8.5. Плохо ли работала плановая экономика?

Плановая экономика относилась к характерным чертам социализма, считаясь методом хозяйствования, превосходящим капиталистическую стихийно-анархическую конкурентную экономику, поскольку она была призвана ориентировать всё производство на удовлетворение потребностей населения, при этом избегая регулярных колебаний конъюнктуры, кризисов и безработицы.

Однако на практике плановая экономика выполняла эту задачу лишь отчасти.

Можно ли из этого заключить, что социалистическая плановая экономика работала плохо, став причиной экономического отставания от капиталистического мира, из-за чего использовавшаяся экономическая модель не прошла испытание практикой? Так утверждают апологеты «свободной рыночной экономики», под которой они подразумевают капитализм. По их мнению, она работает, невзирая ни на какие кризисы.

Однако на вопрос об успехе или неудаче плановой экономики не следует давать ответ слишком поспешно. В отдельные периоды развития социализма был накоплен достаточно разнообразный опыт. Кроме того, фактом является и то, что капиталистическая экономика позаимствовала отдельные аспекты планирования и его методы, разработанные при социализме, включив их в собственные механизмы управления и регулирования, а также в экономику своих предприятий. Некоторые буржуазные экономисты, в частности Джон Кеннет Гэлбрайт, считают, что плановая экономика пригодна для обеспечения успеха догоняющей модернизации и развития отстающей экономики, однако позднее, на более высокой фазе развития, она уже не работает, поскольку экономика становится слишком сложной, чтобы поддаваться учёту и управляться в единообразной манере.

Эта мысль вполне заслуживает внимания, но вместе с тем не стоит переоценивать её здравое основание и абсолютизировать вплоть до полного отказа от плановой экономики. Возможно, правильным было бы сказать, что плановая экономика в Советском Союзе во время догоняющей индустриализации и экстенсивного экономического развития особенно наглядно продемонстрировала свои преимущества, в то время как её слабости в ту пору ещё не бросались в глаза. Это подтверждает, например, и опыт ГДР, поначалу перенявшей советскую модель планирования.

После того как, благодаря восстановлению промышленного потенциала, к 1950 г. ГДР достигла довоенного уровня производства, по советской модели был разработан первый пятилетний план 1951–1955 гг.. И хотя с помощью экономического планирования удалось достичь значительного годового роста — до 12 %, уже в 50?е годы проявились очевидные слабости советской модели планирования. Венцель писал об этом:

«Оказалось, что после решения этих основных задач и после возникшего благодаря этому роста экономического уровня в ГДР становилось всё сложнее и труднее справляться при помощи административного планирования с постоянно растущим разнообразием, особенно в потребительском секторе»[281].

Поэтому Государственная плановая комиссия под руководством своего председателя Генриха Рау осторожно приступила к осуществлению значительных изменений. В основном они были направлены на ослабление централизованности и на децентрализацию, чтобы предоставить больше самостоятельности предприятиям, в действительности являвшимся экономическими субъектами. Несмотря на то, что эти реформы планирования столкнулись с сильным политическим сопротивлением, а также невзирая на неудачи, подобные стремления не были отброшены и в начале 1960?х гг. вновь возобновились под покровительством Вальтера Ульбрихта. Как уже обсуждалось выше, они привели к созданию «Новой экономической системы планирования и руководства». При этом были накоплены новые знания и осуществлён прогресс как в теории, так и в практике экономического планирования. Как известно, применить программу в широком масштабе и последовательно её развить не удалось из-за политической обстановки в общественной системе и в силу противодействия в политическом руководстве. Как развивалась бы экономика ГДР, если бы удалось достроить эту систему и на основе практического опыта совершенствовать её и в дальнейшем, нельзя сказать определённо. Но можно предположить, что она была бы гораздо более успешна.

Однако не стоит впадать в иллюзию, будто все важнейшие проблемы социалистической общественной системы были бы решены только лишь за счёт новой системы планирования. Даже в экономике не было представлено ответа на основной вопрос: каким образом можно совместить планирование с потребностями и закономерностями «социалистически модифицированного товарного производства» так, чтобы можно было избежать негативных стихийных воздействий рынка, а его положительный эффект использовать по максимуму в качестве постоянных движущих сил и ориентиров[282].

Несомненно, что одной из причин этого стало то, что в условиях, царивших в Советском Союзе, политическая экономия социализма как теория могла развиваться лишь в рудиментарной форме. Уже с первых шагов доминировал ошибочный взгляд Бухарина, будто экономическая теория и её категории, развитые Карлом Марксом в «Капитале», недействительны для социализма, поскольку законы, царящие в капиталистическом товарном производстве, не применимы к социалистическому хозяйству, которое «регулируется не слепыми силами рынка и конкуренции, а сознательно проводимым планом»:

«Поэтому здесь может быть известная система описания, с одной стороны, система норм — с другой. Но тут не будет места науке, изучающей „слепые законы рынка“, ибо не будет самого рынка. Таким образом, конец капиталистически-товарного общества будет концом и политической экономии»[283].

Ленин не был согласен с этим мнением и сделал соответствующее возражение при чтении книги Бухарина «Экономика переходного периода». В заметках на полях он писал: «Неверно. Даже в чистом ком[муни]зме хотя бы отношение I v + m к II с? и накопление?»[284]. Таким образом он указал, что не только в экономике социализма, но даже при развитом коммунизме должны существовать закономерные экономические пропорции между подразделениями экономики I и II, представленные Карлом Марксом в «Капитале» и основанные на действии закона стоимости. Значит, Ленин вне всяких сомнений считал, что экономические законы товарной экономики остаются справедливыми и продолжают действовать и при социализме. К сожалению, эти и другие важные замечания Ленина на указанную работу Бухарина оставались неизвестными. И когда в 1929 г. Сталин велел их частично опубликовать, то этим он стремился не придать импульс политической экономии социализма, а лишь дискредитировать Бухарина и показать, что между Лениным и Бухариным существовали разногласия.

В начале 1920?х годов в Советском Союзе появились важные работы в области политической экономии и в особенности о методах планирования. В них принимали участие такие выдающиеся экономисты, как Н. Д. Кондратьев, развивавший теорию «длинных экономических циклов», а также В. В. Оболенский (= Н. Осинский), сперва руководивший Высшим советом народного хозяйства, а затем — Центральным статистическим управлением Советского Союза. Но для планирования в общегосударственном масштабе особенно важна была разработка метода, впервые позволившего составить баланс разбиения экономического валового продукта по отдельным отраслям экономики. Эта важная работа была выполнена выдающимся молодым экономистом В. В. Леонтьевым (1905–1999) в сотрудничестве с другими молодыми экономистами. Позднее Леонтьев уехал в Германию, а затем — в США, где продолжил начатую работу. За разработку метода анализа «затраты — выпуск» ему была присуждена Нобелевская премия.

В то время как экономисты работали над созданием теоретических основ социалистической плановой экономики, Троцкий пытался продвинуть план на уровне политического руководства. Считая, что необходимо приступить к планированию и на практике, он создал Государственную плановую комиссию, облечённую всеми необходимыми полномочиями. В Политбюро Троцкий был единственным, кто всерьёз занимался этой важной проблематикой. Сталин отвергал подобные предложения как «фантастические проекты» и интриговал перед Лениным, который поначалу относился нейтрально, однако в своих поздних высказываниях на эту тему всё же поддержал Троцкого. После смерти Ленина восторжествовал сталинский подход, из-за чего вплоть до 1928 года экономическая политика, осуществлявшаяся Бухариным, Рыковым и Томским, главным образом ограничивалась лишь краткосрочными прагматическими решениями. Это мало или вообще ничего общего не имело с долгосрочно планируемым развитием. Когда после фиаско этой линии Сталин предпринял радикальные изменения, насильственную коллективизацию и ускоренную индустриализацию, он в совершенно жёсткой манере вернулся в пятилетних планах к административным методам военного коммунизма.

Поэтому для теоретической работы экономистов не имелось благоприятных условий. Хотя позднее и отказались от взгляда, будто социализм и правда не нуждается в политической экономии как научной теории, однако остались предрассудки в отношении товарного производства, рынка и закона стоимости как реликтов капитализма, приводя к тому, что политическая экономия социализма оставалась недостаточно развитой. Начиная с 1928 г. создание пятилетних планов происходило по экономически малообоснованным политическим ориентирам сталинского Политбюро ВКП(б), а практическая политика больше определялась субъективизмом и волюнтаризмом, чем знанием и применением экономических законов. В то время и была создана система планирования, основанная на централизованном администрировании, в которой все материальные и финансовые ресурсы и товарная номенклатура планово назначались и предписывались предприятиям.

Когда в Советском Союзе в 1951/52 г. был разработан учебник политической экономии социализма, Сталин всё ещё определял руководящую линию в этих вопросах. В то время, совершенно вразрез со своим практическим подходом, он подчёркивал объективный характер экономических законов и при социализме. Однако в своём понимании он игнорировал специфику общественных законов, трактуя их аналогично законам природы.

В то же время он достаточно субъективистски сформулировал новые экономические законы, например, «основной закон социализма», который на деле являлся не законом, а набором пожеланий, на которые должна ориентироваться социалистическая экономика. Таким образом Сталин остался верен своей прежней линии, согласно которой политические ориентиры партии приобретают характер законов. То, насколько мало он знал о реальных проблемах экономического развития социалистического общества в Советском Союзе, видно хотя бы из его требования безотлагательно переходить к прямому безденежному обмену продуктами, чтобы всё больше секторов экономики выводилось из сферы товарообращения.

В таких условиях было невозможно разрабатывать теоретические проблемы политической экономии социализма с целью создания пригодных к использованию теоретических основ улучшения системы и методов планирования. Догматические предрассудки перед товарным производством, рынком, законом стоимости и деньгами оказались довольно сильными препятствиями. Без их принципиального преодоления прогрессивные попытки сделать систему планирования более гибкой и эффективной превращались не более чем в заплатки — как в Советском Союзе, так и в других социалистических странах.

В Советском Союзе вслед за «дискуссией Либермана»[285] под руководством председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгина были предприняты серьёзные шаги в этом направлении, которые, однако, после так называемой «Пражской весны», были свёрнуты Брежневым — точно так же, как это сделал Хонеккер с ульбрихтовской политикой реформ в ГДР.

Чем выше развивалась социалистическая экономика и чем более детализированной она становилась, тем сильнее проявлялись слабости централизованного административного планирования, управления и распределения всех важных ресурсов. Имевший большой практический опыт заместитель председателя плановой комиссии ГДР Зигфрид Венцель сформулировал это так:

«Главная проблема состояла в многоуровневости постоянно разраставшейся в мирных условиях номенклатуры потребностей и возможностей их удовлетворить. В то время как в рыночной экономике эта проблема на первом этапе решается за счёт саморегулирующихся сил рынка, в любой административной экономике это потребует либо постоянного наращивания административных усилий, что в конечном счёте заводит в тупик, либо непрерывного увеличения самостоятельности экономических единиц, в результате чего на практике реализуются элементы рыночной экономики»[286].

Чтобы дать некоторое представление о масштабах проблемы, Венцель указывает, что центральная номенклатура артикулов государственного статистического управления насчитывала примерно 100 000 различных позиций, в то время как вся номенклатура исчислялась миллионом наименований изделий[287]. Если представить, какое огромное количество оперативных связей, поставок и финансовых мер необходимо для производства и распределения этих товаров, то становится ясно, что его включение в экономический план и административное руководство им в докомпьютерную эру представляло собой неразрешимую задачу. Несмотря на огромные затраты труда, имели место временны?е запаздывания, ошибочные решения и потери, проявлявшиеся на рынке прежде всего в форме дефицита товаров потребления.

Постоянное нарушение закона стоимости привело к совершенно искажённой структуре цен. Экономически необоснованный и искусственно поддерживаемый по политическим соображениям уровень цен послужил, в свою очередь, одной из причин роста денежной массы и диспропорций между покупательной способностью и предложением, что искусственно ещё более усиливало наблюдавшийся дефицит, за счёт этого превращавшийся в постоянное явление.

Если подвергнуть анализу весь опыт создания плановой экономики при социализме, то можно согласиться с выводами Зигфрида Венцеля. Он считает, что макроэкономическое централизованное планирование в общегосударственном масштабе в сущности правильно и необходимо для управления основными вопросами структурного экономического развития, причём они должны быть так связаны с рыночными регулирующими механизмами товарной экономики, чтобы происходила постоянная гибкая адаптация к изменяющемуся на рынке уровню спроса[288].

«Очевидно, что связь плана и рынка приобретает большее значение из-за всё большего понимания того, что силы саморегуляции рынка не способны решить назревшие структурные проблемы рыночных экономик. [...] Поэтому глупой и близорукой является всеобщая демонизация и соответственно безапелляционный отказ от социалистической плановой системы, от объективного анализа её ошибок и слабостей наряду с признанием её пригодных к использованию и зачастую даже дельных решений по вопросам экономического и общественного развития»[289].

Так же считает и последний председатель Совета министров СССР Рыжков, который не только был опытным хозяйственником, но и не один год занимал пост генерального директора крупнейшего машиностроительного предприятия[290].

К этому стоит добавить, что превосходство принципа планирования однозначно было доказано социалистическим опытом преимущественно в непроизводственной сфере хозяйства (к примеру, в образовании, культуре, системе здравоохранения, социальном обеспечении), поскольку составляющие его секторы не могут успешно развиваться под управлением рыночных механизмов, подвергаясь коммерциализации.

Выводы из приводимых примеров анализа и упоминаемых фактов о социалистической системе планирования таковы: не плановая экономика послужила причиной гибели социализма, а политический субъективизм, препятствовавший беспрестанному развитию и совершенствованию методов и инструментов планирования.