63. О символических совпадениях
63. О символических совпадениях
Хотелось бы уже погрузиться с головой в завершающие 30-е главы, но что-то не даёт. Не пускают важные символы из предыдущих глав, которые остались не раскрытыми. Возможно, по этой причине утром в только пробудившуюся голову пришла странная ассоциация. Вспомнился давний случай из детской серии «от трёх до пяти»: «Пап, а почему бабушкиного кота Сёмгой назвали?», когда пришлось объяснять, что это не в честь рыбы, а в честь усатого маршала. Стоп, говорю я себе, уже совсем проснувшись, а ведь действительно, про сёмгу, которую Бегемот спас из грибоедовского пожара, мы и забыли. А ещё непонятно, почему фамилия у нашего кота именно Скабичевский, а подпись – Панаев? С фамилии, пожалуй, и начнём.
Вообще любопытные случаются в жизни совпадения, символические. Не успел выложить в свой журнал главу про пожар в торгсине, как на ленте новостей появилась фотография Смоленской площади с горящим зданием по соседству со знаменитым гастрономом. А не так давно, в марте очень позабавили две новости с промежутком в неделю о том, что в Питере кто-то пытался поджечь рынок «Апраксин двор». Вроде бы ничего интересного, если не знать взаимосвязи двух писательских фамилий Скабичевский и Панаев. Объединяют их два художественных описания знаменитого петербургского пожара 28 мая 1862 года, случившегося в Духов день. Эпицентром этого пожара был Апраксин двор, «лабиринт деревянных лавчонок, занимавший не менее квадратной версты». Как и в знаменитом римском пожаре полыхнуло сразу в нескольких местах, а потому нужно было объяснить виновников явного поджога. С одной стороны, подозревались польские сепаратисты и местные нигилисты, с другой стороны, уж больно хорошо этот большой пожар, уничтоживший азиатские трущобы в европейском городе, отвечал градостроительным планам властей.
Но признаемся себе честно, эта параллель с римским пожаром не имеет большого смысла, тем более что в 1862 году в самом разгаре либеральные реформы. Разве что наоборот, Автор хочет сказать, что пожар пожару рознь, и некоторые из них помимо всеобщего испуга приносят пользу. Этим замечанием можно было бы и ограничиться, если бы не один маленький момент из таинственной биографии главного прототипа одного из наших героев, имеющего привычку представляться под разными фамилиями. В том числе представиться Панаев, а подписаться Скабичевский. В книге Бузиновских о Бартини упомянут эпизод с «воспоминаниями» этого мнимого иностранца о раннем детстве, в котором тот маленьким мальчиком заблудился ночью в огромном парке князей Скарпа. Однако такой княжеской фамилии в Италии нет и не было. Зато в России была графская фамилия Апраксин, к которой отсылает обратная анаграмма фамилии «Скарпа». Если же иметь в виду известную традицию русской знати отдавать незаконнорожденных детей на воспитание за границу с выдуманной благородной биографией, то возникают достаточно основательные гипотезы о действительном происхождении Бартини. Такие воспитанные в иностранном окружении, получившие блестящее образование молодые русские люди могли сделать карьеру на службе Отечеству в военной разведке, да и сама разведка вряд ли прошла бы мимо такого кадрового резерва.
Разумеется, это только рабочая гипотеза, но она может объяснить участие Бартини в круге очень близких к Сталину специалистов, а также особое внимание самого Сталина к Бартини. Ведь по одной из достаточно убедительных версий сам Сталин тоже был незаконнорожденным сыном знаменитого русского путешественника и военного разведчика Пржевальского. Можно сказать товарищ по несчастью. Это тоже лишь гипотеза, основанная на семейном предании Петра Капицы, дед которого был земляком, коллегой и близким другом Пржевальского. До своей смерти он хранил его личную тайну и заботился о сыне друга. Эта версия, в частности, объясняет тот факт, что для охраны семейного гнезда Капицы от Берии Сталин разместил на Николиной горе отдельную инженерную часть. А так же факт, что Иосифа отчислили из семинарии сразу после смерти генерала Стебницкого, который тоже был учёным-географом, тоже связан с военной разведкой, поскольку возглавлял топографическую службу Генштаба, но большую часть карьеры служил на Кавказе, в Тифлисе.
А вот ещё одна краткая биографическая справка: «Апраксин, граф Антон Степанович (1819–1899 гг.) – генерал-лейтенант. Известен в числе немногих первых литераторов и практических деятелей по вопросам воздухоплавания в России. Начал постройку собственного воздушного корабля, но, за его смертью, она не была закончена. Написал соч.: «Воздухоплавание и применение его к передвижению аэростатов свободных и несвободных по желаемым направлениям» (СПб., 1884 г.)».
Нет, разумеется, это тоже чисто случайное совпадение, которое ничего не доказывает. Мы же никогда не признаем, что гений, творческий дух той или иной специальности развивается на протяжении нескольких поколений и передаётся с молоком матери? Так что гениальный авиаконструктор Бартини вовсе не обязательно должен иметь своим предком одного из основоположников отечественного воздухоплавания генерала Апраксина. Соответственно, и гений военной стратегии Сталин мог получить свой дар в наследство от простого грузинского сапожника, а вовсе не от легендарного военного разведчика и учёного. И вместе они вовсе не горели страстным желанием глубоко законспирированного профессионала истребить окружающую бездарную сволочь и поддержать настоящих учёных и патриотов, чтобы вернуть Отечеству былое величие. И самое главное, что при полном отсутствии такого желания и глубоких мотивов, у них практически получилось и то, и другое.
Вот на такие безумные фантазии, на такую нетерпимую в наши дни апологию пилатчины наталкивают иногда ассоциации, связанные с фамилией Скабичевский. Да и что вы хотите от толкователя мистико-фантастического романа, главный герой которого обещал нам напоследок сюрпризы?
Вернёмся к нашим пожарным котам, которые после посещения Грибоедова явились на террасу Дома Пашкова в таком виде: «Так, под мышкой у него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут поварской, наполовину обгоревший халат, а в другой руке он держал цельную семгу в шкуре и с хвостом». Первые два аксессуара легко объясняются с учётом аллегорического истолкования ресторана как издательской деятельности. В новую технологическую реальность информационного общества перейдёт без ущерба искусство иллюстраций (ландшафтик) и необходимая часть знаний о редакционной подготовке текстов. Белая одежда – это символ совершенного знания, в данном случае спецодежда означает профессиональное знание. Заметим, что пожарная эвакуация произведена на верхнюю площадку не какого-нибудь случайного здания, а отдела рукописей государственной библиотеки. Возможно, что это намёк на будущую ситуацию, когда рукопись книги при необходимом содействии иллюстраторов и корректоров сразу будет доступна читателям без посредничества издательств. Для тех, кто читал рукопись этой книги в Интернете, в такой ситуации уже нет ничего фантастического.
Но что означает сёмга? Понятно, что по аналогии с двумя балыками священного Писания речь идёт о знании или тексте, имеющем, по мнению Автора, такое же качество. Напомним ещё эпизод из 28 главы: «Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру».
В библейской символике символ змеи противоположен символу рыбы, как всё дьявольское, сатанинское противопоставляется божественному. В нашем случае самая качественная рыба лишь одета в шкуру, похожую на змеиную. Возможно, никогда не видевший настоящего лосося покупатель может спутать его по внешнему виду со змеёй. Так и наш любимый Роман лишь по внешности похож на книгу о сатане, а по вкусу он был и останется божественным, несмотря на любые толкования.
Радует тот факт, что Бегемот перенёс на новую высокую платформу весь Роман целиком, да ещё и с хвостом. Согласитесь, что дополнение излишне, если речь идёт о цельной сёмге в шкуре. Так что можно предположить, что хвост – это не только Эпилог, но и толкование, вырастающее из самого Романа. Распознав в символе сёмги булгаковский Роман, мы заодно выяснили, по какой причине подвергся наказанию тот самый сиреневый субъект. Он хотел снять шкуру и присвоить религиозно-философское содержание без блестящей литературной формы, хотел избавиться от внешних признаков первоисточника. Это вполне вероятная ситуация в издательском мире. Тогда осуществивший наказание тихий старичок – это честное литературоведение, способное разоблачить плагиат.
Теперь, пожалуй, можно оставить три «пожарные» главы и перейти к 30 главе «Пора! Пора!». По числу поминаний нечистой силы эта глава выделяется даже на фоне остальной «змеиной шкуры». Наверное, Автор всё же рассчитывал, что мы к этому моменту уже разгадали символику сёмги.
30-е главы составляют последнюю четверть третьего ряда, а значит должны «пародировать» сюжет предшествующих глав, начиная с 21-й. Автор специально отметил, что линия сюжета 30 главы начинается с появлением Левия в предшествующей 29 главе, согласно нашему «восьмому ключу». Поэтому в тексте 30 главы нам нужно вычленить предварительную стадию, которая синхронна сюжету 29 главы и по правилу «4-го ключа» соответствует 1-й четверти 3-го ряда (21-23 стадии).
Указание на открытое окно в подвале и на оставшиеся в особняке вещи является отсылкой к открытому окну, из которого в конце 20 главы упорхнула заглавная героиня Романа. Впрочем, 30 глава и должна быть повторением 20 главы, в которой героиня сидит в одном халате на голое тело и тоже ждет сигнала от Азазелло, чтобы преобразиться от вина, как в прошлый раз от масла. А потом, напугав во дворе соседку, оседлать уже не щётку, а чёрного коня и умчаться за город.
Параллели с сюжетом 20 главы достаточно очевидны. Теперь посмотрим, работает ли «второй ключ» зеркальной симметрии с главой 3, где, как и в 20 главе, главным магическим средством было масло, которое ведёт к смерти Берлиоза. В 30 главе, таким образом, мы имеем синтез двух сюжетов – подарок Азазелло приносит смерть, которая является лишь первой частью магического ритуала преображения двух героев в бессмертные сущности, которым положено обитать не в подвале дома – отдельной личности, а высоко на небесах коллективного опыта человечества.
В 3 главе тоже идёт разговор о чёрте. Воланд убеждает Ивана поверить хотя бы в существование дьявола. Об этом же говорит и Маргарита мастеру, но как мы теперь понимаем, поверить в чёрта нужно, чтобы суметь прийти к Богу. Первый глоток целебного вина смертельно опасен для неподготовленного человека. Даже в народных сказках сначала восстанавливают целостность героя с помощью мёртвой воды, а потом уже оживляют с помощью живой. Поэтому Маргарита в 30 главе так же аккуратно готовит мастера к преображению, как готовили её саму, и этот процесс быстро повторяет события сначала 21-23 глав, а потом и второй четверти (24-26).
Проследим это повторение сюжета. Преображение Маргариты начинается с натирания мазью и отказа от одежды. Преображение мастера начинается с бритья бороды, что символически тоже означает отказ от прежней учёности. Затем герой осознаёт своё освобождение, мысленно пролетая над зеленью двора к себе в подвал. Подвал является аналогом той болотистой низины, в которой Маргарита отдыхала под пение русалок и пляски ведьм. Теперь она сама танцует, изображая ведьму, чтобы успокоить мастера и приготовить его к будущим испытаниям.
Аналог невоспитанного толстяка в цилиндре – незнакомец, испугавшийся злой шутки Маргариты, возвращает героев из состояния свободного фантазирования на грешную землю, в Москву. Далее уже сам мастер, подобно Коровьеву в начале 22 главы, пытается вернуть Маргариту к мужу. Приглашение мастера к столу повторяет такое же приглашение самой героине, а его недоверие и испуг повторяет её состояние в конце 22 главы. Нагая Маргарита, встречающая у лестницы представителя «нечистой силы», повторяет начало 23 главы. В свою очередь Азазелло подыгрывает героине, живописуя свой опыт присутствия при казнях. Угощение коньяком тоже напоминает о коньячных ванных Бегемота. Наконец, вместе с глотком коньяка настаёт момент осознания мастером реальности происходящего с ним. Этот момент параллелен завершению 23 главы и отделяет предварительную стадию последней четверти от собственно 30 стадии.
Воспоминания Маргариты о семёрке под подушкой и стрельбе связывают следующий эпизод с 24 главой, где также было обсуждение целесообразности пребывания в подвале. В прошлый раз Маргарита следовала желаниям мастера, чтобы теперь иметь возможность убедить его в обратном. В свою очередь заплесневевший кувшин с фалернским напоминает о Пилате и о красном вине, разлитом в самом начале 25 главы. После этого Маргарита уподобляется Низе из 26 главы, помогая своему влиятельному конфиденту лишить жизни любовника, чтобы спасти его для бессмертия.
Дальнейший сюжет 30 главы не так явно походит на завершение 26 главы. Поджог подвала, из которого вынесена единственная ценность – роман мастера, может быть связан с подброшенными в храм тридцатью сребрениками и запиской. Символически именно это обвинение первосвященников в предательстве было тем запалом череды событий, которые испепелят храм прежней веры. Выразительный диалог Азазелло с кухаркой застройщика тоже напоминает разговор между Афранием и храмовниками. Достаточно вспомнить известную нам параллель между Каифой и директором ресторана.
Наконец, разговор Пилата с учеником Иешуа повторяется в прощании с учеником мастера – Иванушкой. И тот, и другой не желают ни о чём, кроме куска чистого пергамента, чтобы написать продолжение истории о Пилате и о событиях в древнем Ершалаиме.
Маргарита и мастер как две ипостаси личности смертного человека умирают лишь для тех, кто не имеет общения с небесными сущностями. Судя по тому, что Иван видит и разговаривает с ними, у него нет проблем с таким интровертным общением. Эту сцену прощания в конце 30 главы можно сопоставить ещё и с историческим подтекстом рождения христианства. Церковь Петра и церковь Павла можно сопоставить с двумя земными ипостасями христианства. Апостол Пётр олицетворяет мастерство, точное исполнение воли Учителя, а апостол Павел и его окружение являют собой страстную душу первоначальной церкви, желающую воссоединения с учителем. После окончания земной жизни Пётр и Павел не умирают для истинных христиан, а становятся ангелами Нового Завета.
После римского пожара и казней апостолы Пётр и Павел, мастерство и душа церкви обретают вечное символическое единство, а проповедь христианства выходит из ряда многочисленных иудейских сект в ранг мировой религии. Там же происходит символическое прощание с апостолом Иоанном, который символизирует дух христианства, обращённый не на внешнюю сторону учения, а к внутреннему смыслу притч и символов. Поэтому выбор Автором имени Иван для своего героя тоже может быть символическим и связан именно с этой триадой.
В таком случае нужно признать, что и во втором пришествии мастерство и душа нового учения связаны с судьбой Романа, той самой третьей рыбы. Спасение цельной сёмги завершает его преображение из обычной художественной книги в культурный артефакт наивысшего уровня. Соответственно завершится подлунный путь булгаковедческих идей и сообществ, связанных с мистерией великой книги. А вот дух нового учения получит новое качество фундаментальной науки о человеке, и этот дух ещё выйдет из своего временного убежища.
Мысленно прощаясь с бывшим обитателем палаты №118, мы не можем обойти вниманием ещё одно случайное, но от этого только ещё более символичное совпадение. Именно в 2009 году мастеру, написавшему Роман, исполняется 118 лет, 15 мая. Поэтому кроме пятницы у нас есть ещё основательный повод, чтобы последовать заветам Воланда в части запотевшего графинчика и острой закусочки. Или же бокала фалернского, кому что больше нравится в это время года.