2. Рассеяние и Единое.

2. Рассеяние и Единое.

- В существовании есть нескончаемость возможного. Приступающее ко мне, в своем многообразии, побуждает меня приниматься день за днем то за одно, то за другое; деятельность во многом составляет условие существования, ибо лишь так я создаю пространство для себя и власть распоряжаться вещами.

Это многое нигде не становится тождественно мне самому. Никакое действие в нем не безусловно для меня. Я стою на удалении, я прикасаюсь к вещам в мире лишь как бы с помощью орудий, я сам нахожусь в другом месте. Моя эмпирическая индивидуальность, правда, витально ангажирована. Но если я целиком вовлекаюсь в это мировое существование многого и многообразно возможного, то делаюсь рассеянным (werde ich zerstreut). Неуверенный в самом себе, я тогда -лишь арена действия объективностей. У меня остается распадающаяся мнимая идентичность с теми или иными вещами.

Из этого рассеяния я становлюсь безусловным в деятельности лишь благодаря Единому. Избрать Единое - значит: без предварительных условий быть всецело в нем самому (ohne Reserven ganz darin sein); стать тождественным в существовании как самость с известным явлением. Единое - это та или иная действительность, в открытости которой экзистенция находит себя, потому что в ней становится тождественно с самостью то, что иначе лишь тает в явлении существования как одно из многого. Эта самость теперь как бы укоренена в действительности. Только теперь как привязанная и ограниченная она обладает достоверностью себя в существовании (Das Eine ist die jeweilige Wirklichkeit, in deren Offenbarkeit Existenz sich findet, weil mit dem Selbst identisch wird, was sonst in der Erscheinung des Daseins nur das Zerrinnende als das Eine von Vielem ist. Dieses Selbst ist jetzt gleichsam eingewurzelt in der Wirklichkeit. Es ist als gebunden und begrenzt nun erst im Dasein seiner gewi?).

Специфическое счастье обретения себя в Едином возникает в незаменяемости (Unauswechselbarkeit) становящегося таким путем возможного существования и действования в мире. То, что в рассеянии было лишь возможной экзистенцией, становится действительным самобытием. Поэтому для всякой возможной экзистенции вопрос: где открывается ей Единое? - есть вопрос о ее собственном бытии. Это - ее вопрос, который не решается ни размышлениями, ни сообщением от другой стороны, ни постановлением авторитета. Ответ на этот вопрос находят только из безусловного истока свободы в действительности конкретного явления существования, если этот вопрос возбудил в нас исток, если пространство его возможного раскрытия расширено ориентирующим знанием и если сознание было философски просветлено.

То Единое, в котором я прихожу к себе самому из рассеяния, есть опять-таки многое Единое, поскольку каждое Единое, иначе, чем другое, есть безусловное в экзистенции. Единая идея в призвании, одна жена, одно отечество, один друг - всякий раз Единое имеет некоторый иной смысл и вместе с тем - необходимо присущую ему в явлении относительность. В каждой существенной ситуации мы можем говорить о едином на потребу, но не как о чем-то, что можно всеобщезначимым образом знать, но как о том, в чем осуществляет себя эта экзистенция.

Правда, в сообщающем мышлении (mitteilendes Denken) мы вынуждены пользоваться формами мыслимости, мы говорим о моногамии, о возможности «служить только одному господину». Но поскольку я называю Единое в явлении, - это лишь нечто численно единое, эмпирически существующее как одно существо среди многих. Единое, правда, исключительно, но оно таково не по некоторому сказуемому закону. Если единое фиксируют как значимое в его овнешнении, без экзистенциальной историчности его явления, то остается лишь понятие о чем-то численно едином. Фанатизм исключительности бывает следствием этого, а абстрактная нивелировка под ярмом некоторого лишь мыслимого единого - уничтожающим результатом. Происхождение из многого забыто, пространство многого как горизонт утрачено, явление многого как возможность уничтожено. Правда, всякое единое также и в объективности является как внешне зримое единство, и тогда как численно единое. Но внешнее не составляет критерия для истины Единого в экзистенции. В экзистенциально-едином не познают из понятия, но осуществляют в безусловности и просветляют, философствуя. Во всяком понятии мы или поставили бы некоторую объективную недвижность на место экзистенциального единого (например, моногамию как моральный принцип на место Единого как трансцендентно соотнесенной субстанции самобытия в половой любви). Или же мы могли бы по произволу обосновать все что угодно: например, когда в бесконечности эротической сферы, в которой переходят от одной любви к другой, ищут идею единой красоты; Дон Жуан идет истинным путем к Единому через бесконечное множество его обличий. Или же из фактической моногамии мы заключали бы об экзистенциально едином в составляющих семью супругах, между тем как брак есть лишь возможное экзистенциальное обнаружение являющегося экзистирования, - обнаружение, которое как объективное еще ничего не доказывает.

Единое образует исток как безусловное, исключающее во многом не вообще многое, но некоторое всегда определенное другое. Сама экзистенция видит истину многого и на стадии своей возможности, в размышлении и высвобождении жизненного пространства, задается мыслью о том, что в существовании, как оно есть, для нас судьба и требование - служить многому и в отдельных ситуациях в меру наших сил уделять по справедливости внимание то одному, то другому. Непреклонная последовательность продумывания этой мысли в ориентировании в мире - в учении о сферах духа и конфликтах между ними - освещает тогда лишь тем более ярким светом непостижимое ни для какого знания конкретное единство в экзистенции. Мы избираем это единое, в случае конфликта оскорбляем «другого бога», принимаем на себя вину исключения как условие осуществления экзистенции. Борьба между сферами духовных возможностей означает привязанность деятельности к ситуации. Но в этой привязанности становится действительным Единое, которое, если получает слово, уже не оставляет сферы в их множественности как абсолютно значимые, но релятивирует их все, и которое само также не бывает налично сущим как значимость некоторой сферы. Это единое не является первым как единое, но есть пришедшее к себе из рассеяния, и есть в явлении существования то, что обретено как подлинное бытие. Жизнь как явление экзистенции есть путь от возможности к безусловной действительности; многое существует для нее как возможность, игра, попытка, но действительность - как решение, ограничение, - как Единое (Das Leben als Erscheinung der Existenz ist der Weg von der M?glichkeit zur unbedingten Wirklichkeit; ihm ist das Viele als M?glichkeit, Spiel, Versuch, die Wirklichkeit aber als Entscheidung, Begrenzung, als das Eine).