1.1.1. Звукосимволическая (Платон)

Звукосимволическая гипотеза о происхождении языка сформировалась в споре, который возник в Греции в V в. до н. э. между «натуралистами» и «конвенционалистами». Учителем первых был Гераклит, а учителем других — Демокрит. Натуралисты считали, что слова создавались в соответствии с природой (натурой) обозначаемых ими вещей, а конвенционалисты настаивали на том, что слова — результат соглашения (конвенции) между их творцами — первыми людьми. Звукосимволическая гипотеза о происхождении языка зародилась в недрах учения натуралистов.

Спор между натуралистами и конвенционалистами выведен в диалоге Платона (427–347 до н. э.) «Кратил». От имени самого Платона в его диалогах выступает Сократ. Он обычно играет роль диалектика — человека, который обладает умением разрешать споры. В данном диалоге ведут спор Кратил и Гермоген. Первый — сторонник натуралистов, а другой — сторонник конвенционалистов. «У всякого сущего есть правильное имя, — утверждает Кратил, — врождённое от природы, и не то есть имя, чем некоторые люди, условившись так называть, называют, произнося при этом частицу своей речи, но некое правильное имя врождено и эллинам, и варварам, одно и то же у всех» (Фрейденберг О.М. Античные теории языка и стиля. М.; 71.: Государственное социально-экономическое издательство, 1936, с. 36).

Гермоген не соглашается: «Не могу поверить, что правильность имени состоит в чем-либо ином, чем в договоре и соглашении. Ведь мне кажется, какое имя кто чему установит, таково и будет правильное имя… Ведь никакое имя ничему не врождено от природы, но принадлежит вещи на основании закона и обычая тех, кто этот обычай установил и так называет» (там же, с. 37). Какую позицию в этом споре занял Платон?

Устами Сократа Платон сначала говорит, что прав и Кратил, и Гермоген, однако затем он уличает их в односторонности и в конечном счёте примыкает к натуралистам. Да, считал Платон, в языке имеются как имена, созданные по природе, так и имена, созданные по соглашению. Следовательно, есть основания для утверждений Кратила и Гермогена. Но всё дело в том, как создавать новые слова.

Новые слова следует создавать, по мнению Платона, в соответствии с природой (сущностью) обозначаемых вещей. Как же это делать? Это зависит от того, какое имя мы собираемся создавать — первичное (т. е. непроизводное в современной терминологии) или вторичное (т. е. производное). В первом случае задача автора нового слова состоит в том, чтобы отражать сущность обозначаемой вещи с помощью звуков, а во втором — с помощью значимых частей слова.

Термины «правильный» и «неправильный» в отношении к словам ещё не имеют у Платона культурно-речевого смысла. Его не интересовали проблемы языковой нормы. Позиция Платона в его диалоге является нормативистской, но платоновский нормативизм имеет не культурно-речевой (лингвоэтический), а гносеологический характер.

«Правильным» Платон считал то слово, которое обозначает вещь в соответствии с её сущностными качествами. «Правильный» значит «истинный». «Неправильное» имя, напротив, содержит в своём составе такие звуки (у непроизводных, т. е. «первичных», слов) или словообразовательные компоненты (у производных, т. е. «вторичных», слов), которые не соответствуют реальным свойствам обозначаемых вещей.

Свою задачу Платон видел в том, чтобы способствовать созданию «правильных» имён в будущем — таких, которые своею структурой подчёркивают истинную природу обозначаемых ими явлений. Он писал: «Давать имена нужно так, как в соответствии с природой следует давать и получать имена, и с помощью того, что для этого природой предназначено, а не так, как нам заблагорассудится…» (Платон. Сочинения в 3 томах. Т. 1.М.: Мысль, 1968, с. 421).

Данная задача может быть выполнена только в том случае, если перед тем, как создать новое слово, говорящий («законодатель» этого слова) исследует свойства обозначаемой вещи. Помощь в этом может оказать философ («диалектик»). «А законодатель, видимо, должен делать имя под присмотром диалектика, если он намерен как следует установить имя?» — задаёт риторический вопрос Платон устами Сократа (там же, с. 425).

В процессе создания «вторичных» слов говорящий должен подбирать в соответствии с выявленными свойствами вещей определённые словообразовательные компоненты, а в процессе создания «первичных» слов он должен подбирать звуки в соответствии со свойствами обозначаемых вещей. Чтобы это осуществить, он должен установить это соответствие, что и было сделано Платоном в его теории звукового символизма.

Суть теории звукового символизма состоит в приписывании звукам тех или иных значений. Платон писал: «Сжатие языка при произнесении d и упор при произнесении t полезно, кажется, применить для выражения, скованности уздою и стояния. А так как при произнесении язык очень скользит, опускаясь вниз, то, пользуясь уподоблением, он („законодатель“) так дал имена „гладкому“ (leia), „скользящему“ (olisthanein), „лоснящемуся“ (liparon), „смолистому“ (collodes) и прочим подобным вещам… А для выражения „округлого“ ему необходим был знак о, его-то он и вставлял по большей части в подобные имена» (там же, с. 473).

В своём «Кратиле» Платон заложил основы звукосимволической гипотезы о происхождении языка. Она составляет сердцевину натуралистического подхода к вопросу о соотношении первых слов и обозначаемых ими вещей. По этой гипотезе выходит, что отдельные звуки обладают некоторым значением. Это позволяет для создания новых слов подбирать такие звуки, которые соответствует природе обозначаемых ими вещей.

Мощный удар по звукосимволической гипотезе о происхождении первых слов нанёс Демокрит. Сам язык, по его мнению, содержит аргументы против обсуждаемой гипотезы. Так, в языке имеются омонимы. Если бы первые слова создавались по природе обозначаемых ими вещей, то их в нём не должно было бы быть, поскольку нельзя было бы подбирать одни и те же звуки для создания слов, обозначающих разные вещи. Не должно было бы быть в языке и синонимов, поскольку нельзя было бы подбирать разные звуки для обозначения вещей, имеющих одну и ту же природу.

У автора звукосимволической гипотезы был спасительный аргумент. Он состоял в следующем: в языке имеется много неправильных имён — таких, где звуки для обозначаемой вещи либо были подобраны по ошибке создателем слова, либо искажены теми, кто их употреблял в дальнейшем. Сократ, в частности, говорит Гермогену: «Разве ты не знаешь, любезнейший, что первые установленные имена уже искажены теми, кто хотел придать им более возвышенный характер, прибавляя и изымая буквы (звуки. — В.Д.) ради благозвучия и всячески их переворачивая, а также от приукрашивания и от времени. Например, в слове зеркало (?????????) разве не кажется неуместной вставка ?? Это, думается, делают те, кто вовсе не заботятся об истине, но создают искусственное произношение, так что, многое вставляя в первые имена, они наконец доводят до того, что ни один человек не понимает, что же значит данное имя» (Фрейденберг О.М. Античные теории языка и стиля. М.; Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1936, с. 45).

Подобные аргументы не спасли натуралистов от утраты ими былого авторитета. О том, что этот авторитет был утрачен уже в IV в. до н. э. свидетельствует диалог между двумя философами — конвенционалистом Стильпоном и натуралистом Феодором-Безбожником: «„Скажи, Феодор, что в твоём имени, то ведь и в тебе?“. Феодор согласился. „Но ведь в имени твоём — бог“. Феодор и на это согласился. „Стало быть, ты и есть бог“. Феодор и это принял без спора, но Стильпон, расхохотавшись, сказал: „Негодник ты этакий, да ведь с таким рассуждением ты себя признаешь хоть галкой, хоть чем угодно!“» (Лаэртский Диоген. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979, с. 135).

В основе лингвистического натурализма лежит идея соответствия между вещами и словами. Последние в идеале должны «подражать» вещам не только своим звуковым составом, но и словообразовательным. В реальных же языках дело до такого «подражания» сплошь и рядом не доходит. Отсутствие соответствия между вещами и словами, в конечном счете, дискредитировало позицию натуралистов. Именно об этом свидетельствует приведённый диалог, состоявшийся между Стильпоном и Феодором, который был — вопреки своему имени — атеистом, за что и получил прозвище Безбожник.

В свою очередь конвенционалистам нанёс мощный удар в XVIII в. Жан-Жак Руссо. Каким образом, спрашивал он, первобытные люди могли договориться о звучании тех или иных слов, если этих слов у них ещё не было? В «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми» он писал: «Необходимо было прежде обладать речью, чтобы потом ввести её в употребление» (Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения. Т. 1. М.: Гослитиздат, 1961, с. 60).

Между тем спор между натуралистами и конвенциалистами в античной философии языка — предвосхищение той науки, которую в XX веке стали называть лингвосемиотикой. Её родоначальник — Фердинанд де Соссюр (1857–1913). Эта наука указывает на два главных признака языкового знака — отсылочность и произвольность (условность). Первый из этих признаков состоит в том, что языковой знак, как и любой другой, отсылает к определённой реалии, а второй — в том, что его собственные свойства отличаются от свойств этой реалии (сколько ни говори слово халва, во рту сладко не станет) (см. подр.: Даниленко В.П. Введение в языкознание. Курс лекций (с грифом УМО Министерства образования и науки РФ). М.: Флинта: Наука, 2010, с. 19–25). Первый из этих признаков забрезжил на небосклоне античной философии языка в учении натуралистов, а второй — в учении конвенциалистов.

Принцип произвольности знака в какой-то мере ослаблен у звукоподражательных слов (например, в русском языке «кукарекать», «мяукать» и т. п.), однако и в подобных случаях этот принцип действует, поскольку в разных языках звукоподражательные слова по своему звучанию не совсем совпадают (ср. русское слово кукушка с немецким Kuckuck, английским cuckoo). Однако сам факт существования звукоподражательных слов послужил предпосылкой для появления звукоподражательной гипотезы о происхождении языка.