Только ум тревожится из-за ума

Клара: У меня есть вопрос. Во мне сидит постоянный докладчик. Он докладывает всё. Изменения, бла-бла-бла, всё.

Карл: Докладывает: «Сейчас покоя больше, чем вчера». (смех)

Клара: И так без перерыва. Он оставляет меня в покое во время сна, но даже во сне я просыпаюсь всё с тем же парнем. Но у меня вопрос: у тебя такое осталось до сих пор?

Карл: Дьявол в горле? Который всё время разговаривает со мной? Да, разницы нет.

Клара: Кто этот незваный гость?

Карл: О Боже. Гость, которого ты не приглашала. Что ты делаешь с гостем, которого ты не приглашала и от которого не можешь избавиться?

Клара: Это ужасно.

Карл: Только потому, что ты хочешь избавиться от этого гостя.

Клара: О!

Карл: Просто позволь ему разговаривать, делать «ежедневный доклад». «Есть, сэр». Что делать с гостем, от которого ты не можешь отделаться, ведь ты говоришь, что не можешь отделаться от этого докладчика. В тот момент, когда тело пробуждается, начинается доклад. «Как ты спал? Что тебе снилось? Что случится сегодня? Бла-бла-бла». Что с этим делать?

Ты убиваешь его своей осведомлённостью. Ты осведомлена об этом докладчике. Потому что дьявол ничем не отличается от того, что ты есть. Это переживание того, что ты есть. Ты делаешь доклад самой себе. Разницы нет. Всё есть Сердце. Всё есть Я. Когда есть второе Я, оно ничем не отличается от первого Я. Это просто два проявления первого и второго.

Есть взаимодействие в качестве сознания. Это игра. Актёрство. Одна роль — докладчик, а вторая — «я». Но по сути своей оба есть Я: Я, говорящее от лица «я», и Я, говорящее от лица перманентного докладчика.

Ты убиваешь их обоих, когда видишь, что по сути они ничем не отличаются от Того, которым ты являешься. Когда ты видишь, что всё является Тем, которое есть ты, тогда переживающий, переживающий то, что ты переживаешь в виде докладчика, ничем не отличается. По сути разницы нет. Так в чём проблема, когда докладчик что-то докладывает? Может свобода быть потревожена свободой?

Клара: Нет.

Карл: Нет, видишь? Свобода — это всё, что есть. Нет ни одного момента без свободы. И в этой свободе существует образ переживающего и докладчика, существует взаимодействие сознания. И что? Что с этим делать?

Клара: Просто оставить его у себя в голове?

Карл: Кто беспокоится?

Клара: Я!

Карл: Ага, «я». Так что не так с этим «я», которого беспокоит что-то ещё? Только то, что ты принимаешь себя за «я», а что-то ещё — за второго. Тогда всё становится врагом.

Из первой лжи о том, что ты существуешь, из этого первого «врага» ты попадаешь во враждебную ситуацию. В тот момент, когда ты оказываешься якобы рождённой, ты создаёшь шесть миллиардов других, и эти шесть миллиардов других являются врагами. Поскольку первое «я» уже есть враг. Поэтому, будучи первичной по отношению к первому «я», ты первична по отношению к тем шести миллиардам — не знаю чего — образов. То есть все они живут благодаря тому, что ты есть, но ты живёшь не благодаря им.

И что тогда делать с этим первым «я» и теми шестью миллиардами других, если ты не можешь избавиться от них? Раз ты — это беспомощность, которая не может не воображать себя тем одним и шестью миллиардами другими, раз ты не можешь не пробудиться к осознанности «я», а затем к «я есть» и к миру, раз ты не можешь не творить, будучи Тем, которое абсолютно, Тем, которое есть проявленность, — что же делать?

Австралиец: Выпей ещё пива.

Карл: Выпей пива, да. И тогда тебе явится Шекспир[73]. Когда это исчезнет, и Шекспир исчезнет, когда не будет вопроса «быть или не быть?..»

Клара: То есть это означает, что докладчик всегда будет присутствовать? Я имею в виду, я слышала, что мистики говорят о состоянии «не-ума»…

Карл: Да, если бы ты признала себя в этом «я», в докладчике, во всём, что ты переживаешь, не считая это чем-то отличным от того, что ты есть. По сути своей ты есть То, которое является переживающим, переживающим то, что переживается, поскольку ты — это То, которое есть. В Том никогда не было никакого ума, ничего не было, ничего, что может потревожить тебя, поскольку То, которое является самой свободой, не может быть потревожено свободой.

Эта свобода суть отсутствие второго. Поэтому всё, что есть, является развлечением с помощью говорения, Я говорит с Я. И что? Саморазвлечение. И кому тогда нужно, чтобы Я заткнулось? Какому второму Я?

Что обладает «не-умом»? Абсолютный не-ум присутствует, если ты видишь, что всё, что есть, есть Я и пребывание им. Будучи в абсолютной степени тем, что ты есть, ты являешься Тем, которое есть само бытие. Итак, ты — это То. Никогда не было, никогда не будет никакого ума. Тогда что такое не-ум? Нет ни ума, ни не-ума. Оба являются идеями.

И кому нужен «не-ум»? Уму. Только ум тревожится из-за ума. Не обращай внимания! (смех)

Всё, с чем ты сталкиваешься, исходит из этой идеи о том, что чему-то требуется изменение, что-то должно быть другим ради того, что ты есть. Всё это появляется и уходит и не может уничтожить тебя, поскольку ничто никогда не могло сотворить тебя. И что теперь?

Клара: Может быть, мне стоит попробовать кофе вместо чая.

Карл: Гроб?[74] (смех) Говорю тебе, в тот момент, когда ты думаешь, что живёшь, ты делаешь шаг в гроб и умираешь. Любая идея о том, что ты жива, делает тебя мёртвой. Так что эта идея о жизни, о рождении — это «гробовая» идея. Она сразу же становится твоими похоронами. Любая идея о том, что ты живёшь, — это самоубийство. Ты делаешься объектом. Ты переходишь из абсолютного бытия в относительную идею «я живу». Поэтому всё это — гроб. Все обитатели его — трупы.

Аико: Пападжи говорил «кладбище».

Карл: Кладбище, да, страна теней для трупов — этих образов.

Луиза: Из страны теней в страну милости.

Карл: Это страна милости, поэтому она пуста.

Луиза: Безумие.

Карл: Это то, о чём Иисус сказал: «Пусть мертвецы хоронят мертвецов». Не беспокойся. Идеей о том, что ты инкарнировалась, что ты рождена, ты убиваешь себя. Поэтому рождение — это видение того, что то, что ты есть, никогда не рождалось. Это второе рождение того, что ты есть.

Луиза: Это вспоминание.

Карл: Вспомнить всё. Должен прийти Шварценеггер? Нет, оставь губернатора в Калифорнии. (смех)

Рождение подобно идее Кришны. Даже Рамана говорил об этом. Второе рождение твоей абсолютной природы — это видение того, что то, чем ты являешься, никогда не рождалось. Любая идея, которую ты создаёшь о себе, всякое определение себя убивает тебя. Поэтому каждый момент, когда ты не являешься этим Абсолютом — этим абсолютным «незнанием» того, что ты есть и что не есть, — каждый момент, когда ты отождествляешь себя с чем-то с помощью того или иного определения, является самоубийством. «Привет, самоубийство!» — «Привет, труп!». О, это не так уж и плохо. (смех)

Лиз: Ты не оставляешь нам надежды, Карл.

Карл: Надежды? Никакой надежды. Но это не новость.

Луиза: (со смехом) Не так плохо. Но и не так хорошо!

Карл: Это не хорошо и не плохо, в этом хорошая сторона дела.

Лиз: Никакой божественной любви, никакого приятия, никакой реинкарнации. Нет ничего.

Карл: Никакого выхода.

Тереза: Никакой лучшей жизни, никакого расслабления.

Моника: Никакого просветления.

Тереза: Никакого улучшения.

Карл: Я бы сказал, что ты не можешь сделаться более просветлённой, чем ты уже есть.

Моника: О Боже!

Карл: Тебе всегда хочется большего.

Моника: Нет, лучшего!

Карл: Лучшего просветления. (смех) Нет, всё сводится только к этому самому уму, к идее обладания. Если её нет, то никому нет дела. Есть беззаботность. Но в тот момент, когда ты отождествляешь себя с чем-то, появляется «моё». Это «моё» появляется из рождения, из разделения. Ты создаёшь «моё бытие». И тогда всё, что ты ни делаешь, — это желание улучшить это бытие, которое принадлежит тебе. Такова природа этого.

Но всё, что ты можешь улучшить, мертво. Пусто. Всё это сэконд-хэнд. Тряпьё. Всё ещё болит голова?

Луиза: Вот сейчас всё нормально. Именно в данный момент всё в порядке.

Карл: Именно в данный момент всё прошло. Мгновенное изгнание.

Луиза: Наказание?[75]

Карл: Наказание контроля. Головной болью.

Луиза: Ты сейчас опять над этим работаешь, а?

Карл: Я над этим работаю? (смех)

Моника: Он отослал бы её обратно.

Карл: Нет, я испытываю сильное сострадание к этому. Обычно я действительно ничего не делаю. Но это достаточно сложно.

Никто не может выдержать этого. Когда есть кто-то, кто ничего от тебя не хочет, ничего не хочет дать, ничего изменить, ничего делать, то для личности действительно сложно пребывать в этом. Потому что это худшее, через что может пройти личность. Никто ничего от неё не хочет. Тебе не нужно ничего менять, тебе не нужно улучшать, тебе не нужно ничего делать — это словно убивает тебя. Это убивает идею «тебя, которому нужно что-то делать». Ты оказываешь отчаянное сопротивление, потому что это забирает все твои идеи о жизни, о бытии личностью, которой нужно совершенствоваться. На тебя нет никакой реакции. Тебя даже не знают.

«Кто вообще этот парень? Он не разговаривает со мной. Поговори со мной!» «Нет. Я тебя даже не знаю». «Признай меня! Скажи мне, что я созрел. Скажи мне, что, возможно, я неудачник, всё что угодно, но только поговори со мной. Скажи мне, что что-то должно измениться во мне, потому что, если я могу измениться, значит, я всё ещё живу. Но ты говоришь со мной так, словно я уже мёртв». «Да, ты мёртв!»

Луиза: Да, похоже на то. Творение этого молотка отвлекает на себя внимание, так что я ощущаю его в своей системе тело-ум. Знаешь, это как отпечаток. Иначе, возможно, я бы ничего не чувствовала. Это как фокус с ощущением манипуляции.

Карл: Что?

Луиза: (со смехом) Всякий раз, когда я думаю, что сижу на ней — тыдым-тыдым-тыдым! — я сваливаюсь с этой лошади. Неосёдланная лошадь скачет галопом обратно в пустыню!

Карл: Лошадь просто исчезает под тобой. Бог ты мой, ты — это летающий ковёр. Ты не можешь нигде приземлиться. Подушка для бытия.

Луиза: Питомец?[76]

Карл: Питомец бытия. Петаль[77]. Хм.