ЗАКОНОПРОЕКТ О ГРАЖДАНСКОМ ОПОЛЧЕНИИ

ЗАКОНОПРОЕКТ О ГРАЖДАНСКОМ ОПОЛЧЕНИИ

I

Кёльн, 20 июля. Гражданское ополчение распущено — таков основной параграф законопроекта об учреждении гражданского ополчения, хотя этот параграф и помещен лишь в конце законопроекта в весьма скромной форме, в виде § 121, гласящего:

«Ввиду учреждения настоящим законом гражданского ополчения все вооруженные части, входящие в данное время в состав гражданского ополчения или существующие наряду с ним, объявляются распущенными».

К роспуску частей, не входивших непосредственно в гражданское ополчение, уже приступили без всяких церемоний. Роспуск же самого гражданского ополчения можно провести только под видом его реорганизации.

Чувство приличия заставило законодателей включить в § 1 следующую конституционную фразу:

«Гражданское ополчение имеет назначение охранять конституционную свободу и законный порядок».

Чтобы вполне соответствовать «смыслу этого назначения», гражданское ополчение не должно, однако, ни думать, ни говорить об общественных делах, ни обсуждать их, ни выносить решения (§ 1), ни устраивать собраний, ни браться за оружие (§ 6), вообще не должно подавать ни малейших признаков жизни без разрешения властей предержащих. Не гражданское ополчение «охраняет» конституцию от властей, а власти охраняют конституцию от гражданского ополчения. Согласно § 4, гражданское ополчение должно слепо «следовать приказу властей», воздерживаться от всякого вмешательства «в действия общинных, административных и судебных властей» и отказаться от всяких рассуждений. В случае «отказа» от пассивного повиновения г-н регирунгспрезидент может «отстранить» гражданское ополчение «от несения службы» на 4 недели (§ 4). Если же оно навлечет на себя высочайшее недовольство, то «по королевскому указу» оно может быть «отстранено от несения службы» на «6 месяцев» или может даже быть совсем «распущено» и только через шесть месяцев оно должно быть заново сформировано (§ 3). Итак (§ 2), «в каждой общине королевства должно быть учреждено гражданское ополчение», если только г-н регирунгспрезидент или король не сочтут нужным распорядиться иначе в каждой общине. Если государственные дела не подлежат «ведению» гражданского ополчения, то, наоборот, гражданское ополчение «подлежит ведению министра внутренних дел», т. е. министра полиции, который является его естественным начальником и «по смыслу своего назначения» — верным Эккартом[147] «конституционной свободы» (§ 5). Пока гражданское ополчение не призывается г-н ом регирунгспрезидентом или другими господами чиновниками к «охране конституционной свободы», т. е. к исполнению предписаний своих господ начальников, т. е. к несению службы, его настоящее назначение сводится к выполнению воинского устава, составленного каким-нибудь королевским полковником. Воинский устав — это его magna charta^{79}, для охраны и выполнения которой оно, так сказать, и создано. Да здравствует воинский устав! Наконец, включение в ряды гражданского ополчения дает повод заставить каждого пруссака «в возрасте от 24 до 50 лет» принести следующую присягу:

«Клянусь в верности и повиновении королю, конституции и законам королевства».

Бедная конституция! Как робко, застенчиво и по-мещански скромно, в какой униженной позе примостилась она между королем и законами. Сначала идет роялистская присяга, присяга любезных верноподданных, затем конституционная присяга, а под конец следует присяга, не имеющая уже никакого смысла, — кроме легитимистского, — как будто наряду с законами, которые исходят из конституции, существуют еще и другие законы, обязанные своим происхождением королевскому всевластию. И вот почтенный гражданин оказывается целиком, с головы до ног, — «в ведении министерства внутренних дел».

Этот честный человек получил оружие и мундир под условием, что он прежде всего откажется от своих основных политических прав, права союзов и пр. Поставленная передним задача охранять «конституционную свободу» «по смыслу своего назначения» решается таким образом, что он обязан слепо повиноваться распоряжениям властей и что самую обыкновенную, признаваемую даже в абсолютных монархиях гражданскую свободу он заменяет пассивным, безвольным, безликим солдатским повиновением. Превосходная школа, — как говорил г-н Шнейдер в согласительном собрании, — для воспитания будущих республиканцев! Во что превратился наш гражданин? В нечто среднее между прусским жандармом и английским констеблем. Но за все его потери утешением ему должен послужить воинский устав и сознание, что он подчиняется приказу. Вместо того чтобы растворить армию в народе, не оригинальнее ли растворить народ в армии?

Поистине необычайное зрелище — это претворение конституционных фраз в прусскую действительность!

Если пруссачество приспособляется к конституционализму, то почему бы и конституционализму не приспособиться к пруссачеству? Бедный конституционализм! Честные немцы! Они так долго жаловались, что не выполняются «самые торжественные» обещания! Скоро они будут испытывать только один страх — страх, как бы действительно не осуществились эти торжественные обещания! Народ наказывают тем же, par ou il a peche^{80}. Вы требовали свободы печати? Вот вы и будете наказаны свободой печати и получите цензуру без цензоров, цензуру с помощью прокуратуры, цензуру с помощью закона, который считает, что печать «по смыслу своего назначения» должна интересоваться всем, но только не начальством, непогрешимым начальством, — цензуру тюрем и денежных штрафов. Подобно тому, кар; олень жаждет свежей воды, так и вы будете молить, чтобы вам вернули доброго старого цензора, которого много поносили и мало ценили, чтобы вам вернули этого последнего римлянина, под аскетическим предусмотрительным надзором которого вы вели такой удобно безопасный образ жизни.

Вы требовали народного ополчения? Вы получите воинский устав. Вы поступите в ведение властей, вы будете проходить военную муштру, вас так усердно будут обучать пассивному повиновению, что у вас глаза полезут на лоб.

Прусские законодатели со свойственным им нюхом поняли, что каждое новое конституционное установление дает превосходнейший повод для новых уголовных законов, для новых регламентов, для новых карательных мер, для нового надзора, для новых придирок и для новой бюрократии.

Еще больше конституционных требований! Еще больше конституционных требований! — восклицает министерство дела. На каждое требование мы отвечаем делом!

Требование: Каждый гражданин должен быть вооружен для охраны «конституционной свободы».

Ответ: Отныне каждый гражданин подлежит ведению министерства внутренних дел.

Легче было бы узнать греков под личиной зверей, в которых их превратила Цирцея, чем узнать конституционные установления в том фантастическом обличий, которое им придает пруссачество и его министерство дела.

После прусской реорганизации Польши — прусская реорганизация гражданского ополчения!