Борьба продолжается

В конце 1928 г., когда у И.А. Ильина начались сложности с изданием журнала волевой идеи, он неожиданно стал получать приглашения от немецких общин для чтения лекций на социально-правовые и политические темы. «Начиная с 13 августа (моё выступление в Герлице) меня заваливают зовами в большие и малые города Германии, - делится Иван Александрович с И.С. Шмелёвым. — Организации домовладельцев и кое-какие другие “буржуазные” союзы — хотят обличительных и ведущих слов. И вот — мыкаюсь, раздавая немцам те крепкие слова о частной собственности и правосознании, о волевой идее — которых по-видимому не удастся высказать по-русски в Колоколе... Бывает так, что в десять дней выступаю 9 раз. Аудитория редко исчисляется сотнями, чаще тысячами. Расходятся возбуждённые, с горящими глазами. Самые заматерелые жировики и грузовики иногда поражают меня своей потрясённостью. Вчера вечером председатель ганноверского съезда выразился так, что “der Herr Professor wird durch ganz Deutschland gefeiert”³⁵¹.

Обличаю нещадно. Всюду требую, чтобы собрание имело полицейскую и добровольческую охрану от коммунистов. Выкриков на лекциях (враждебных возгласов) почти не бывает. Если бывают — даю суровую отповедь. Знаю, что всем этим служу Родине. А всё-таки бесконечно грустно»³⁵².

Вскоре И.А. Ильин в числе нескольких русских учёных получает от немецких организаций задание написать научный труд о политике большевиков в советской России и начинает работу. Мыслитель жалуется И.С. Шмелёву на душевную тяжесть от работы с массой материала о российском погроме: «И нет просвета, кроме только милости Божией!..

Эта неописуемая гнусность, которая льётся тебе в душу из Родины, от Родины - и с которой в изучении художественно отождествляешься. Поистине — кто эту “литературу” сам не читает, тот и тактику борьбы не может наметить; да и представляешь себе абстрактно — всё иначе!... Кажется — солнца нет, и травы поблёкли, и цветы не расцветут — а я всю жизнь буду читать про адовы пакости и глотать слёзы»³⁵³.

В период работы над книгой И.А. Ильин устанавливает связь с Русской секцией Международной лиги для борьбы с III Интернационалом, известной под названием «Лиги Обера», ибо она была основана в Женеве адвокатом Теодором Обером после убийства советского дипломата Воровского бывшим русским офицером Конради. Целью Лиги как антикоммунистической организации было разоблачение террористической сущности революции и советского строя. Существовала она на общественные средства, собираемые Т. Обером. В 1930 г. Ильин участвует в работе Сент-Жюльенского ежегодного съезда Лиги.

Сборник «Мир над пропастью. Политика, хозяйство и культура в коммунистическом государстве» выходит на немецком языке в 1931 г. в Берлине и Стеглице. В него были включены исследования 11 русских учёных. И.А. Ильину принадлежат введение, заключение и шесть из тридцати статей сборника: «Цели и надежды», «Методы работы», «Система террора», «Коммунизм как господство чиновников», «Судьба русских крестьян», «Положение рабочих». В этих статьях, в других работах 1930-х гг. Ильин подвергает тщательному анализу происхождение революции в России, причины её победы в России, сущность революционных преобразований, их масштаб и направленность.

Для Ильина «революция есть катастрофа в истории России, величайшее государственно-политическое и национально-духовное крушение, по сравнению с которым

Смута бледнеет и меркнет... Смуту никто не замышлял: она была эксцессом отчаяния, всенародным грехопадением и социальным распадом. Революция готовилась планомерно, в течение десятилетий; в известных слоях интеллигенции она стала традицией, передававшейся из поколения в поколение»³⁵⁴. Русская предреволюционная интеллигенция «утратила чувство своей призванности, чувство своей ответственности, уверенность в том, что ранг её есть не привилегия, а неизбывшая и неотречная обязанность»³⁵⁵. Не ценя свой ранг, она стала полуинтеллигенцией, и революция в России стала делом этой «волевой полуинтеллигенции». Как с болью писал Ильину Шмелёв, «сто годов наша интеллигентщина плевалась, мазала, клеветала, взрывала, бе-совала» — «всегда с ужимочкой интеллигентики говаривали выплёвывали: “Святая Русь”»; так и ныне, убежавшие от своего детища-революции за рубеж продолжают «визжать с усмешечкой поганенькой» на «бог’одатую» «Святую Русь»³⁵⁶. «Террористов возводят, — продолжают! — канонизировать. А святое наше - “бог’ода”, “семипудовая свеча”, “награбил”... Тут дело серьёзное. Тут — злая болезнь, тут - клевета, тут — пляска на костях мучеников»³⁵⁷. И русская литература — невольно искажала правду о России и русском человеке, продолжает Шмелёв: «Не крепили, а подкашивали. Разгром России не несчастная случайность, а — трагическое недоразумение. Теперь всё видно»³⁵⁸.

При всём уважении И.А. Ильина к императору Петру I, он пишет: «Эпоха просвещения и языческого классицизма вламывается в Россию при Петре»³⁵⁹. «Почти весь XIX век русская интеллигенция в своей основной массе брела по путям западного рассудничества и скептицизма, просвещённого безверия и политического радикализма, социализма и революционности, заражаясь недугами западного духа и принимая их за последнее слово мудрости; не умея ценить ни своих сил, ни своего призвания, растрачивая драгоценное время на ученическое подражание»³⁶⁰, — указывает Ильин на западное происхождение революционной идеологии. Подрыв национального самосознания у интеллигенции вёл её к постоянному хватанию идей из Европы. «В первой половине XIX в. русская интеллигенция научилась у Вольтера нигилистической улыбке, а у Байрона богоборческой позе»³⁶¹. Во второй половине XIX в. влияние обретают идеи Ницше и Маркса: «Маркса можно назвать истинным отцом современного коммунизма, а Ницше — считать пророком большевизма»³⁶². И.А. Ильин разъясняет европейской публике, где идеи социализма были достаточно распространены, необходимость различения понятий «большевизма» и «коммунизма»: «Большевизм есть смутное и примитивное настроение, разнузданная жажда, “желание иметь для себя всё и сразу”, он может стать некоммунистическим и даже антикоммунистическим... Напротив, коммунизм есть целеустремлённое учение, практическая система и продуманная программа. Однако по своему душевному происхождению эта программа в любом случае большевистская: радикальная, беспощадная и рассчитана на максимальные требования»³⁶³.

Но хотя Запад и выносил революционную идею и программу, он же сам смог и противопоставить ей волевой, социальный и организованный отпор. На своей почве идеям нигилизма противостояло довольно развитое национальное самосознание и правосознание европейских народов. В русском же народном организме «не оказалось — для занесённых в него “бактерий” — необходимых “антитоксинов”»: «полуинтеллигенция Востока уверовала в западного дьявола, как в Бога, и поработила многоплеменную российскую массу — сначала соблазном разнуздания, а потом страхом голода, унижения, муки и смерти»³⁶⁴.

Марксизм, как«материалистическоепониманиеистории», сделался «своего рода безбожной “религией” — практически-политической “религией” борьбы за земные цели»³⁶⁵. Таковой она стала из-за общемирового духовного кризиса: мир переживает «эпоху великой духовной смуты»³⁶⁶. И Россия не единственная страна, на которую рассчитывают революционеры. Интернационал—врагнационального самосознания³⁶⁷. Само коммунистическое движение есть «новый антирелигиозный орден, чрезвычайно разветвлённая организация», «всемирная организация, борющаяся за всемирную цель» и в этом «основная, главная мысль коммунистов»³⁶⁸. Интернационал торит себе дорогу к «всемирной власти», ибо его цель «завоевание мира, низвержение мира, обновление мира»³⁶⁹.

Россия превращена интернациональными революционерами в «коммунистический гарнизон», стала «постоянным и главным источником финансирования мировой революции»³⁷⁰ — для этого эксплуатируются русская территория, государство и народ. И.А. Ильин всегда напоминает, что «Советское государство— не Россия, а Русское государство — не Советский Союз»³⁷¹: «Нет ничего более опасного и вредного, как... смешивать мученика (Русский Народ) с его мучителем (Коминтерн); приписывать планы, преступления и бесхозяйственность коммунистов — самой России»³⁷². Не случайно «собственное имя “Россия” принципиально зачёркнуто и господствующее государство называется “Союз Советских Социалистических Республик”; таким образом, это название можно просто распространить на всякое соседнее государство, завоёванное путём переворота»³⁷³.

Так Ильин показывает всемирную сущность происходящих процессов. Борьба революционеров за мир провозглашена открыто и она будет непрерывно вестись.

В своих работах мыслитель старается дать анализ причин, приведших Россию к революции, обнажить сущность происходящих в стране преобразований.

«Большевизм, как болезнь народной души и как массовое движение имеет два источника: целенаправленную, планомерно ведущуюся пропаганду и заложенную в самой народной душе предрасположенность», — отмечает Ильин³⁷⁴. Да, пропаганда привнесённого с Запада нигилизма имела большое значение. Русские западники отрывались как от веры, так и от национальной почвы и это стало «гибельной традицией» для России³⁷⁵: нигилизм ведущего слоя нации подрывал в народе духовное и национальное сознание. Но плоды нигилизма родились на российской почве. Какие же предрасположенности были заложены в народной душе?

И.А. Ильин указывает на определённые слабости национального характера. Русский народ всегда страдал «недостатком характера, силы воли, дисциплины, взаимного уважения и доверия»³⁷⁶. В этом выражалась «незрелость русского национального характера и русского национального правосознания»³⁷⁷. «Да, благодушен, лёгок и даровит русский человек: из ничего создаст чудесное... Как-то “само выйдет”, неожиданно и без напряжения; а потом вдруг бросится и забудется. Не ценит русский человек своего дара; не умеет извлекать его из-под спуда... не понимает, что талант без труда - соблазн и опасность.... Не справляется он хозяйственно с бременем хозяйственной щедрости»³⁷⁸. Да, русская этика «всегда была христиански-сердечна, сердечно справедлива», но и «свободолюбива до анархии»³⁷⁹. Жила в душе народной массы и «имущественная жадность»³⁸⁰. Она связана с таким недостатком в правосознании как несозревшим чувством уважения к частной собственности. Русского крестьянина «история не баловала реальной частной собственностью»: крепостное право «было для него владением земли наполовину, ответственностью за неё наполовину», и даже после отменены крепостничества крестьянин оставался под опекой сельской общины, которая через интервалы времени имела право проводить новый раздел земли с учётом душ, что уводило от «настоящей полной частной собственности», от полной ответственности и подлинной свободы³⁸¹.

Мыслитель не забывает и «атмосферу больного искусства и больной мистики, некое духовное болото, испаряющее соблазн и смуту», «двусмысленно-соблазнительные образы» русской литературы начала XX в., извращавшие истину, смешивавшие добро и зло, при том что «русская художественная критика, русская философия, русское богословие десятилетиями внемлют всему этому и молчат»³⁸². «В России за последние 50 лет... настоящей художественной критики... не было», всё шло «не от последних корней и глубин искусства и не вело к ним», «художественная публика растеривала и продешевляла свой художественно-внемлющий акт;... она разучилась видеть в изящной словесности школу национального духа, школу художественного вкуса и, следовательно, путь к всенародному духовному воспитанию»³⁸³. В массовой культурной среде создавалась противодуховная и противоволевая атмосфера.

Напоминает И.А. Ильин и о безумии представителей промышленно-торгового класса, финансировавших (в лице Саввы Морозова, Ивана Сытина и других) революционеров, а затем истреблённых ими³⁸⁴.

Отмечает Ильин и удивительную конверсию «бескомпромиссной веры» русского человека. Русский народ «истинно одержим верой»: «На почве такой последовательности в вере и такого влечения к бескомпромиссности в жизни среди молодой русской интеллигенции возникло политическое социально-радикальное движение, которое вызвало и поглотило целые потоки боевой готовности и жертвенности. Это была религиозно окрашенная борьба за нерелигиозные или даже антирелигиозные идеи» ³⁸⁵. Не случайно Шмелёв, принципиально соглашаясь с Ильиным, пишет в 1927 г.: «Верю: будущие студенты наши, будущие студентки, — подлесок русской будущей интеллигенции — элиты — на 99% — верный засол! Голова кружится. Страстотерпцы будут! Столпники и даже — блаженные! Верю (и всегда верил), что Россия полна такого засола. Я, представьте, даже в похабников-комсомольцев верю!... Пылкая, горючая... — и надо в русло вводить»³⁸⁶. И .А. Ильин был единомыслен в этом отношении с писателем-патриотом, он не в меньшей мере верил в русскую молодёжь, во внутреннее возрождение России, именно для них он писал все свои труды, а не для партийно-каморочной эмиграции.

Что же происходит в советской России? Для понимания этих процессов необходимо помнить: «Коммунизм никоим образом не следует понимать лишь как партийную политическую программу, скорее, его следует понимать как законченное мировоззрение, проникнутое своеобразным менталитетом и старающееся провести в жизнь... новый план мирового порядка. Для этого нового всемирного плана коммунистам нужны новые люди, люди с новым духовным уровнем, новой моралью, новым образом жизни и новым домашним бытом»³⁸⁷.

В социально-экономическом отношении революционные преобразования в России это, прежде всего, «грандиозная, единственная в истории, уникальная экспроприация собственности»³⁸⁸. «Насильственная экономика» «парализует, искусственно извращает все здоровые творческие процессы», из душ вытравливается «всякая имущественная законность и честность»³⁸⁹. Поголовной экспроприации и установлению монополии работодателя в лице государства сопутствовала поголовная пролетаризация и социализация населения³⁹⁰. Отняв у человека собственность, хозяйственную инициативу, свободу труда и свободу предметного служения его приравняли машине, в результате «творческий инстинкт человека спрятался и ушёл в себя», а коммунистическое хозяйство было предано «на изуродование, расхищение и вырождение»³⁹¹. В будущем должен «остаться один-единственный класс — пролетариат, ибо исчезнут все остальные классы, до сих пор привязанные к частной собственности»³⁹².

И.А. Ильин указывает, что пролетаризация населения это не спонтанная ошибка революции, а доктриальная установка, напоминает уничтожение сословий помещиков, фабрикантов и купцов, домовладельцев. Следующими должны стать крестьяне³⁹³. Экспроприация, предупреждает Ильин, приведёт не только к «основательному обнищанию лишённого собственности культурного слоя», но как следствие, ко «всеобщему культурному опрощению и деградации»³⁹⁴.

Право признавалось «буржуазным» и заменялось понятием революционной целесообразности. Русское правосознание разлагается до глубины, подрываются его основы — «религиозность, чувство собственного достоинства, честь, совесть и вера в добро, в людях взращивается вкус к “блату” и безразличие к доброму имени»³⁹⁵.

Принципиальное значение в революционных преобразованиях имело и то, что «новый человек должен быть без предубеждений: свободным от религиозных, моральных, патриотических и национальных “предрассудков”»³⁹⁶.

Революция вводила совершенно новую мораль в отношениях полов, ибо «коммунизм в корне враждебно, с ненавистью относится к буржуазному браку, семье и семейному воспитанию детей»³⁹⁷. В советской России в результате сексуальной революции было уничтожено понимание святости и социального значения института семьи. Первая в мире женщина-министр А.М. Коллонтай проповедовала женскую свободу от «семейного порабощения», миллионными тиражами печатались статьи и брошюры о свободе сексуальных отношений.

«Коммунизм можно назвать своего рода “безбожной религией”»³⁹⁸, не терпящей иных мировоззрений, и потому в стране идёт бескомпромиссная борьба с «религиозными предрассудками»: «С 1918 г. идёт преследование, выкорчёвывание христианской, как, впрочем, и всякой другой, веры в Советском государстве»³⁹⁹. Революционеры «прекрасно понимают, что, оставив в покое верующих и Церковь, они тут же снимут печать с единого источника духа, тогда разольётся по всей стране и в народе поток духовного воскрешения и обновления, который, рано ли, поздно ли, но сметёт всю систему в бездну вечного проклятия»⁴⁰⁰. Поэтому гонения не прекращаются, но за одним этапом следует другой. Так за этапом красного террора периода гражданской войны, последовали гонения 1921—1922 гг., когда под видом борьбы с голодом, происходила «повсеместная конфискация церковной утвари и церковных ценностей». «Все понимали, что дело не в голоде, а в фондах коммунистической мировой пропаганды», но тысячи священников и мирян были расстреляны и отправлены в концлагеря за сопротивление изъятию церковных ценностей⁴⁰¹. Мыслитель считал, что «с 1922 года и началась эта кропотливая, далеко идущая, разрушительная работа, направленная на подрыв веры и церкви и на окончательную их ликвидацию»⁴⁰².

И.А. Ильин указывает на антинациональный характер революции и происходящих в России процессов: «В час великой исторической растерянности русский народ был совращён, завоёван и порабощён антинациональными отбросами международной и своей собственной интеллигенции»⁴⁰³. Мыслитель непрестанно подчёркивает, что «советский двойник, всегда как две капли похожий на соответствующее государство, — по языку, по территории, по географии, по сырью, по армии и по названию» — «в корне не русское» государство⁴⁰⁴. На месте России возникло «национальной России враждебное и от неё во всех своих целях и средствах отличное, новое государство»⁴⁰⁵, задачей которого стало «отменить» Россию⁴⁰⁶,«обескровить и дисквалифицировать русский народ и приготовить на его крови и на его костях порабощение для всех остальных народов»⁴⁰⁷. Интернациональная революция «всё время изводит национальную Россию»⁴⁰⁸, и те, кто «не поняли различия между национальной Россией и Советским Союзом, не постигли судьбы и своеобразия русского народа»⁴⁰⁹.

Глава 18.