ЭКОНОМИКА ЗДРАВОГО СМЫСЛА

ЭКОНОМИКА ЗДРАВОГО СМЫСЛА

Сутью грядущей экономики, объявляет Служба долговременного планирования Стэнфордского исследовательского института, будет «основной упор на внутренние потребности индивидуума и группы людей в той же мере, как и на материальные нужды». Этот новый акцент, по мнению института, будет проставлен не только из–за требований потребителя, а ради выживания самой экономики. «В странах, где все основные материальные потребности можно удовлетворить с помощью трех четвертей или даже половины производственного потенциала, необходимы фундаментальные изменения для поддержания здоровья экономики»[172].

Именно это совместное давление — со стороны потребителей и тех, кто хочет развития экономики — продвинет развитые технические общества к индустрии ощущений будущего.

Это продвижение может быть замедлено. Измученные голодом людские массы во всем мире могут и возмутиться, когда привилегированное меньшинство этого же мира вступит на путь психологических излишеств. Есть что–то отвратительное, с точки зрения морали, в том, что группа людей стремится потворствовать себе психологически, ищет новых и редкостных удовольствий, а основная часть рода человеческого живет в нищете и голоде. Развитые страны могут отсрочить явление «ощущенчества», временно поддерживать обычную экономику, максимизируя традиционное производство, а затем учредить по–настоящему мощные программы борьбы с нищетой в других странах.

Выпуская «излишнюю» продукцию и, как следствие, отдавая ее на сторону, заводы смогут продолжать работу; излишки сельскохозяйственного производства найдут себе применение, и общество в целом будет по–прежнему нацелено на материальные потребности. Пятидесятилетняя, например, кампания по уничтожению голода во всем мире будет иметь огромное моральное значение, а развитые страны получат столь необходимое время для мягкого перехода к экономике будущего.

Такая пауза даст нам время всерьез поразмыслить о философских и психологических последствиях индустрии ощущений. Если потребители не смогут ясно отличать реальное от имитированного, если целые отрезки их жизни будут на коммерческой основе программироваться, то перед нами встает комплекс психоэкономических проблем головокружительной сложности. Эти проблемы подвергают сомнению наши главнейшие понятия не только и не просто о демократии и экономике, но о самой природе здравого рассудка, здравого смысла.

Один из важнейших и до сих пор не заданных вопросов нашего времени: каково в нашей жизни соотношение между искусственными, заимствованными и непосредственными ощущениями? Ни одно из предыдущих поколений не испытывало и десятой доли тех искусственных ощущений, что мы щедро отпускаем себе и своим детям. Никто не имеет истинного понятия о том, как такой кардинальный переворот воздействует на личность. Наши дети физически взрослеют раньше, чем мы. Время первых менструаций с каждым десятилетием наступает раньше на четыре — шесть месяцев[173]. Средний рост людей увеличивается еще быстрее. Телевидение, потоки информации обусловливают и преждевременное умственное развитие. Но что происходит с эмоциональным развитием, когда возрастает доля заимствованных ощущений? Способствует ли возрастание заимствований эмоциональному взрослению или, напротив, замедляет его?

И наконец, что произойдет, когда, нащупывая новые направления, экономика всерьез займется производством ощущений уже в собственных целях? Таких ощущений, которые размоют границы между заимствованным и подлинным, между подделкой и реальностью? Одно из определений здравого смысла — способность отделить реальное от ирреального. Понадобится ли нам тогда новое определение?

Пора задуматься над этими вопросами, но, возможно, в любом случае обслуживание в конце концов возьмет верх над материальным производством, а индустрия ощущений — над обслуживанием. Рост производства ощущений может быть всего лишь неизбежным следствием изобилия, поскольку удовлетворение простых материальных потребностей открывает дорогу для новых, более сложных и изысканных удовольствий. Мы продвигаемся от «экономики брюха» к «экономике души», ибо сейчас только душа требует насыщения.

Мы стремительно движемся к такому обществу, в котором вещи, предметы, материальные сооружения становятся все более недолговечными. Не только отношение людей к вещам, но и сами вещи. И возможно, ощущения — единственное, что потребитель не сможет отторгнуть, выбросить в мусор, как одноразовую бутылку из–под шипучки или зазубренное бритвенное лезвие.

Для старинной японской знати любой цветок, каждая супница или пояс «оби» были наполнены многозначным смыслом; любой предмет был символичен и имел ритуальное значение. Движение к психологизации материальных предметов ведет нас в аналогичном направлении, но это вступает в противоречие с мощным рывком к быстротечному, мимолетному, в котором предметы сами по себе становятся преходящими. Потому нам и легче придать символическое значение обслуживанию, чем реальным вещам. И в конце концов мы уйдем за пределы экономики обслуживания, за пределы воображения нынешних экономистов, мы станем первой цивилизацией в истории, которая заставит высокие технологии производить самый недолговечный, но и самый устойчивый продукт: человеческие ощущения.