Абсолютное сомнение не оставляет места для сомневающегося

Карл: Может быть, у вас есть какой-то приятный вопрос или что-то в этом духе? Нет, если всё хорошо, то это хорошо. Я просто закидываю удочку.

Швед: Карл, ты переживаешь наши эмоции? Проникаешься нашими эмоциями?

Карл: Нет. Я слышал об учителе, который выходит только раз или два в год, потому что терпеть не может толпу искателей вокруг себя. У него начинает болеть от них голова. Я далёк от этого. Я знаю, что он имеет в виду, но тогда и запасный выход закрыт. Я знаю, что головная боль возникает и стихает, но кого это волнует?

Я знаю, когда сознание, сидящее здесь, переживает поднятие кундалини, переживает появление огня, этого внутреннего огня, энергии в клетках, возникающей и исчезающей энергии, называемой «шакти», трансформацию клеток и так далее. Каждое переживание, всё, что существует, все крайности — я чувствую их. Но кого это волнует? В определённом смысле это тело может принять всё что угодно. Это странно. Потому что оно безучастно, всё просто входит и снова выходит, как волны вибрации и энергии. А поскольку они ничем не отличаются от того, что я есть, то какая разница?

Нет «моих вибраций» или «твоих вибраций». Все они есть то, что есть я. Поэтому они ничего не затрагивают. Это просто энергия, проникающая в энергию, своего рода вибрация, проходящая через вибрацию, а любая вибрация — это то, чем я являюсь в качестве сознания, тотальности. И что с этим делать?

Я не называю их «эмоциями». Это просто вибрации сознания, здесь и сейчас, в качестве форм, на эмоциональном и прочих уровнях. Существуют вибрации энергии, принимающие форму — или эмоциональную форму — энергии, и все они здесь, вся тотальность восседает здесь в качестве осознанности. Что делать? Наслаждайся шоу.

Можно сказать, что система фильтрации больше не работает. Нет панциря. Без фильтра спереди нет фильтра и сзади. Бесфильтровый! Здесь больше нет собирателя переживаний. Без этой идеи «собирателя» или идеи обладателя всё приходит и уходит, как волны. Бесконечные волны переживаний того, чем ты являешься.

Это можно назвать «состраданием», потому что отсутствует система фильтрации. Жалости нет. Нет ничего, что собирает их. А без собирателя они просто приходят и уходят.

Поскольку существует идея «собирателя», и ты находишься внутри этой идеи «собирателя», ты собираешь переживания и эмоции, даже переживания других людей. Не только собственные эмоции — ты собираешь эмоции всего, что тебя окружает. «О, вот чёрный, вон тёмный, а этот здоровенный. Все эти здоровенные люди вокруг меня!» (смех)

Японец: Дживанмукта знает, когда он становится дживанмуктой?

Карл: Нет.

Японец: Значит, ты не можешь сказать, что находишься в том же состоянии, что и Рамана Махарши или другие, подобные ему?

Карл: Это не состояние. Ты имеешь в виду отсутствие состояния? Я не могу сказать. Рамана указывал на отсутствие состояния, что является абсолютной тайной абсолютного бытия, «я есть». Обо всех других состояниях, возможно, имеется множество концепций. Но То, о котором невозможно говорить, не является концепцией.

По поводу всего остального, что можно назвать и втиснуть в рамки, я могу соглашаться или не соглашаться с Раманой. Но о Том разногласия быть не может. Нет возможности для разногласия, потому что То так или иначе невозможно поместить в рамки слов. То, о чём он говорил, — об этом отсутствии состояния, в котором нет формы и даже бесформенности, о самом Сердце — и есть то, что я имею в виду, и сомнения здесь быть не может. Только полное согласие, абсолютное согласие по поводу Того, пребывания Тем.

Японец: У тебя нет никаких сомнений насчёт правомочия того, о чём ты говоришь?

Карл: Нет. Даже сомнения не вызывают у меня сомнений. Поскольку я знаю, что, так или иначе, всё есть ложь, то всё, что я говорю, содержит в себе абсолютное сомнение. И это абсолютное сомнение не оставляет места для сомневающегося. Так что в этом абсолютном сомнении сомневающегося больше нет.

Поэтому, что бы я ни сказал, это ничего не даст тебе, не обрамит то, что является самой истиной, поскольку я никогда не смогу говорить о Том, которое есть истина. Так что все мои слова ничего не меняют. Они абсолютно бесполезны. Все слова, песни, действия абсолютно бесполезны. Абсолютное сомнение — это свобода. Поэтому я абсолютно сомневаюсь в том, что говорю. Абсолютно!

Всё, что только может быть сказано, что может быть заключено в слова, не может затронуть То, которое есть самое бытие. Для Того, которым я являюсь, никогда ничего не случалось. Говорение или не говорение не может изменить то, что я есть. Поэтому, сомневайся я или не сомневайся, есть только полная безучастность ко всему, что есть.

Именно на это всегда указывал Рамана — на То, которое есть само Сердце, которое ты не можешь подвергать сомнению. Чтобы иметь сомнения, ты должен существовать до них. Но в Том, которое пребывает до этих сомнений или не сомнений, ты не можешь усомниться. Даже в сомнении тебе необходимо существовать. Основное учение Рамакришны было о том же.

Всё всегда возвращается к этому. Вопреки знанию или незнанию, ты есть. Вопреки сомнениям или их отсутствию, ты есть. Абсолютно вопреки всему, что ты говоришь или не говоришь, что переживаешь или не переживаешь, ты есть. Об этом я и говорю. Я указываю на это, но я не могу втиснуть это ни в одну концепцию. Даже это — уже концепция. Концепция на концепции, но разницы никакой. Даже при всех своих различиях указатели по-прежнему указывают только на бесцельность: они не могут обозначить цель, на которую указывают. Бесконечно.

Единственное, что могу сказать: изо дня в день я веду разговоры об этом, и это всегда как — ты. Они возникают из неисчерпаемой тайны. Не знаю. Но Тем я и являюсь. Похоже, я никогда не смогу наговориться об этом вдоволь. Или же это оно не может насытиться тем, что исходит из этого рта, кто знает? Кого это волнует?

Франческо, тебя волнует? Сегодня всё было мило?

Франческо: Я не верю в это. Было мило. Не хочу всё портить.

Карл: Обычно он жалуется, что я слишком груб.

Антонио: Ещё двадцать минут, Франческо! (смех)

Карл: Смотри, осторожнее!

Женщина: Это как-то слишком скучно, если ты не деятель. Нечего делать…

Карл: Да, скука тебя убьёт.

Женщина: Очень скучно.

Карл: Надеюсь, что так. Я абсолютно надеюсь, что скука тебя убьёт. Я надеюсь, что скука — то, что может быть скукой, — убьёт этого скучающего. Потому что «я» всегда скучает.

Женщина: Я знаю.

Карл: Оно такое скучное, это «я»! Оно всегда скучает, выискивая более увлекательную информацию, всегда желая большего. Этот голод эмоционального возбуждения никогда не утолить. Надеюсь, что он будет убит одной только скукой. Потому что это скучное «я» всегда скучает.

Женщина: Что бы я ни делала, что бы ни делалось, делается не мной. Так что скучно в любом случае.

Карл: Делается не тобой? Кто так говорит?

Женщина: Просто делается.

Карл: Да не делается! Всё делается или не делается благодаря тебе! Ты несёшь абсолютную ответственность за все действия и не действия, за всё, чем является или не является бытие. Это всё ты.

Женщина: Я не могу на это повлиять.

Карл: Не можешь повлиять на это? Но ты — абсолютный Источник этого. Что может быть больше этого влияния, когда ты — абсолютный Источник всего, что есть и чего нет? Всё сотворено тобой. Сколько ещё влияния тебе нужно? Хм? Скажи мне, пожалуйста. Может быть, в моих силах исполнить твоё желание.

Женщина: (со смехом) Всё равно скучно.

Карл: Скучно для «я», которое есть сама скука, потому что в качестве «я» ты в любом случае скучна. Каждая личность абсолютно скучна, будучи идеей «скуки». Так что же делать с этой скучной идеей «я»? Всегда скучает, скучает, скучает, вбуравливаясь в какой-нибудь объект[28]. Каждый день надо есть, каждый день — переваривать, каждый день — испражняться; тебе приходится проделывать все эти личностные вещи. История личности, «я», так или иначе скучна. Любая история скучна.

Тереза: Но есть ещё и другая сторона, Карл.

Карл: Какая сторона?

Тереза: Вроде той лёгкости, которую я, похоже, испытываю. Мне это кажется скучным.

Карл: Ага, надеюсь. Скука выкинет тебя пинком, поскольку «Тереза» в любом случае скучна.

Тереза: Ничего не происходит.

Карл: И что?

Тереза: Я бы, честно говоря, предпочла побольше ухабов. (смех)

Карл: (группе) Видите, хныкание никогда не прекращается! (смех ещё сильнее)

Тереза: Я по гороскопу Рыбы, как и твоя мать.

Карл: Она Обезьяна [по китайскому гороскопу] и Рыбы, как и моя мать. Видите, из этого рождаются хныкальщики. Для них всё всегда плохо. Это идеальное учение. Можешь делать, что хочешь. Если у тебя сложились отношения с кем-то вроде них, ты сдашься очень быстро. (смех)

Тереза: Но может быть после комы что-нибудь да случится!

Карл: Прекрасная идея! Ты боишься себя, потому что опасаешься, что быть собой слишком скучно. Милая отмазка, ага. (смеётся) Всевышний говорит: «О, лучше мне не быть собой — вдруг это слишком скучно? Я лучше буду жалким искателем и буду страдать — по крайней мере, хоть какое-то развлечение!»

(присутствующие задыхаются от хохота)

«Нет, это не для меня, так мне не нравится. Не хочу быть этим, потому что этот фильм мне не нравится. Слишком скучный. Лучше буду гореть в аду, прибитый гвоздями; придёт дьявол, и каждая мысль будет обжигать меня огнём. Да. А отсутствие мыслей — нет, это слишком скучно для меня. Мне, дьяволу, нужен ад».

Тереза: Тебе было бы скучно, если бы у тебя не было мыслей. Тебе не о чем бы было говорить.

Карл: Это ещё что?

Тереза: Ну конечно, я хотела похныкать.

Карл: Дьяволу всегда всё будет скучно, даже в аду, потому что скука — это ад и вместо дьявола — ты! «Дьявол Тереза», ещё одна адская скука.

Тереза: Ходячая скука.

Карл: Ходячий ад. Имя скуки — «Тереза». Тебя ничего никогда не удовлетворит. Вот что ты имеешь в виду. Ни то, что было раньше, ни то, что будет потом, не принесёт тебе удовлетворения.

Тереза: Просто интересно видеть всё это. Просто наблюдать.

Карл: (со смехом) Интересно? Ой!

Тереза: (со смехом) Да нет. Со мной всё в порядке. (смех)