1. Проблема

Впервые человек начал рисовать около 40 000 лет назад, в доисторический период именуемый «верхним палеолитом» (50-10 тысяч лет назад). В этот период появился полностью анатомически и поведенчески «современный» Homo Sapiens. (Палеонтологи используют понятие «современный» несколько в ином смысле, нежели мы; для них это лишь значит, что наши предки из верхнего палеолита выглядели и — по некоторым базовым параметрам — вели себя практически также, как и мы). Хотя существуют некоторые свидетельства о существовании художественного искусства в Африке и Азии, основная масса находок времён палеолита — причём наиболее ранних и впечатляющих — пришла к нам из Испании и Франции, а также в меньшей мере из Южной Италии и Уральских гор.

В это же время Homo Sapiens стал доминировать над Homo Neanderthalensis и, по мнению некоторых специалистов, начал их уничтожать. Нет никаких доказательств того, что неандертальцы создали какое-либо произведение искусства. В то время как Homo Sapiens безусловно преуспели в этом: живопись, графика, резьба по камню — всё это «наскальная живопись»[99]. Кроме того, наши предки из каменного века создали «портативное искусство»: резные статуэтки или украшенные орудия.

Само производство орудий становилось всё более сложным и эстетически утончённым в течение этого периода.

Всё вышеназванное появилось довольно неожиданно. Причём настолько, что историки часто ссылаются на «творческий взрыв» в верхнепалеолитической Европе (хотя, как мы увидим, данные утверждения сейчас уже начинают рассматривать как «неполиткорректные»). Некоторые из пещер найденных во Франции и Испании содержат сотни изображений, набросков и гравюр. Более того, они нисколько не «детские», высокую сложность этого искусства нельзя не заметить.

Увидев рисунки в пещере Ласко, Пикассо заметил: «Никто из нас не может нарисовать ничего подобного» и «Мы не придумали ничего нового». Действительно, наскальная живопись далеко не одним человеком описывалась как «модернистская» (в хорошем смысле). Причина кроется в том, что по большей части оно не реалистично, а стилизованно. Разумеется, детские рисунки тоже нереалистичны. Разница лишь в том, что ребёнок старается достичь реализма и даже верит, что его рисунок отражает реальность. В то время как на самом деле он содержит грубые недочёты, однако, всё равно приятен для нас, так как очаровательно наивен.

Однако, мы не сталкиваемся ни с чем подобным в искусстве наших якобы «примитивных» предков из каменного века. Это не неудавшиеся попытки достичь реализма. Настоящая стилизация (в противовес грубому непониманию) является продуктом эволюции художественного таланта и техники. Кто-то начинает, как Пикассо, доводить до совершенства искусство реалистичной живописи, но, в какой-то момент, художник обнаруживает, что ограничения, накладываемые этой техникой, слишком строги. Он обнаруживает, что может передать некий образ или качество, попросту намекая на него. Например, рассмотрите знаменитых носорогов пещеры Шове (нарисованных примерно 30-32 тысячи лет назад). Наиболее поразительны ноги этих носорогов, которые иногда заканчиваются острием, а не реалистичным копытом. Или взгляните на «львиное панно» из той же пещеры (в особенности на изображение глаз).

Позже я остановлюсь на том, что сообщает нам эта стилизация об умах людей, которые создали столь примечательное искусство. Также я должен заметить, что в наскальной живописи можно обнаружить различимые индивидуальные стили. Некоторые панно явно являются работой одного художника. Другими словами, оно не единообразно; здесь нет преобладающего «классицизма». В этом искусстве мы видим продукт отточенного практикой таланта (то есть, это определённо не первые попытки новичка). В то же время очевидно, что мы находимся в начале чего-то. «Модернизм» этого искусства так же раскрывает себя в смелости и экспериментальности[100].

Например, представьте фантастически огромные рога оленя из Ласко. Ещё более поразительный пример это изображение встречи бизона и льва из пещеры Шове. Как ни странно, их ноги (или то, что кажется их ногами) обретают человеческую стройность, прежде чем свестись к остриям — а между ногами, видимо, изображена вульва[101].

И хотя в искусстве прослеживаются индивидуальные стили, в совокупности оно имеет некий невыразимый характер, который отличает его от произведений искусства найденных в других частях света. Оно определённо отличается от доисторического искусства найденного в Африке и Азии, и даже от гораздо более недавних произведений охотников-собирателей из Африки и Северной Америки, которые — крайне необоснованно, как я позже поясню — часто используются как базис для понимания европейцев каменного века. Можно говорить о неком отличительном «европейском стиле» в пещерах Ласко, Шове и других[102]. Едва ли можно спорить, что с чисто эстетической точки зрения, европейское искусство каменного века находится на значительно более высоком уровне, нежели африканское или североамериканское искусство того же периода. Даже несмотря на то, что большая часть того что мы считаем отличительно «европейскими» культурными чертами почти наверняка ещё не появились на тот момент времени, стоит признать, что это искусство выглядит вполне «европейским» для нас.

Основными темами наскальной живописи являются лошади, бизоны, зубры, олени и львы; менее часто встречаются горные козлы, северные олени, носороги, зайцы и мамонты. Интересно, что люди обычно изображаются в виде фигур из палочек (за исключением, как я позже остановлюсь, изображений женщин, как в настенном, так и в портативном искусстве, которые имеют чрезвычайно преувеличенные черты и не имеют лиц). Эти фигуры из палочек, пожалуй, единственное, что мы можем с чистой совестью назвать «примитивным» или «детским». Загадка заключена в том, что палеолитические люди изображали себя в такой, казалось бы, грубой манере, хотя очевидно были способны изобразить человечка столь же искусно как и животных. Или же нет? Этот вопрос мы рассмотрим в дальнейшем.

Главный же вопрос — почему люди вообще начали заниматься искусством — и почему «творческий взрыв» произошёл именно в верхнем палеолите. Однако, как я отметил ранее, утверждение, что такое событие вообще имело место, предсказуемо начали оспаривать как «евро-центристское». Два политкорректных антрополога (не уверен, что существуют другие) написали:

«В археологии Старого Света существует глубокое евроцентристское предубеждение, обязанное своим появлением истории исследований и частично богатству европейского материала. Привилегированность европейских образцов так укоренилась в сфере археологии, что она зачастую даже не замечается практиками[103]».

Заметьте, однако, что как одна из причин так называемого «евроцентризма» упомянуто «богатство европейского материала».

Аналогичное двоемыслие можно обнаружить в рассуждениях Дэвида Льюиса-Уильямса (David Lewis-Williams) о «творческом взрыве». Он пишет, после рассмотрения некоторых доказательств:

«Неудивительно, что эти авторы говорят о «творческом взрыве» или, в более широких масштабах, «человеческой революции». Они совершенно правы, но только в том случае, если упоминают географическую привязку и открыто игнорируют находки из Африки и Среднего Востока. В этих регионах мы находим предшественников «творческого взрыва», хотя общая картина выглядит значительно менее «взрывной». Именно в Африке нам следует искать наиболее ранние свидетельства «человеческой революции»[104]. (Люис-Уильямс утверждает это в своей книге «The Mind in the Cave », получившей много внимания в последние годы, о котором мне также есть что сказать). Я выделил те части данной цитаты, которые стоит рассмотреть внимательнее.

Если мы всерьёз возьмёмся за поиск образцов палеолитического искусства за пределами Европы — в Африке, например — мы обнаружим, что хотя оно и существует, его не так много, оно крайне примитивно и зачастую не вполне ясно, что это вообще искусство. В Африке были найдена крайне древние образцы орнамента: например, коллекция раковин улиток рода Nassarius с отверстиями и покрытием из охры, возрастом 82.000 лет.

Очевидно, что некогда это было ожерельем. Значительно более обсуждаемый палеолитический африканский артефакт, однако, представляет собой кусок вырезанной охры найденной в пещере Бломбос на южном побережье Африки. Приблизительный возраст 72.000 лет, она украшена грубым переплетением штрихов и ничем больше.

Льюис-Уильямс и другие утверждают, что такие примеры свидетельствуют о том, что Homo Sapiens уже обладали чувством прекрасного (хотя сам Льюис-Уильямс не любит этот термин) и поэтому были полностью «современными» ещё до того как покинули Африку. Другими словами, по их мнению, европейский «творческий взрыв» верхнего палеолита не сигнализировал о появлении умственно и поведенчески современного Homo Sapiens. Вполне вероятно, что фундамент для Homo aestheticus был заложен в Африке, но всё указывает на то, что он был там, в лучшем случае, в зародышевом состоянии. Ведь существует очевидная громадная качественная разница (очевидная для умов незатуманенных идеологией) между доисторическим африканским «искусством» и европейским верхнепалеолитическим: искусством Ласко, Шове, Труа-Фрер и т. д.

На базовом уровне различие заключается в том, что европейское искусство репрезентативно. Льюис-Уильямс и другие так и не упомянули, что изобразительного искусства предшествовавшего «творческому взрыву» за пределами Европы нет. Настенное и портативное искусство доисторической Европы является древнейшим из известных нам, бесспорно репрезентативным искусством; оно предшествует такому искусству в других частях света на тысячи лет (по крайней мере, по современным археологическим данным). Древнейшее пещерное искусство Африки в южной Сахаре датируется примерно 9000- 8000 лет до н. э., то есть через 30.000 лет после того как человек стал рисовать в пещерах Европы (что касается наскального искусства из Сахары, древнейшие образцы резьбы датируются 10.000 годом до н. э.)

Льюис-Уильям более-менее признаёт обозначенное мною выше. Он пишет: «Если современный разум и современное поведение развились спорадически в Африке, из этого следует, что потенциал для всех символических действий который мы видим в верхнем палеолите в западной Европе существовал до того как сообщества Homo sapiens достигли Франции и Иберийского полуострова[105]» (я вновь выделил два ключевых слова). Возникает большой вопрос, как и почему этот потенциал был актуализирован в Европе во времена верхнего палеолита?

И почему столь внезапно? Даже если потенциал для «символической активности» существовал до исхода из Африки, загадка его резкого расцвета именно в Европе в верхнем палеолите никуда не исчезает. На мой взгляд, мы должны быть скептичны даже говоря о «предшественниках» символической активности в Африке. Например, непросто узреть «символическую мысль» в поцарапанной охре из пещеры Бломбос.

Однако, Крис Хеншилвуд (Chris Henshilwood), главный археолог в Бломбос, без проблем с этим справляется. «Мы не знаем что означают [штрихи на охре], но они имеют сложную конструкцию, которая определённо что-то должна значить»[106]. Проблема заключена в том, что, во-первых, они вовсе не обладают «сложной конструкцией», во-вторых, далеко не очевидно, что они вообще должны что-то значить. Доктор Хеншилвуд возможно видит то, что ему хочется видеть, а не то, что есть на самом деле.

Я не один склоняюсь к такому мнению. Стенфордский археолог Ричард Кляйн (Richard Klein) говорит, что штрихи на охре возможно являются «простыми каракулями с минимальным или отсутствующим смыслом». Он занимает позицию, что современное поведение развилось 40 000-50 000 лет назад (другими словами, в период верхнего палеолита в Европе), возможно как результат

некоторой генетической мутации, потому как «никакое другое объяснение адекватно не проясняет взрыв символизма в западной Европе после этого времени»[107].

Но политкорректные коллеги Кляйна избегают такого вывода, ведь он предполагает, что далёкие предки современных европейцев, 87% которых произошли от человека каменного века расписавшего пещеры Франции и Испании, претерпели большой эволюционный скачок[108]. Поэтому, согласно их идеологии, «эволюционному скачку» попросту обязан предшествовать Африканский исход, несмотря на тот факт, что доказательств в поддержку этого у них нет. На самом деле, доступные свидетельства приводят к неизбежному выводу: некая крупная перемена в человеческой природе произошла именно в Европе во времена верхнего палеолита. Перемена эта произошла и среди других народов, в других местах — но, видимо, значительно позже.

По правде говоря, мы ведь не просто говорим о происхождении репрезентативного искусства. В течение того же периода мы обнаруживаем в Европе каменные орудия которые не только намного более продвинуты в функциональности чем те, что мы находим на более ранних этапах, но также более совершенны эстетически, некоторые даже украшены сложным и красивым орнаментом. Кроме того, обнаруживаются сложные захоронения. Как пример можно привести найденное в Сунгири, в России, и датируемое 32 000 лет: два подростка, мальчик и девочка, были найдены похороненными с нитями, составленными из тысяч бус; ремнём, украшенным клыками полярной лисы (для создания которого потребовалось 63 лисы); статуэткой мамонта, сделанной из бивня; копьём, вырезанным из бивня мамонта и другими вещами[109].

Данная находка наводит на определённые мысли. Как отмечали уже другие специалисты, она может демонстрировать появление веры в загробную жизнь. Таким образом, подобные захоронения могут быть индикатором зарождения религии (позже я остановлюсь на других доказательствах того, что религия зародилась в верхнем палеолите). Наиболее раннее, бесспорное свидетельство преднамеренного захоронения датируется 100 000 лет (средний палеолит). Человеческие останки, присыпанные красной охрой, были найдены на территории Израиля. В могиле находилась челюсть дикого кабана, помещённая в руки одного из скелетов.

Доказательства наличия у неандертальцев захоронений с предметами крайне спорны. Вообще, многие археологические находки предполагающие наличие религиозных верований (или веры в загробную жизнь) до верхнего палеолита оспариваются. Могилы найденные в верхнем палеолите гораздо более сложны, чем всё что им предшествовало, и намного яснее предполагают такие вещи как религиозные верования, а также социальную иерархию. В этом археологи обычно сходятся.

Захоронение в Сунгири предполагает наличие социальной иерархии, ведь не каждый труп того периода был столь пышно захоронен. Подростки из Сунгири были, возможно, детьми короля или вождя — или, как минимум, детьми очень важного человека. Могила мальчика содержит большую часть сокровищ, исходя из чего можно предположить, что наследственная монархия или аристократия уже могла локально существовать в Европе 32 000 лет назад. (Другими словами, мальчику могло быть предоставлено такое особое отношения потому, что он должен был унаследовать важный пост).

Такие находки полностью выбивают почву из под ног у специалистов, делающих заявления (столь дорогие сердцу левых антропологов) о существовании «эгалитаристского» общества у охотников-собирателей Каменного века. Попытки утверждать подобное делаются потому, что современные нам неевропейские охотники- собиратели, якобы живут в сообществах без резкой социальной стратификации (хотя даже это утверждение весьма сомнительно). Как я указал ранее — и к чему ещё вернусь позже — использование современных нам охотников-собирателей как основы для понимания наших далёких предков вызывает массу вопросов.

Наконец, многие учёные убеждены что именно в Европе верхнего палеолита впервые появился «полностью современные язык». В то время как анатомически современные человеческие останки были найдены в Эфиопии и датируются 195 000 лет, археологические находки указывают, что они жили и вели себя таким же образом как Homo heidelbergensis. Поведенчески современный Homo sapiens, считается, появился между 40 000 и 50 000 лет назад.

Любопытно, что сдвиг к поведенческой «современности» называется некоторыми учёными как «Великий Скачок Вперёд», потому что он произошёл весьма внезапно, как мы уже увидели на примере искусства. Так внезапно, на самом деле, что учёные прибегли к постулированию некого резкого, эпохального события ставшего причиной этому: например, «внезапная удачная, генетически обоснованная реорганизация мозга»[110].

Одной из причин по которой полностью современный язык предположительно появился в Европе в верхнем палеолите является внезапное появление изобразительного искусства, что прямо указывает на появление «символического мышления» именно в этот период. Для появления языка в известном нам виде это было необходимым условием. Можно привести ещё один аргумент в пользу появления современного языка именно в тот период: очевидно, что для создания искусства и специализированных орудий необходимы совместные действия, невозможные без развитого языка.

Учитывая вышесказанное, можно подвести итог, что в Европе во времена верхнего палеолита внезапно возникло:

   1.  Изобразительное искусство.

   2.  Продвинутые, высокоспециализированные, эстетичные орудия.

   3.  Религия.

   4.  Возможно: социальная иерархия и наследственная «аристократия» в которой люди наделялись значимостью (или, можно сказать, «нуминозностью») превосходящей их телесное или личное бытие[111].

   5.  Возможно: полностью современный язык.

   6.  «Символическое мышление» делающее возможными пункты 1-5.

Льюис-Уильямс пишет: «Важно заметить, что все столь разнообразные и сложные занятия верхнего палеолита обнаруженные нами, не разрастались постепенно или в разных очагах на территории западной Европы. Все они будто бы появились прямо в начале верхнего палеолита, при этом некоторые из них могли усиляться в более поздние периоды». И «Теперь нет сомнений что — в западной Европе — [со среднего по верхний палеолит] Переход породил ряд заметных новшеств, почти все из которых предполагают значимые умственные и социальные изменения»[112].

Мы столкнулись с поистине великой тайной. Точкой отправления стал вопрос о резком зарождении изобразительного искусства в период верхнего палеолита в Европе. Однако теперь мы видим, что здесь на кону нечто большее, чем просто вопрос зарождения пещерной живописи. Ведь это искусство сделалось возможным благодаря коренному изменению в человеческом мышлении, что привело к массе других фундаментальных изменений. Как я уже упомянул, это коренное изменение рассматривается многими как сдвиг в сторону «символического мышления». Я не буду это оспаривать, но постараюсь проникнуть глубже: идентифицировать умственное или духовное достижение которое сделало возможной символическую мысль. И я продолжу фокусировать своё внимание на наскальной живописи, так как это ключ к пониманию всех других достижений «творческого взрыва» верхнего палеолита.

Попытка отыскать какое-то объяснение для этой доисторической загадки ничем не отличаются от поиска ответа на вечные философские вопросы «Кто мы?» или «Какова природа человека?» Ведь именно в верхнем палеолите человеческая природа проявилась в известном нам виде, что-то в нас изменилось в тот период и сделало возможным целый набор поведенческих моделей, которые теперь мы считаем уникальными для человека. Если мы сможем определить что это было, мы получим секрет своего естества — и, как я покажу позже, ответ на вопрос «почему мы здесь?»

Начинать нужно в пещерах, с наскальной живописи, но сначала мы должны взглянуть не на искусство, но на тени, брошенные на стены пещеры: то есть мнения, о причинах зарождения искусства, сформулированные разными учёными и исследователи. Мы используем эти точки зрения как ступени к достижению истины, но, в отличие от беглецов в аллегории Платона, мы отыщем истину в самой пещере — если нам удастся отогнать тени и увидеть искусство свежим, незамутнённым взглядом.