ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ НЕБЛАГОПРИЯТНАЯ РЕАКЦИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ НЕБЛАГОПРИЯТНАЯ РЕАКЦИЯ

Когда результаты безответственного использования технологии становятся мрачной очевидностью, нарастает неблагоприятная политическая реакция. Случай, когда в результате бурения в открытом море было загрязнено 800 квадратных миль в Тихом океане, вызывает сокрушительную волну возмущения во всех Соединенных Штатах. Говард Хьюг, мультимиллионер–промышленник из Невады, готовит судебный иск, чтобы помешать Комиссии по атомной энергетике продолжать подземные ядерные испытания. В Сиэтле общественность протестует против намерения компании «Боинг» строить транспортные сверхзвуковые реактивные самолеты[321]. В Вашингтоне общественное мнение вынуждает пересмотреть политику в области ракет. В MIT (Массачусетский технологический институт), Висконсине, Корнэле и других университетах ученые оставляют приборы и логарифмические линейки во время «моратория на исследования», призванного обсудить социальный смысл их работы[322]. Студенты организуют «экологическое обучение», президент читает стране лекцию об экологической опасности. Дополнительная озабоченность нашим технологическим курсом внезапно возникает в Великобритании, Франции и других государствах[323].

Здесь мы видим первые проблески международного бунта, который будет сотрясать парламенты и конгрессы в ближайшие десятилетия. Этот протест против разрушений, которые производит безответственно используемая технология, может кристаллизоваться в патологическую, подобную фашизму, форму: страх перед будущим может привести к созданию концентрационных лагерей для ученых, как когда–то для евреев. Когда напряжение перемен сильнее давит на индивидуума и распространенность шока будущего увеличивается, этот кошмар обретает плоть. Примечательно, что лозунг, нацарапанный на стене бунтующими студентами в Париже, гласил: «Смерть технократам!»[324]

Однако нельзя допустить, чтобы зарождающееся всемирное движение за контроль над технологией попало в руки безответственных технофобов, нигилистов и романтиков руссоистов. Ведь мощь технологической гонки слишком велика, чтобы ее можно было остановить выступлениями луддитов. Хуже того, безрассудные попытки остановить технологию приведут к точно таким же результатам, что и безрассудные попытки продвинуть ее.

Зажатые между этими двумя опасностями, мы отчаянно нуждаемся в движении за ответственную технологию. Нам нужна широкая политическая группировка, рационально связанная с дальнейшими научными исследованиями и технологическими новациями, но только на селективной основе. Не нужно тратить энергию на публичные обвинения Машины или негативистскую критику космической программы, необходимо сформулировать набор положительных технологических целей на будущее.

Такой набор целей, если он понятен и хорошо проработан, мог бы внести порядок в область, где сегодня царит полный кавардак. По мнению Аурелио Печчеи[325], итальянского экономиста и промышленника, к 1980 г. объединенные расходы на исследования и развитие в Соединенных Штатах и Европе достигнут 73 млрд. долл. в год. Этот уровень расходов достигает трех четвертей триллиона долларов в десятилетие[326]. Когда речь идет о таких громадных суммах, можно подумать, что правительства тщательно планируют технологическое развитие своих стран, связывая его с широкими социальными целями и настаивая на строгой подотчетности. Нет ничего более ошибочного.

«Никто — даже самый блестящий из ныне живущих ученых — в действительности не знает, куда ведет нас наука, — говорит Ральф Лэпп, ученый, ставший писателем. — Мы находимся в поезде, который набирает скорость, мчимся по пути, где стоит неизвестное количество стрелок, ведущих к неизвестным пунктам назначения. В кабине паровоза нет ни одного ученого, а у стрелок могут оказаться демоны. Большая часть общества находится в тормозном вагоне и смотрит назад»[327]. Вряд ли обнадеживает то, что, когда Организация по экономическому сотрудничеству и развитию выпустила свой обширный доклад по науке в Соединенных Штатах, один из его авторов, бывший премьер–министр Бельгии, признался: «Мы пришли к выводу, что ищем что–то… чего нет: научную политику». Комитет мог бы искать еще упорнее и с таким же малым успехом что–нибудь, напоминающее сознательную технологическую политику[328]. Радикалы часто обвиняют «правящий класс», или «истеблишмент», или просто «их» в осуществлении контроля над обществом способами, неблагоприятными для благополучия масс. Такие обвинения в некоторых случаях правомерны. Однако сегодня перед нами даже более опасная реальность: многие социальные несчастья в меньшей степени являются следствием угнетающего контроля, чем угнетающего отсутствия контроля. Пугающая правда такова: за состояние технологии никто не отвечает.