6.1. Возможны ли различные модели социализма?

После установления в весьма специфических условиях социалистического общества в России стало ясно, что в других странах в таком же виде это не повторится. Переход к социализму в условиях развитых капиталистических государств неизбежно создал бы и многообразие различных путей и форм строительства и формирования нового общества. Ленин неоднократно и подробно высказывался на этот счёт. Он также предупреждал против склонности считать русский опыт общезначимой нормой и эталоном.

Наряду с этим Ленин открыто предостерегал от склонности переоценивать себя. Я уже цитировал выше подобные высказывания Ленина. То, что эта тема долгое время не обсуждалась, имело ряд причин. Во-первых, за Октябрьской революцией не последовали другие победные социалистические революции, в связи с чем этот вопрос не приобрёл актуальности. Кроме того, наряду с формированием и реализацией советской модели социализма в соответствии с политикой и взглядами Сталина росла и её абсолютизация и превращение в общеобязательный образец социализма.

Этот процесс проявился уже в теоретических и идеологически-политических дискуссиях 1920?х гг. между Сталиным и «левой оппозицией», в которых Сталин признавал лишь собственные взгляды на построение социализма, объявляя их «линией партии» и подавляя и преследуя отличавшиеся взгляды, ставя на них клеймо «антипартийных». В последующее время эти сталинские идеи в качестве составной части были включены в «марксизм-ленинизм», после появления «Краткого курса истории ВКП(б)» став обязательными для всех коммунистических партий.

Руководство Коммунистического Интернационала, находившееся под контролем Сталина, позаботилось о том, чтобы партии остальных стран восприняли эту позицию, отстаивать которую отныне им предписывалось неукоснительно. К примеру, Коммунистическая партия Германии (КПГ) в начале 1930?х гг. вела антифашистскую борьбу за «Советскую Германию», в которой предполагалось строить социализм по модели советского общества. Однако VII конгресс Коминтерна в 1935 г. и Брюссельская конференция КПГ в том же году скорректировали эту абсурдную политику, объявив защиту буржуазно-демократических норм и свобод в одном ряду с остальными антифашистскими силами основной линией сопротивления фашистской диктатуре.

Победа антигитлеровской коалиции над фашистской Германией в 1945 г. изменила политическую карту мира и тем самым — условия для борьбы коммунистических партий за общественный прогресс. Советский Союз, внесший крупнейший вклад в разгром этого режима террора и в окончание войны, приобрёл благодаря этому высокое признание на мировой арене. И многие коммунисты, боровшиеся против фашизма в оккупированных странах, у партизан или во французском Сопротивлении, тоже пользовались высокой репутацией среди населения. В национальных антифашистских альянсах они действовали самостоятельно и независимо от Коминтерна, самоуправно распущенного Сталиным в 1943 г. по внешнеполитическим соображениям. Югославия и Греция были освобождены не извне, а собственными силами. В Италии партизанские группы, организованные коммунистами и социалистами, изгнали германских фашистов из всей северной Италии, во Франции Сопротивление тесно сотрудничало с освободительными вооружёнными силами генерала Шарля де Голля, принимая активное участие в освобождении своей страны.

Короче говоря, в результате активного антифашистского сопротивления влияние и репутация коммунистических и социалистических сил в этих странах заметно возросли, а следовательно, и условия для их дальнейшей борьбы за социалистическую перспективу стали лучше, чем они были до войны.

В этой войне социалистическое общество Советского Союза убедительно продемонстрировало свою силу и жизнеспособность. СССР был признан мировой державой. Благодаря престижу Советского Союза и растущему влиянию коммунистических и социалистических партий идеи социализма находили более тёплый приём в массе европейских стран. Многие теперь считали, что капитализм работал неправильно и потому необходимо обдумать пути коренных изменений в обществе. Подобные размышления имели место даже в буржуазных кругах.

В некоторых странах политические условия изменились ещё и потому, что по окончании войны произошло сближение между социал-демократами и коммунистами. Крепкое единство действий установилось, например, между Итальянской Коммунистической и Итальянской Социалистической партиями. Во Франции они тоже сблизились. В Германии КПГ и СДПГ реорганизовались, и значительная часть членов обеих партий испытывала желание преодолеть глубокий раскол, в 1933 г. воспрепятствовавший совместной борьбе против гитлеровского фашизма, — чтобы объединёнными силами работать над строительством новой Германии.

В сложившихся условиях во многих важнейших странах Европы утвердилась вера в социалистическую перспективу. В ту пору этот взгляд настолько распространился, что едва ли было возможно открыто требовать восстановления капиталистического общества. Даже западногерманский буржуазно-консервативный Христианско-демократический союз (ХДС) при Аденауэре в своей Аленской программе 1947 г. констатировал, что капитализм работал плохо, из-за чего общество следует вновь строить «с нуля». Христианские демократы, такие как Якоб Кайзер, требовали «социализма с христианской ответственностью».

В этой новой ситуации и в связанных с нею обстоятельствах стал неизбежным вопрос: каким может быть это новое социалистическое общество и как оно должно строиться? Многие социал-демократы склонялись к мнению, что необходимо немедленно начать переход к социализму, и он должен быть обеспечен за счёт развития демократии. У многих коммунистов ещё жива была идея «Советской Германии» времён, предшествовавших приходу фашизма к власти, поскольку они едва ли были знакомы с самокритическими решениями VII Всемирного конгресса Коминтерна 1935 г. и с основывавшимися на них решениями руководства КПГ.

Итак, в политическую повестку были включены вопросы о пути построения, характере и содержании социалистического общества. Был ли социализм возможен только в виде «советского общества», или же для его достижения были доступны и другие пути? Для коммунистических и социалистических сил в европейских странах это стало весьма важным вопросом, касавшимся в первую очередь взаимоотношений двух партий. Многие социал-демократы выступали за социализм, но не за тот путь, что ведёт к диктатуре пролетариата.

Однако та же проблема стояла и перед ВКП(б) и её сталинским руководством. Следовало ли придерживаться её прежней линии, заключавшейся в том, что советское общество является общеобязательной моделью и потому будущее социалистическое развитие обязано происходить исключительно в духе новых «советских республик»? Не свидетельствовали ли многие национальные и международные события против этой модели?

Как при этом вёл себя Сталин? По-видимому, он был готов в определённых границах изменить свои прежние взгляды. Как писал Димитров в своём дневнике, Сталин в ходе встречи на своей даче 29 января 1945 г. высказывался на этот счёт следующим образом:

«Может быть, мы допускаем ошибку, думая, что советская форма единственная, которая ведёт к социализму. На самом деле оказывается, что советская форма лучшая, но вовсе не единственная. Может быть, существуют и другие формы — демократическая республика и в определённых обстоятельствах — конституционная монархия»[224].

Хотя он и признаёт, что другие пути возможны, однако настаивает на том, что советская форма — лучшая. Как можно выяснить, какая из форм «лучшая», когда ещё не было явлено ни одной другой формы, чтобы можно было их сравнить — это остаётся секретом Сталина. Но даже в этом случае он отдавал предпочтение собственному варианту.

Впрочем, несмотря на это, важно то, что Сталин в 1945 г. думал принять другие пути социализма. Для коммунистических партий это открывало более широкое поле действия для осуществления их политики. Меж тем совершенно ясно, что Сталин руководствовался и другими мотивами, связанными с международными условиями. Роспуск Коммунистического Интернационала, предложенный и навязанный Сталиным в 1943 г., был не столько мотивирован пониманием, что в условиях мировой войны коммунистические партии должны действовать самостоятельно и ими нельзя руководить из московского центра, сколько послужил сигналом западным союзникам. Этим жестом Сталин решил снять часто высказываемые опасения союзников, будто бы Советский Союз использует победу над фашизмом для активного «экспорта революции». В этом контексте отказ от советской модели как обязательного образца социализма в пользу национальных путей и форм также был своего рода уступкой, сделанной, чтобы успокоить Запад.

Однако для коммунистических партий как роспуск Коминтерна, так и уступка в пользу национальных путей развития означали существенное увеличение уровня их самостоятельности и собственной ответственности. То, каким образом они могли теперь реализовать это в своих странах, зависело по большей части от национальных и международных условий, сложившихся после окончания войны.