого, он видит себя на телеэкране говорящего «меня не будут подталкивать, регистрировать, припечатывать» и так далее, как приводилось ранее. Далее мы слышим как его голос ускоряется, истерично восклицающий «Я! Я! Я! Я! Я! Я!» И мы видим изображение, которое закрывает почти каждый эпизод: стальные решётки захлопываются перед лицом Макгуэна, в этот раз снова и снова. Значит ли это, что эго — это тюрьма?.. [Номер Шестой] не отворачивается от современности к чему-то более высокому, чем она или он сам. Он поворачивается внутрь себя и желает превратить себя, фактически, в атомарного индивида. Как я сказал, наиболее значительный факт о Деревне заключается в том, что там нет церкви. Но, возможно, наиболее значительный факт о Шестом состоит в том, что он не спрашивает об этом... Макгуэн говорит: «Отлично. Отвергайте общество. Отвергайте материализм и современный мир. Но если вы отвергаете его во имя собственного эго, вы впадаете в первичный, библейский грех, который находится в корне самой современности: расположение эго и его интересов, в узком понимании, над всем другим». Без проповедования нам, без единого упоминания религии, Макгуэн предлагает нам возвыситься над собственным Номером Один и обратить наши души к Истинному Господину. Не нужно быть христианином, не говоря уже о католичестве, чтобы понимать и симпатизировать этому посылу... Понял ли что-нибудь Номер Шесть в конце? Вовсе нет. В интервью Тройеру, Макгуэн утверждает, что его персонаж «по сути остался таким же» к концу сериала. Последние кадры сериала повторяют первые: раскаты грома и Заключённый едет на нас в автомобиле Lotus. Он пойман в петлю: вечный цикл бунта, ведущего в никуда, и точно не вверх. Он всё ещё заключённый — но уже не Деревни или общества, но своего собственного эго».

Мне было приятно наткнуться на цитату продюссера «Заключённого» Дэвида Томблина, которая, кажется, подтверждает мою интерпретацию: «Если вы сядете и посмотрите на это и подумаете об этом, это история о человеке разрушающим себя посредством эго». Сам Макгуэн сказал о финале сериала за несколько лет до своей смерти: «Избавьтесь от Номера Первого и мы свободны»[218].

Теперь затронем измерение персонажа Бранда о котором я не упоминал до сего момента: в корне своём Бранд эгоист. Тут можно возразить, как Бранд может быть кантианцем — как я сказал ранее — и одновременно эгоистом? Ответ: как ни странно, кантовский морализм, на самом деле, является эгоистичным — и мы увидим, как Бранд доводит это до крайности (именно поэтому Вайнингера, несомненно, столь привлекал этот персонаж). По Канту, нравственная воля должна быть автономной. «Автономность» буквально означает «утверждать закон для самого себя». Нужно выбрать или пожелать собственный закон, или сделать нравственный закон своим собственным. Действовать нравственно, к примеру, из страха перед Богом — это пример того, что Кант называл «гетерономией»: позволять своей воле определяться чем-то другим, помимо своей воли — помимо своего чистого, свободного акта принятия блага как блага.

Да простят мне грех имитации Ибсена, но легко можно представить Бранда участвующего в следующем разговоре (например, в пятом акте пьесы):

Бог: Я Бог любви. Ты должен отринуть правило «всё иль ничего» и примириться с человеческой слабостью. Снизь требования и прости других за их неспособность жить по твоим идеалам.

Бранд: Но поступить так, значит поощрять человеческие слабости. Мы не можем сдать греху ни четверти. И простить людям их провалы, значит солгать им: нет спасения в частично чистой совести. Действительно — всё иль ничего.

Бог: Бранд, есть оттенки серого...

Бранд: Серый — это смесь чёрного и белого. Не может быть оправдания для принятия и капли чёрного.

Бог: Слушай, ты ведь с Богом сейчас говоришь...

Бранд: Так отстань от меня, Боже. Ибо закон твой вовсе не закон. Любовь которую ты питаешь к человеку — любовь что расточаешь ты на него несмотря на все его прегрешения — то не благодетель. И твои обещания прощения не приносят ему пользы, ведь это только успокаивает его в своей слабости. Боже, услышь голос праведника! Следуй за мной и будешь спасён!

Бранд отстаивает свой закон, а не Бога. Именно свои суждения он ставит над всем. Своего взгляда он придерживается, хоть это и означает смерть и страдания для других. Этот «самоотверженный» человек, этот человек «долга» и Бога, один из наиболее глубоко эгоистичных персонажей в литературе.

Все его положительные черты идентичны Номеру Шестому: он страстный, решительный, непоколебимый, сильный, ответственный, уверенный в своей правоте, неподкупный и непреклонный. Но также как и Номер Шестой, он не видит тюрьмы, в которую сам себя заточил — тюрьмы своего собственного эго. «Избавьтесь от Номера Первого и мы свободны», говорит Макгуэн. Это совет который мы можем дать и Бранду и Номеру Шестому. Разница лишь в том, что случай Бранда в каком-то смысле более ироничен. Он думает, что «Номер Первый», которому он служит, это Бог — когда на самом деле это он сам. Номер Шестой, как современный человек, никогда не думает о Боге. Он всеми силами пытается достичь ложной и поверхностной свободы и только невидимый «Номер Первый» мешается на его пути. Он не осознаёт, что «Номер Первый» заключивший его — это его собственная личность.

Можно было бы ещё очень много сказать о «Заключённом» и «Бранде». (Например, голос пробста — который хочет равенства всех людей и порицает индивидуализм — это, очевидно, голос «Номера Второго»!) И «Бранд» действительного заслуживает отдельного разбора. Однако я убеждён, что в «Бранде» мы найдём важный ключ к пониманию «Заключённого» и его создателя.

Некоторые из моих читателей могут задаться вопросом, почему я столько внимания уделяю какому-то сериалу? Кино — это искусство, и я позволю себе сказать, что это Gesamtkunstwerk, всеобъемлющее произведение искусства. В нём может быть глубина и оно может действовать на нас таким образом, каким не способно ни одно другое искусство. «Заключённый» — это серьёзное произведение искусства, возможно, величайший сериал из когда-либо созданных. Как и великое литературное произведение, он награждает нас чем-то новым каждый раз, когда мы к нему возвращаемся.

Counter-Currents/North American New Right,

12 июля, 2013