4.2. Эволюция предъязыка

Есть в истории науки такие работы, значение которых со временем не только не уменьшается, а, напротив, увеличивается. К таким работам относится очерк Чарлза Хоккета The Origin of Speech (Происхождение речи), опубликованный в сентябре 1960 г. в 203 номере журнала Scientific American (http://philology.by/uploads/logo/hockett.pdf).

Чем объясняется успех указанного очерка Ч. Хоккета? Выработкой чётких параметров, позволяющих сравнивать человеческий язык с «языками» животных. Он выделил 13 таких параметров, среди которых особенно важное значение имеют «произносительно-слуховой канал», «взаимозаменяемость», «специализация», «семантичность», «перемещаемость», «продуктивность», «традиционная преемственность» и «двойственность».

Большинство из параметров Ч. Хоккета свидетельствует об относительной разнице между человеческими языками и животными. Так, произносительно-слуховой канал коммуникации характерен не только для человеческого языка, но и для языка некоторых животных (например, обезьян).

Относительность различий между человеческими языками и животными обнаруживается на уровне взаимозаменяемости (живые организмы, принадлежащие к одному и тому же виду, как правило, способны вступать друг с другом в диалог), специализации (знаки, которыми пользуются люди и животные, являются, как правило, специфическими для разных народов и разных видов животных), семантичности (за тем или иным знаком закрепляется некоторое значение как у людей, так и у животных), перемещаемости (знаковые системы позволяют делать сообщения об объектах, которые находятся за пределами ситуаций, где они создаются. Отрыв плана содержания тех или иных сообщений от сиюминутных ситуаций общения в особенности характерен для людей), продуктивности (как люди (в особенности!), так и животные способны создавать из ограниченного числа знаков множество сообщений), двойственности (у любой системы знаков есть план содержания и план выражения. Всё дело только в степени развития этих планов у людей и животных: у первых она неизмеримо выше, чем у других).

В приведённый список мы не можем включить традиционную преемственность, под которой имеется в виду фундаментальное отличие человеческого языка от животного. В таблице Ч. Хоккета данное отличие помещено на предпоследнее место. Но по своей значимости оно должно стоять на первом. Оно состоит в том, что человеческий язык передаётся от одного поколения к другому и осваивается в онтогенезе посредством культурной традиции, а животный — посредством генетической преемственности по преимуществу. Относительность разницы между людьми и животными в данном пункте очень ничтожна. Об этом свидетельствуют, в частности, такие факты:

1) японский младенец, выросший во французской семье, заговорит на французском, а не японском языке;

2) дети, выросшие среди животных (маугли), наследуют от своих родителей те или иные качества, но в число таких качеств язык не входит;

3) галки, живущие на отдалённых территориях и не имеющие контактов друг с другом, «разговаривают» между собой на одном и том же «языке».

Остановлюсь на двух последних пунктах.

Маугли.

Индийский психолог Рид Сингх поведал миру в своём дневнике историю о Камале и Амале — девочках, воспитанных волчицей. Их отняли от неё, когда первой было 8 лет, а второй — 18 месяцев. Даже внешне они были похожи на волчат: передвигались на четвереньках, по-волчьи боялись людей, по-волчьи огрызались, по-волчьи выли и т. д. Их поведение в яркой форме подтверждает культурную сущность человека. Вне культуры нет человека. Вне культуры процесс очеловечения невозможен.

Несмотря на некоторый врождённый опыт, младенец появляется на свет по существу животным. Чтобы стать человеком, он должен впитать в себя культуру. Чем больше культуры он в себя впитает, тем больше он человек.

За девять лет, которые Камала ещё прожила после возвращения в человеческое общество (Амала умерла через год) по существу не стала полноценным человеком. Её научили ходить по-человечески, отучили от некоторых волчьих повадок, но всё равно она осталась дикаркой. К семнадцати годам она смогла освоить лишь 40 слов. В подобном положении оказываются и другие Маугли. Историй с ними сейчас насчитывается несколько десятков. Вывод один: язык — это продукт культуры не только в филогенетическом смысле, но и онтогенетическом.

Галки.

Конрад Лоренц (1903–1989), нобелевский лауреат и один из основателей этологии, перед животными языками и человеческими поместил когнитивную эволюцию — когногенез.

Когногенез есть эволюция познавательной способности у животных и человека. К. Лоренц увидел в ней результат естественного отбора. Он писал: «В возникновении всех органических форм наряду с процессами мутации и рекомбинации генов важнейшую роль играет естественный отбор. В процессе отбора вырабатывается то, что мы называем приспособлением: это настоящий познавательный процесс, посредством которого организм воспринимает содержащуюся в окружающей среде информацию, важную для его выживания, или, иными словами, знание об окружающей среде» (Лоренц К. Оборотная сторона зеркала: М.: Республика, 1998, с. 14).

Иначе говоря, сам естественный отбор, направленный на выживание в живой природе наиболее приспособленных, рассматриваемый с информационной точки зрения, есть, по К. Лоренцу, когногенез, поскольку отбор признаков, жизненно полезных для выживания той или иной особи, осуществляется вовсе не чудесным, а когнитивным, познавательным образом.

Важнейшей составляющей биогенеза является прирост информационных ресурсов, которыми располагают его участники. Более того, вымирают именно те особи, которые оказались не способны к когнитивной эволюции. К. Лоренц ушёл дальше Ч. Дарвина, который говорил о том, что в живой природе выживает сильнейший. С точки зрения австрийского этолога: среди отдельных представителей того или иного вида выживает умнейший. Это справедливо и по отношению к тем или иным видам в целом. Но в особенности это справедливо по отношению к людям — самым умным представителям биосферы.

К. Лоренц исследовал роль «языка» в когнитивной эволюции животных. В книге «Кольцо царя Соломона» он писал: «Животные не обладают языком в истинном смысле этого слова. У высших позвоночных, а также и у насекомых — главным образом у общественных видов этих обеих больших групп животного царства — каждый индивидуум располагает определённым числом врождённых телодвижений и звуков, служащих для выражения эмоций. Существуют также врожденные способы реакции на эти сигналы, причём реакция наступает всякий раз, когда животное видит или слышит другого представителя своего вида. Некоторые виды птиц, общественная жизнь которых стоит на высоком уровне, такие, как галки и серые гуси, обладают усложненным кодом, состоящим из ряда подобных сигналов. Каждая птица способна произносить и понимать их без всякого предварительного научения. Согласованность в поведении разных индивидуумов у общественных видов животных, возникающая в результате взаимодействия врождённых сигналов и ответных поступков, вызывает у человека впечатление, что птицы разговаривают и понимают друг друга. Врожденный сигнальный код животных, несомненно, коренным образом отличается от человеческого языка, каждое слово которого трудолюбиво заучивается нашими детьми, прежде чем они научатся говорить. Кроме того, такая система сигнализации жестко закреплена наследственностью и, подобно многим чертам строения тела, является характерной особенностью каждого вида; поэтому сигнальный код сохраняется неизменным на всем пространстве распространения вида. Хотя это может казаться очевидным, однако я испытал нечто вроде наивного удивления, когда услышал „разговор“ галок в Северной России, — они беседовали на том самом знакомом мне диалекте, который в ходу у галок, живущих на нашем доме в Альтенберге. Поверхностное сходство между этими „высказываниями“ и человеческой речью уменьшается, по мере того как исследователь приходит к выводу, что все звуки и телодвижения животных выражают только их эмоциональное состояние и не зависят от того, есть ли поблизости другое существо того же вида. Факты отчетливо доказывают, что даже гуси и галки, живущие с самого рождения в полной изоляции от себе подобных, подают свои сигналы в тот самый момент, когда их охватывает соответствующее настроение. При таком положении вещей становится абсолютно очевидным автоматический и даже механический характер подобной сигнализации. Следовательно, мы обнаруживаем её коренное отличие от человеческого языка. В поведении человека также можно найти мимические сигналы, которые автоматически передают определённое настроение, и, помимо вашего намерения или даже вопреки ему, влияют на окружающих. В качестве простейшего примера вспомним зевоту. Мимика, подобная зевоте, сразу обнаруживает ваше настроение с помощью явных сигналов, действующих на зрение и слух окружающих» (Лоренц К. Кольцо царя Соломона. М.: РИМИС, 2011, с. 104–106).

Отсюда следует, что главное отличие между «языком» у животных и языком у людей состоит в том, что первый — продукт по преимуществу био- и психогенеза, что делает его явлением врождённым по преимуществу, передаваемым генетическим путём, а второй — продукт не столько био- и психогенеза, сколько культурогенеза, что делает его явлением, приобретаемым в процессе культурной эволюции. Язык у людей — феномен по преимуществу социокультурный, а у животных он «вшит» во врождённую программу.

Современные исследователи внесли кое-какие поправки в учение К. Лоренца о разнице между животными и человеческими языками. Обнаружилось, что животные «языки» не только передаются по наследству, но и в какой-то мере — результат научения. Обнаружилось также, что высшие животные обладают таким потенциалом, который позволяет им осваивать языки-посредники, которые создали для них исследователи-экспериментаторы. Но что это меняет? Даже если животные вовсю заговорят на человеческих языках, что они нам расскажут? Увы, они обрисуют нам свою — животную — картину мира, а не человеческую. Тут-то и обнаружится лишний раз пропасть, которая отделяет нас от них. Эта пропасть называется культурой.

Современные наблюдения за коммуникативным поведением животных не могут отменить главного — вывода о том, что животные «языки» в основе своей — явление по преимуществу биопсихическое, а человеческие — социокультурное. Иначе говоря, животные «языки» — в первую очередь порождение биопсихогенеза их носителей и во вторую очередь — порождение предкультуры этих носителей.

У людей же всё выглядит с точностью до наоборот: их язык — в первую очередь продукт их культурогенеза и во вторую очередь — продукт их биопсихогенеза. Но и по пути своего биопсихогенеза животные предки человека ушли от своих животных собратьев на неизмеримо большее расстояние, чем это удалось другим животным. Вот почему нашим животным предкам и удалось совершить в своём развитии скачок от животного «языка» к человеческому. Этот скачок был подготовлен предварительной эволюцией предъязыка.

Мы можем наметить здесь три процесса в переходе предъязыка в язык.