6.3. Поворот к сталинизации коммунистических партий
Реакция коммунистических партий на резкий поворот западных держав к ведению Холодной войны была единой. Первым шагом стало основание «Коммунистического информбюро» (Коминформа), чьё первое заседание прошло в Варшаве в сентябре 1947 г. Это было не возрождение Коминтерна, распущенного в 1943 г., а довольно рыхлая организация коммунистических партий Европы с целью координации их политики. Разумеется, никто не испытывал сомнений относительно того, что ВКП(б) будет играть в ней ведущую роль, определяя её линию. Сталин поручил своему заместителю А. А. Жданову представить в выступлении при основании Коминформа новую линию, которая станет ответом на политику Холодной войны. Жданов пояснил, что теперь возникли два лагеря, чьи цели и политика противоположны друг другу: лагерь стран, придерживающихся политики сохранения и поддержания мира и лагерь стран, стремящихся к развязыванию новой войны. Эта война будет главным образом направлена против Советского Союза.
Хотя два лагеря не назывались «капитализмом» и «социализмом», этот тезис стал исходным пунктом для позднейшей конфронтации двух общественных систем. Хоть он и был правилен — действительно, агрессивная политика империалистических держав была направлена против Советского Союза и потому угрожала только что достигнутому миру, — в нём проявился известный схематизм сталинского мышления. Грубое упрощение не допускало необходимых нюансов. Наиболее реакционные круги и политические представители американского империализма стали вдохновителями этого курса на войну, однако его одобрили и поддержали отнюдь не все капиталистические страны. Ведущие европейские государства были вынуждены присоединиться к нему из-за экономического давления и шантажа, причём в этом важную роль сыграл план Маршалла. Другие страны вели себя более-менее нейтрально, не одобряя новую политику. Однако все они теперь попадали в упрощённую картину «двух лагерей».
Весьма важное следствие теории двух лагерей состояло в том, что советское руководство начало навязывать больше единства в своём собственном лагере, чем это делалось в 1920?е годы через Коминтерн в ходе так называемой большевизации, когда произошло подчинение национальных партий ВКП(б), которое Харальд Нойберт охарактеризовал следующим образом:
«В конечном счёте все важные стратегические решения отдельных коммунистических партий принимались в Москве, причём коминтерновский центр в свою очередь подчинялся сталинскому руководству ВКП(б), что, кроме того, означало, что самооценка, оценка ситуации, интерпретация марксизма-ленинизма со стороны ВКП(б) и специфические внешнеполитические интересы Советского Союза как государства — правомерные или нет — навязывались всем партиям-членам Коминтерна. Если высказывались отклонения от этой линии (пусть даже оправданные) в плане целей или тем более идеологии, то с ними боролись как с подозрительными.
Своим добровольным признанием ведущей роли ВКП(б) — разумеется, из-за солидарности с СССР, что считалось жизненно важным, — партии одобрили своё превращение в инструменты сталинского руководства безо всякого сопротивления. Обсуждение действий или бездействия советского руководства и тем более критические соображения на этот счёт были абсолютно исключены в Коминтерне. С другой стороны, руководство ВКП(б) имело право критиковать другие коммунистические партии и вмешиваться в их внутренние дела»[235].
К такому положению дел невозможно было вернуться в рамках Бюро Коминформа, однако Москва стремилась сократить бо?льшую самостоятельность и независимость, полученную в военное и послевоенное время. Поэтому Сталин и решил сделать Пальмиро Тольятти, ранее многие годы бывшего одним из самых высокопоставленных работников Коминтерна, генеральным секретарём Бюро Коминформа. Но тот отказался.
Руководство ВКП(б) стремилось прежде всего преобразовать партии, удерживавшие власть в зоне его влияния, в «партии нового типа», что на практике означало — перенять структуру, механизмы, теорию и идеологию ВКП(б). Это вело к значительному усилению образовательной и воспитательной работы в партиях, которые теперь должны были лучше усвоить опыт ВКП(б) по лекалам сталинского марксизма-ленинизма. С этой целью в партиях было в первую очередь организовано изучение «Краткого курса истории ВКП(б)» и биографии Сталина. Это был процесс, в принципе аналогичный «большевизации». Однако теперь речь шла о навязывании сталинизма во всех партиях, во всех областях и со всеми возможными последствиями.
Вследствие обострения Холодной войны переход восточноевропейских стран к построению социализма был ускорен, тем более что США своими предложениями экономической помощи по плану Маршалла пытались проникнуть в советскую зону влияния и отколоть отдельные страны от восточного «лагеря». Из-за этого советское руководство стремилось как можно скорее создать социалистический фронт — дабы воспрепятствовать этому вмешательству, угрожавшему его безопасности. Из стран народной демократии вскоре образовались социалистические государства, более тесно объединившиеся в сообществе государств при главенствующей роли Советского Союза.
Это изменение политической линии привело также к идеологическим и теоретическим поправкам, вызвавшим немалую путаницу, а вместе с ней и персональные последствия. Например, утверждалось, будто этап социалистического преобразования начался уже сразу после освобождения от фашизма, причём строительство социализма с самого начала происходило по образцу Советского Союза. Национальные пути к социализму, отличавшиеся от советской модели, теперь были осуждены как ревизионистские, а руководящие работники, возражавшие против линии сталинизации или даже оказывавшие ей сопротивление, подверглись преследованиям, предстали перед судом и по примеру московских процессов были приговорены к большим срокам наказания, а иногда даже и к смерти.
Из-за подобных событий может сложиться впечатление, будто социализм в восточноевропейских странах был попросту навязан Советским Союзом. Но это слишком односторонний взгляд на исторические события, следовавшие собственной внутренней логике. Нужно не упускать из виду тот факт, что в соответствующих странах всё же существовало самостоятельное социалистическое движение, которое, естественно, сформировалось иначе. Нередко имелись рабочие движения, боровшиеся за социализм ещё до Октябрьской революции и до возникновения Советского Союза. Из них после Первой мировой войны возникли коммунистические партии, продолжавшие стремиться к этой цели, в то время как социал-демократические партии уже не ставили вопрос смены общественной системы и по большей части казались удовлетворёнными дальнейшим существованием капитализма. Однако в ходе антифашистской борьбы подчас налаживалось сотрудничество между коммунистами и социал-демократами, что привело к серьёзным сдвигам внутри самой социал-демократии. Из единства действий кое-где выросла объединённая организация. В условиях, установившихся благодаря победе Красной Армии над немецким фашизмом, увеличились перспективы успеха таких объединённых партий.
Однако без политической работы над преодолением раскола рабочего движения, без завоевания большинства трудящихся ради преобразования общества в этих странах мало бы что произошло. Не только влияние СССР, его оккупационные войска и военные советники создали такую общественную атмосферу. Впрочем, не следует и недооценивать роль Красной Армии. Она сыграла важную роль прежде всего в подавлении и обезвреживании реакционных национальных сил. В каждой стране это проходило по-своему. В Югославии Красная Армия практически не имела влияния, в Чехословакии оказывала небольшое, а в Венгрии, Румынии и Болгарии — значительное влияние на ход событий.
В зоне интересов США, Британии и Франции это вряд ли происходило иначе. Однако там давление было направлено против коммунистических и социалистических сил.
Руководители коммунистических или социалистических партий восточноевропейских стран стояли перед трудной задачей: с одной стороны, нужно было найти пути и формы для перехода к социализму; с другой — имелся лишь единственный пример, на который они могли ориентироваться. И в качестве теоретической базы служил сформированный по сталинским лекалам «марксизм-ленинизм», который более старшие партийные вожди когда-то изучали в Коминтерне в качестве обязательного предмета. И потому партии вынуждены были решать задачу увязывания в своей политике этих теоретических предписаний и советской модели с соответствующими специфическими национальными условиями.
«Сталинизация» партий путём их преобразования в партии нового типа привела к решению (чем конфликт был принудительно ликвидирован) по большей части перенять московскую политику при построении социализма и ориентироваться по советской модели. Это был противоречивый процесс, поскольку возросшую самостоятельность партий и их руководителей уже нельзя было ликвидировать, несмотря на навязчивые вмешательства кураторов. Оказывалось заметное сопротивление, приводившее к конфликтам в руководстве разных партий, не принявших единодушно нового курса.
Харальд Нойберт так описывал этот крутой поворот в отношениях ВКП(б) с коммунистическими партиями стран советской зоны влияния:
«Тогда в 1948 г. официально и беспощадно произошёл поворот в дальнейшем развитии коммунистического движения. Прежде всего анафема Бюро Коминформа, то есть Сталина, пала именно на самих югославских коммунистов, которые значительным образом чувствовали себя идеологически связанными с ВКП(б). Против них была развязана враждебная идеологическая и политическая кампания, после чего Тито объявил о претензиях своей партии и своей страны на равноправие с СССР и ВКП(б)»[236].
Между ВКП(б) и КПЮ уже давно тлел конфликт, поскольку КПЮ не желала следовать инструкциям Сталина и стремилась сохранить самостоятельный курс на построение социализма. Её генеральный секретарь Иосип Броз Тито, прежде фаворит Сталина, смог при этом опереться на мнение большинства руководителей, в то время как сторонники Сталина остались в меньшинстве и были смещены с ведущих постов. Секретарь ЦК КПЮ Эдвард Кардель на первом совещательном заседании Бюро Коминформа в 1947 г. представил взгляды югославского руководства, и его доклад (ещё без комментариев) был напечатан в прессе. Однако на протяжении 1948 г. критика КПЮ со стороны ВКП(б) всё более обострялась, о чём свидетельствуют опубликованные письма и телеграммы.
Конфликт начался с того, что югославское руководство настаивало на своей самостоятельности и суверенности югославского государства и просило советское руководство, чтобы представляющие его советники принимали это во внимание. Советское руководство отреагировало на это резким отказом. Оно истолковало критику своих советников как выражение недоверия и антисоветизма. Впоследствии оно обвинило КПЮ в оппортунистическом уклоне и в игнорировании советского опыта, что расценивалось как национализм.
Югославское руководство решительно отвергло эти обвинения, после чего руководители ВКП(б) объявили, что поставят вопрос об «уклоне» КПЮ в повестку дня следующего совещания Коминформа. Однако на заседании, состоявшемся в августе 1948 г., речь шла не столько об оппортунистических и ревизионистских уклонах, сколько о совершенно других обвинениях. Тито и его товарищи обвинялись в предательстве и в том, что они являются агентами империализма. КПЮ была исключена из Бюро Коминтерна и подверглась невероятно грубым нападкам. Вердикт, навязанный Москвой, гласил: «Коммунистическая партия Югославии находится в руках убийц и предателей».
В духе московских показательных процессов руководители КПЮ и в особенности Тито были заклеймлены как агенты американских и британских секретных служб и предатели социализма. Эти безосновательные утверждения подкреплялись «доказательствами», предположительно, сфабрикованными советскими спецслужбами. По-видимому, ни один представитель остальных партий не осмелился потребовать тщательного рассмотрения этих «доказательств» или хотя бы подвергнуть их сомнению.
После исключения КПЮ из Бюро Коминформа в прессе стали появляться статьи дискриминационного характера. Сталин сам первым выступил в «Правде» со статьёй «Куда ведёт национализм группы Тито в Югославии»[237].
Ещё более резкий стиль использовался в книгах и брошюрах. Эти памфлеты назывались «Тито — маршал предателей» (Ювенал) и «Большой заговор» (Кан и Сайерс) — точь-в-точь в стиле печально известных обвинительных речей Вышинского на московских показательных процессах десятью годами ранее.
И остальные партии Бюро Коминтерна переняли этот стиль. С тех пор в них говорили лишь о «предательской клике Тито».
То, что такое осуждение произошло совершенно неожиданно, видно уже из того, что как раз незадолго до этого СЕПГ опубликовала брошюру с речью Тито «Как мы это делаем» в партийном издательстве, поскольку до тех пор Тито считался одним из важнейших коммунистических руководителей вне Советского Союза[238]. А в издательстве Коммунистической партии Австрии только что вышла брошюра Вальтера Холличера о югославском пути к социализму.
Действия против югославской компартии стали лишь прелюдией к «чисткам» в партийном руководстве социалистического лагеря. Подобно тому, как в 1930?е годы Троцкий изображался главой всех «предателей», а «троцкизм» представлялся главным врагом социализма, теперь на эту роль были назначены Тито и второпях изобретённый «титоизм». «Титоизмом» считалась всякая попытка учитывать национальные условия и особенности в политике, так как это якобы было выражением неуважения к советскому опыту и недоверия к ВКП(б). И потому обвинение в титоизме появлялось на всех процессах, срежиссированных в последующие годы, чтобы убрать склонные к сопротивлению и ненадёжные элементы из партийных верхушек.
В том же 1948 году генеральный секретарь Польской Объединённой Рабочей партии был под давлением московского руководства смещён и арестован за националистический уклон. Однако польское руководство выказало по крайней мере определённую твёрдость, отказавшись на процессе приговорить Гомулку к смерти. Тем не менее ему всё же пришлось провести несколько лет в тюрьме.
Через год пришла очередь руководителей Коммунистической партии Чехословакии — в Москве подозревали, что в ней слишком много «ненадёжных элементов еврейского происхождения», что якобы было неприемлемо на фоне развернувшейся борьбы против космополитизма и сионизма. Генеральный секретарь Рудольф Сланский и внушительное число руководящих работников партии и государства было снято и арестовано. Они обвинялись в работе на западные секретные службы, поскольку сотрудничали с (американским антифашистом) Ноэлем Филдом, который, согласно обвинению, являлся завербовавшим их агентом ЦРУ. Кроме того, они обвинялись в поддержке связей с предателем и агентом Тито и в совместной с ним деятельности. На показательном процессе в Праге обвиняемые были осуждены на основе «доказательств», подсунутых советскими спецслужбами. Рудольф Сланский и 11 других обвиняемых были приговорены к смертной казни, остальные — к пожизненному заключению.
Аналогичные процессы происходили в Венгрии и Болгарии, двух странах, соседних с Югославией, которые с точки зрения советского руководства могли больше быть склонны к «титоизму». В Венгрии этому погрому охотно помогал генеральный секретарь Венгерской партии трудящихся Матиаш Ракоши, называвший сам себя «лучшим учеником Сталина». Вместе с Берией он выбрал члена политбюро Ласло Райка, министра иностранных дел Венгрии, в качестве высокопоставленной жертвы запланированного процесса.
Райк вёл подпольную борьбу компартии во время войны, а до того занимал руководящие посты в испанских интербригадах. Поскольку он ещё в те времена имел международные связи, он особенно годился на роль козла отпущения. Райк был арестован по уже знакомым обвинениям — шпионская деятельность в пользу империалистических спецслужб и титоизм — и на показательном процессе был на основе сфальсифицированных документов приговорён к смерти.
Соответствующий процесс в Болгарии был особенно впечатляющим. Здесь Георгий Димитров, в течение ряда лет генеральный секретарь Коммунистического Интернационала, после освобождения Болгарии стал главой партии и премьер-министром. Во времена Коминтерна он считался доверенным лицом Сталина, хотя и действовал по собственному разумению, в особенности после 1945 г. Он поддерживал тесные контакты с Тито, оба они совместно выдвинули проект Социалистической Балканской Федерации, которая в перспективе могла бы объединиться с остальными социалистическими странами, впоследствии войдя в федерацию с Советским Союзом. Их идеи о международном развитии социализма не взирая на границы вполне совпадали с позицией Ленина, всегда считавшего социализм задачей международного уровня. Однако они противоречили теории Сталина о социализме в одной стране, и потому Сталин был резко против подобных планов — разумеется, в том числе и потому, что их реализация поставила бы под сомнение главенство Советского Союза. Сталин вызвал Димитрова в Москву и резко отчитал его. Тот уступил, но вряд ли вправду изменил своё мнение.
Поскольку Димитров был серьёзно болен, вице-премьер Трайчо Костов, член политбюро, руководил работой правительства, в то время как обязанности генерального секретаря временно исполнял Валко Червенков. Поскольку состояние здоровья Димитрова сильно ухудшилось, он был отправлен на лечение в Советский Союз, однако было очевидно, что в Болгарию он уже не вернётся. Димитров скончался 2 июля 1949 г. в санатории Барвиха под Москвой. Червенков, фанатичный сторонник Сталина, был теперь избран генеральным секретарём, а Костов, более тесно связанный с Димитровым и разделявший его взгляды, из-за интриг Червенкова не получил поста премьер-министра, продолжив работу в правительстве лишь в качестве его заместителя. Судя по всему, в Москве Костова считали сторонником Тито, желавшим большей независимости и для Болгарии.
Уже на следующем заседании ЦК Червенков начал борьбу против Костова, обвинив его в антисоветском поведении, в подрыве дружеских отношений с Советским Союзом и в шпионской деятельности по договорённости с Тито. После этого Костов был снят со всех постов, исключён из партии и арестован. После довольно долгого предварительного заключения он предстал перед судом вместе с ещё десятью обвиняемыми. Однако этот тщательно подготовленный показательный процесс пошёл не по плану, поскольку Костов уже в ходе прений постоянно разбивал фабулу обвинения, а потом в своём заключительном слове решительно отказался от признаний какой бы то ни было вины, вырванных из него под принуждением и пыткой. Несмотря на это, он был приговорён к смерти; остальные десять обвиняемых получили многолетние сроки заключения. Поскольку сопротивление Костова сломить не удалось, после его казни была опубликована якобы написанная им просьба о помиловании, в которой он признавал свою вину.
Таким образом была проведена «чистка» в руководящих кругах коммунистических партий восточноевропейских стран с целью ликвидировать мало-мальское сопротивление сталинскому курсу и ещё в зародыше задушить любые попытки идти по собственному пути. Параллель с московскими показательными процессами бросалась в глаза, всё происходило по той же модели: не было никаких документальных свидетельств — одно лишь признание обвиняемого уже считалось достаточным доказательством вины. Обвиняемые были подготовлены так, что перед трибуналом они покаянно признавали свою вину и высказывались против главного обвиняемого.
В то время как в московских процессах настоящим инициатором и руководителем шпионской и подрывной работы считался отсутствующий Троцкий, теперь эта роль приписывалась Тито. Однако преступления подобного рода недолго называли «титоизмом». Уже в 1955 г. преемник Сталина, Хрущёв, был вынужден посетить Белград, чтобы извиниться за действия Сталина и просить о восстановлении дружеских отношений, причём он не упоминал имени Сталина, а выставил виновным Берию.
Чистка в Румынии происходила на удивление иначе. Она имела не «антититоистскую», а скорее антисоветскую направленность. Рассмотрение по прошествии времени показывает, что таким образом был положен камень в основание особой позиции Румынской Коммунистической партии в социалистическом лагере. Это началось уже в 1945 г., когда в партии существовали различные крылья, боровшиеся за влияние и власть в руководстве. При этом между собой столкнулись в основном «московская фракция» во главе с Анной Паукер и Василе Лука и «тюремная фракция» во главе с Георге Георгиу-Дежем. Однако, против всех ожиданий, Сталин не захотел видеть Анну Паукер на посту генерального секретаря и отдал предпочтение Георгиу-Дежа, хотя лишь Анна Паукер имела прямое сообщение со Сталиным, и тот часто общался с ней по телефону. Неясно, какие соображения побудили Сталина к этому. Возможно, он считал, что представитель «тюремной фракции», остававшейся в стране, лучше подойдёт населению, чем эмигрантка, вернувшаяся из Советского Союза.
Однако решение в пользу Георгиу-Дежа имело серьёзные последствия. Это не ликвидировало конфликт между разными фракциями в партийной верхушке, он продолжал тлеть и далее. Анна Паукер и Василе Лука стали членами политбюро и получили высокие посты в правительстве: Паукер стала министром иностранных дел, а Лука — министром финансов. Но Георгиу-Деж и его сторонники с течением времени смогли укрепить свои позиции в партийном аппарате и в государстве. По-видимому, в волне чисток во всех партиях между 1948 и 1952 гг. они увидели благоприятный случай для атаки на слишком дружественную Советскому Союзу группу.
На заседании ЦК в 1952 г. Георгиу-Деж нанёс решающий удар, обвинив их во всевозможных преступлениях и ошибках, которые якобы нанесли урон стране, но при этом «титоизм» или шпионская деятельность не упоминались вовсе. Паукер и Лука лишились своих постов и были исключены из партии. Лишь через некоторое время они были арестованы. Анна Паукер довольно долго находилась в тюрьме, а затем была помещена под домашний арест. При этом Василе Лука был приговорён к смертной казни, позднее заменённой на пожизненное заключение, которое он отбывал до самой своей смерти.
Впоследствии Георгиу-Деж стал всё больше высвобождаться из-под советского надзора — сперва осторожно, затем более демонстративно. Позже эту тенденцию подхватил Николае Чаушеску, что и привело, с одной стороны, к весьма националистической политике, а с другой — к подспудной враждебности к Советскому Союзу. Однако при этом сталинистский стиль не только сохранялся, но ещё и креп. В Румынской Коммунистической партии уже в 1960?х годах определённо царила скрытая антисоветская атмосфера[239].
Волна чисток не обошла стороной и СЕПГ. Осенью 1951 г. она накрыла Франца Далема, члена политбюро и секретаря ЦК СЕПГ, пользовавшегося высоким уважением как один из старейших работников партии. На основе расследований советских спецслужб он был обвинён в связях с Ноэлем Филдом, чего уже было достаточно для сомнений в его политической благонадёжности. Поэтому Далем был снят со всех постов, однако остался на свободе и в партии. Очевидно, СЕПГ смогла воспрепятствовать организации процесса, что на самом деле удивительно, поскольку зависимость руководства СЕПГ от Москвы была сильнее, чем у всех других партий. То, что давление было значительным, проявилось в том, что заметное число партийных и государственных функционеров, бывших ранее в западной эмиграции, было смещено или перемещено на другие посты. Однако это произошло без шума, что позволило этим людям позднее вновь занять ответственные посты.