1. Предательство экзистенции ради субъективности (изолирующееся своеволие).
1. Предательство экзистенции ради субъективности (изолирующееся своеволие).
- Субъект как единичное существование, недовольный объективностями мировой действительности, встречающимися ему людьми и теми целями, в исполнении которых он должен участвовать там, где желает вступить в мир, испытывает стремление отойти прочь. Он делает попытку замкнуться в себе как субъективность. Но неограниченное бытие для себя невозможно. В изолированности субъект сделался бы неуверенным в себе. Все сместилось бы для него. Он не мог бы быть с вещами дельным, не мог бы быть с самим собою правдивым. Своеволие фактического существования вынуждено было бы фактически обратиться против себя самого и, в вихре сплошных ничтожеств, остаться без содержания и без свободы. Страх как сознание лишенности экзистенции, был бы последним отрицательным остатком экзистенции перед переходом субъекта в безнапряженность сугубо витального существования.
Своеволие существования может уясняться сознанию как злая воля в ее отрицательности. Тогда вещи снова начинают видеть правильно, в отношении их к цели - пусть даже пустой - отстоять свое-существование. Эта отрицательность всякого воления в его эгоцентричности, избегающей идеи и своей собственной возможной экзистенции, способна, однако, будучи осознана, стать дельной и успешной лишь внешним образом; близости к вещам и лицам установить невозможно; сознательное своеволие падает, в принципе, от неустранимого в решающем пункте бессилия, вследствие слепоты, присущей ему от истока замыкающегося в самом себе своего-существования. Подобная возможность выяснена в шекспировском Ричарде ill, внятность сознания которого: «я - это только я»64 - никто превзойти не может.
От этого, отрывающегося от объективности, своеволия сущей субъективности по самой сущности своей отличается своеволие возможной экзистенции, которое в упрямом достоинстве (trotzige W?rde) отворачивается от объективного, как от чего-то всегда несовершенного. Поскольку оно видит недостаток во всякой реальной объективности, оно рискует бороться за осуществление того, что для него есть единственно истинное, держится в своей безусловности, ни в чем не уступая, за абсолютные мерила оценки, которых, однако, не может осуществить даже для себя самого, сколько бы ни казалось ему, что собственное существо его вырастает до сверхчеловеческой высоты. Здесь отрыв от объективности происходит силою экзистенциальной страсти субъективной идеи, и возникает опасность, что возможное содержание экзистенции будет предано ради исчезающей в точечном бытии недвижности субъективности. Это - героическое величие индивида, уничтожающего себя в некоторой абсолютности, которая лишена объективности. Оно достигает ясности сознания в словах Кориолана:
«Но до конца таким останусь, словно
Сам человек лишь был творцом себя...»65.