СВОБОДА ДЕБАТОВ В БЕРЛИНЕ

СВОБОДА ДЕБАТОВ В БЕРЛИНЕ

Кёльн, 16 сентября. С начала кризиса контрреволюционная пресса беспрестанно утверждает, будто Берлинское собрание не пользуется свободой обсуждения. Вчастности, хорошо известный корреспондент «Kolnische Zeitung», пишущий под значком G, который исполняет свою должность тоже только «временно, впредь до назначения его преемника»[238], с нескрываемым страхом сообщил о «8000—10000 клубных молодчиков», которые в парке «Кастаниен-Вельдхен» «морально» поддерживали своих друзей из числа левых. «Vossische»[239], «Spenersche»[240] и другие газеты подняли такой же вой, а г-н Рейхеншпергер даже прямо предложил 7 числа перенести Собрание из Берлина в другое место (уж не в Шарлоттенбургли?).

«Berliner Zeitungs-Halle» помещает длинную статью, в которой пытается опровергнуть это обвинение. Она заявляет, будто бы тот факт, что значительное большинство оказалось на стороне левых, в отличие от прежнего колеблющегося поведения Собрания, отнюдь не свидетельствует о не последовательности. Можно доказать,

«что голосование 7 числа и со стороны тех, которые прежде всегда голосовали за предложения министров, могло состояться, не противореча их прежнему поведению, и что, с точки зрения этих депутатов, голосование это находится даже в полном соответствии с их прежним поведением…» Депутаты, перешедшие из обоих центров, «находились в заблуждении: они представляли себе дело таким образом, будто министры являются исполнителями воли народа; в стремлении министров восстановить спокойствие и порядок они видели выражение своей собственной воли, воли депутатов большинства, и не замечали, что министры лишь тогда могут считаться с волей народа, когда она не противоречит воле короны, но не тогда, когда противопоставляет себя ей».

Так «объясняет» «Zeitungs-Halle» поразительный факт внезапной перемены ориентации столь многих депутатов представлениями и заблуждениями этих депутатов. Трудно придать делу более невинный вид.

Газета, однако, признает, что запугивания имели место. Но, полагает она,

«если внешние влияния и оказали некоторое воздействие, то это выразилось в том, что они в известной мере уравновесили влияние лживых обещаний со стороны министерства и его попыток сбить с толку депутатов и тем самым дали возможность многим слабым и несамостоятельным депутатам следовать… естественному жизненному инстинкту».

Вполне понятны причины, побуждающие «Zeitungs-Halle» морально оправдывать таким образом в глазах публики колеблющихся депутатов обоих центров: статья написана скорее для этих самых господ из обоих центров, чем для публики. Для нас же, имеющих привилегию говорить откровенно и поддерживающих представителей той или иной партии лишь до тех пор и постольку, поскольку они выступают революционно, — для нас таких причин не существует.

Почему бы нам-то не сказать этого? Конечно, депутаты обоих центров 7 числа испугались народных масс; был ли их страх обоснован или нет — этот вопрос оставим в стороне.

Право демократических народных масс оказывать своим присутствием моральное воздействие на позицию учредительных собраний есть старое революционное право народа, которое со времен английской и французской революций использовалось во все бурные эпохи. Этому праву история обязана почти всеми энергичными шагами таких собраний. Если люди, цепляющиеся за «почву законности», если трусливые и филистерски-настроенные друзья «свободы дебатов» испускают вопли против этого, то лишь по той причине, что они вообще не хотят никаких энергичных решений.

«Свобода дебатов»! Нет более пустой фразы, чем эта. «Свобода дебатов» ограничивается, с одной стороны, свободой печати, свободой собраний и слова, правом народа на вооружение. С другой стороны, она ограничивается существующей государственной властью, находящейся в руках короны и ее министров: армией, полицией, так называемыми независимыми судьями, которые, однако, на доле зависимы от любого продвижения по службе и любых политических перемен.

Свобода дебатов всегда была фразой, которая означала лишь одно: независимость от всех не признаваемых законом влияний. тогда как признаваемые влияния — подкуп, продвижение по службе, частные интересы, страх перед роспуском палаты и т. п. — делают прения истинно «свободными». Но в революционное время эта фраза совершенно лишена смысла. Там, где друг против друга стоят во всеоружии две силы, две партии, где ежеминутно может вспыхнуть борьба, депутатам остается только такой выбор:

либо они становятся под защиту народа — ив таком случае им уж придется примириться стем, что время от времени они будут получать назидательный урок;

либо они становятся под защиту короны, переезжают в какой-нибудь маленький город, совещаются под охраной штыков и пушек или даже осадного положения — ив таком случае им не приходится возражать, если корона и штыки будут предписывать им решения.

Запугивание со стороны невооруженного народа или запугивание со стороны вооруженной военщины — пусть Собрание сделает выбор.

Французское Учредительное собрание переехало из Версаля в Париж. По правде говоря, это соответствовало бы всему характеру германской революции, если бы согласительное собрание переехало из Берлина в Шарлоттенбург.

Написано 16 сентября 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 105, 17 сентября 1848 г.

Перевод с немецкого