Нация

ультура начинается там, — пишет И.А. Ильин, — где JXsHyxoBHoe содержание ищет себе верную и совершенную форму»⁴¹⁰. Мыслитель указывает на национальную жизнь как на формообразующее начало культуры: «Богат и прекрасен сад Божий; обилен видами, блещет формами, сияет и радует многообразием. И каждому народу подобает быть, и красоваться, и Бога славить — по-своему»⁴¹¹.

И.А. Ильин описывает формирование нации как складывание своеобразного духовно-культурного единства: «Нация есть духовно своеобразный народ»⁴¹². При любых обстояниях люди объединяются не случайно, друг к другу их влечёт сходство материальных и духовных интересов, и из этого сходства возникает общение. Длительное общение увеличивает взаимное подобие, и если общение носит творческий характер, то вырастает и взаимное влечение, крепнет взаимная связь, которая закрепляется традицией, передающейся из поколения в поколение. Самое же «глубокое единение людей возникает из их духовной однородности, из сходного душевно-духовного уклада, из сходной любви к единому и общему, из единой судьбы, связующей людей в жизни и смерти, из одинакового созерцания, из единого языка, из однородной веры и из совместной молитвы»⁴¹³. «Люди свя-зуются в единую нацию и создают единую родину именно в силу подобия их духовного уклада», постепенно вырабатываемого как из эмпирической внутренней данности, скрытой в самом человеке — раса, кровь, темперамент, душевные способности и неспособности, так и из внешней — природа, климат, соседи. Однако вся эта «внешняя и внутренняя эмпирическая данность, полученная народом от Бога и от истории, должна быть проработана духом», в результате чего возникает «единый национально-духовный уклад», который и связует людей в национальное единство⁴¹⁴.

Вынашиваемый народами на протяжении столетий духовный опыт созревает преимущественно бессознательно, медленно, передаваясь в процессе воспитания и преемства от одного поколения к другому⁴¹⁵. В земной борьбе души с её ограниченностью, страстями и невозможностями каждый человек индивидуально слагает себе особый духовный путь; но именно этот «путь выстраданной духовности роднит индивидуальную душу сходством и близостью с другими душами единого национального лона»⁴¹⁶. Таким образом, на-дня складывается из единства духовного своеобразия отдельных людей⁴¹⁷.

И.А. Ильин отмечает, что своеобразие нации, её политическую историю и хозяйственную деятельность нельзя понять без проникновения в её сущность. А сущность всякой нации отражается в культуре, ибо культура проявляется как её «живое органическое единства» и коренится в религии: «Именно религия живет в неосознанных глубинах души, где инстинкт пробивается к своему духовному становлению и откуда творческий дух черпает свою жизненную силу», воплощаясь в национальную культуру⁴¹⁸. И.А. Ильин ссылается на труды крупных историков культуры: «Фюстельде Куланж основательно показал, что значит религиозный акт народа для его культуры в целом... Макс Вебер подчеркнул, со своей стороны, значение Библии, и особенно Ветхого Завета, для становления и сущности Британской империи с её капитализмом, с её демократией. Теперь такая установка имеет всеобщую ценность»⁴¹⁹.

И.А. Ильин отстаивает смысл «метафизического своеобразия народа» в русле последовательного развития христианского понимания истории и культуры: «Национальная духовная культура есть как бы гимн, всенародно пропетый Богу в истории, или духовная симфония, исторически прозвучавшая Творцу всяческих. И ради создания этой духовной музыки народы живут из века в век, в работах и страданиях, в падениях и подъёмах, то паря к небу, то влачась долу, — вынашивая своеобразную молитву труда и созерцания на поучение другим народам. И эта музыка духа своеобразна у каждого народа»'⁶⁰. Культурное творчество оформляет и завершает духовную жизнь и духовное творчество народа, оправдывая своеобразие его жизни перед Богом и перед всеми остальными народами истории⁴²⁰.

Однако не всякому народу удаётся выносить самостоятельный духовный акт и создать самобытную духовную культуру. История показывает, что «один народ служит творчески и цветёт духовно, а другой — нетворчески и духовно хиреет», и «есть такие народы, что перестают служить и становятся шлаком истории»⁴²¹. Определяя народы как «духовно ведущие», создавшие самостоятельный духовный акт, и «ведомые», которым это не удалось, И.А. Ильин считает, что перед культурой ведущих народов стоят исторические задачи верного духовного акта, ибо они призваны передавать свои духовные достижения в культуру иных народов ⁴²².

Напоминая, что «Гегель сокрушался о низком уровне той национально-духовной культуры, которая не создала ещё своего самостоятельного религиозно-метафизического чувствования и понимания Бога, мира и человека», И.А. Ильин утверждает: «он знал, как до него разве один Аристотель, что духовный опыт и философическое созерцание составляют самую глубокую сущность всей национальной жизни; что именно предметное раскрытие жизни духа есть то делание, то совершаемое немногими творчество, ради которого в слепоте жили, в слепоте страдали и умирали столь многие; что именно разумное утверждение духовного Предмета (метафизика, вырастающая из подлинного религиозного откровения) есть та вершина духовного горения, которая религиозно питает, освещает и завершает культуру народа как живого единства и которая действительно может быть источником подлинной духовной чистоты и силы»⁴²³.

И.А. Ильин в своём творчестве ясно разделяет такие ключевые исторические и культурологические понятия как «кул ь-тура» и «цивилизация»⁴²⁴. Он пишет: «Было бы желательным четко различать культуру и цивилизацию... Культура духовна, первична, творчески целенаправленна, органична. Цивилизация технична, вторична, размножаема, механистична, вещественно и инструментально создаваема»⁴²⁵. Культура есть «живое, духовное, творческое содержание, дорога наверх к святыне, к совершенству человека»⁴²⁶; она касается внутреннего мира, «самого значительного в нём, святого, главного». «Пралоном культуры», является «глубокое, любящее, верное сердце»⁴²⁷.

Если культура укоренена в духе бытия, и для неё главный вопрос «что?» — что есть бытие и в чём его смысл, то «цивилизация всегда имеет дело с вопросом “как?”»⁴²⁸. «Цивилизация есть забота земного “как?” — инструмента, сосуда, материального техницизма и душевной формы»⁴²⁹. Она есть развитие внешнего, полезного, материального: сама по себе цивилизация не есть ни культура, ни её отсутствие — «к духовным ценностям она индифферентна»⁴³⁰.

К тому же культура не всегда есть признак цивилизации, как и цивилизация — не всегда признак культуры. Народ может стоять на последней высоте техники и цивилизации, а в вопросах культуры переживать эпоху упадка⁴³¹. Нация может встать на ложный и обречённый путь «больной цивилизации», творя «культуру без сердца», которая уже не будет культурой, но антикультурой⁴³². В частности «сверхцивилизованный человек может пройти свой жизненный путь бессердечной тварью» и не создать культуры, чем, по мнению Ильина, характеризуется состояние современного мира, больного «безре-лигиозной цивилизацией» ^т. Таким образом, Ильин различает в историческом процессе явления, строящие цивилизацию и творящие культуру.

Раскрывая сущность национальной культуры, Ильин отмечает и духовную природу патриотизма, его духовную глубину⁴³³. Он пишет: «Сливая мою жизнь с жизнью моей родины, я испытываю дух моего народа как безусловное благо и безусловную силу, как некую Божию ткань на земле»⁴³⁴. Здесь проявляется удивительное явление любви к Отечеству: «В патриотическом единении люди любят свой народ в его духовном своеобразии и верят в духовную силу и духовное творчество своего народа. ...Народ, создавший свою родину, есть носитель и служитель Божьего дела на земле»⁴³⁵.

И.А. Ильин исследует различные проявления патриотизма, отталкиваясь как от сложности и многоразличия духовного опыта людей, так и от степени сознательности патриотического чувства. Одному человеку любовь к родному раскрывается через природу или искусство родной страны; другому — через религиозную веру его народа; третьему — через стихию национальной нравственности; четвёртому — через величие государственных судеб родного народа; пятому раскрывается энергия его благородной воли; шестому — свобода и глубина его мысли и т.д. Поэтому «есть патриотизм, исходящий от семейного и родового чувства; есть патриотизм, исходящий от религиозного и нравственного облика родного народа, от его духовной красоты и гармонии; есть патриотизм, исходящий от природы и от быта, прозирающий в них единый духовный уклад и лишь затем уходящий к проблемам всенародного размаха и глубины»™. Но есть патриотизм, исходящий от «духовной отчизны», сокровенной и таинственной, внемлющей «иному гласу», созерцающий «грань высокого призванья» и «окончательную цель» с тем, чтобы постигать и любить быт своего народа с этой живой, метафизической высоты⁴³⁶.

Конечно, патриотизм слепого инстинкта лучше, чем отсутствие какой бы то ни было любви к родине, и возражать против этого могли бы только «фанатики интернационализма». «Однако ныне пришло время, — предупреждает И.А. Ильин в 1935 г., — когда такой, чисто инстинктивный патриотизм готовит человеку неизмеримые опасности и беды, ныне пришло время, когда человечество особенно нуждается в духовно осмысленном и христиански облагороженном патриотизме, который совмещал бы страстную любовь и жертвенность с мудрым трезвением и чувством меры, ибо только такой патриотизм сумеет разрешить целый ряд ответственных проблем, стоящих перед современным человечеством»⁴³⁷.

И.А. Ильин раскрывает закон человеческой природы и культуры: «Всё великое может быть сказано человеком или народом только по-своему, и всё гениальное родится именно в лоне национального опыта, духа иуклада»^т. Сосредоточенное и зрелое выражение народного духа происходит в творчестве национального гения и вождя⁴³⁸. «То, что выговаривает большой национальный художник, есть его творческое слово и его созидание; но оно произносится им за весь народ и от его лица, — отмечает И.А. Ильин. — Он сам становится органом национального самоопределения, живогласною трубою своей родины»¹*³. Духовный опыт гения нуждается в национальной лаборатории и возрастает лишь в атмосфере всенародных достижений, отмечает И.А. Ильин. Необходимо ясно сознавать, что философ, поэт, художник, учёный, политик сознательно или бессознательно питаются духовным опытом своего народа. Индивидуальный дух складывается в национальной духовной культуре, которая питает его личный опыт и его личное познавательное творчество⁴³⁹. Но независимо от личной одарённости и социального положения, участником национального философского и метафизического дела, творцом национальной культуры становится каждый человек, «поскольку он в жизни своей ищет истинного знания, радуется художественной красоте, вынашивает душевную доброту, совершает подвиг мужества, бескорыстия или самопожертвования, молится Богу добра, растит в себе или в других правосознание и политический смысл или даже просто борется со своими уничижающими дух слабостями»⁴⁴⁰. Во всенародном творении национальной культуры нет ни одного усилия, ни одного достижения, которое пропало бы даром, «ибо всякое усовершенствование, всякое просветление в человеческой душевной ткани незаметно живёт и размножается и передаётся во все стороны, никогда не исчезая бесследно. Здесь драгоценно каждое личное состояние»⁴⁴¹.

И.А. Ильин отмечает также социальную и индивидуальнопсихологическую значимость национального: в национальном патриотическом слиянии людей «незаметно преодолевается то душевное распыление (психический “атомизм”), в котором людям приходится жить на земле». Преодоление «атомизма» вовсе не лишает человека самостоятельности, отмечает И.А. Ильин, он остаётся «монадой», но «возникает могучее творческое единение людей в обще и сообща творимом лоне — в национальной духовной культуре»¹*¹.

И.А. Ильин не избегает и темы противопоставления интернационализма и космополитизма национальному самостоя-нию. Отрицание значения родины и патриотизма он ставит в ряд бесплодных сомнений «просвещённого» человека современной цивилизации, пытающегося отвергнуть веру, совесть и семью⁴⁴². Интернационализм отрицает национальную культуру и духовный акт своеобразно-национальной культуры и желает сразу стать «сверхчеловеком». Исходя из метафизического бытия нации и духовных корней культуры, Ильин считает отсутствие национального чувства, патриотизма в душе человека проявлением духовного кризиса: «Безнациональность есть духовная беспочвенность и бесплодность; интернационализм есть духовная болезнь и источник соблазнов»⁴⁴³. Человек, душевно расколотый и нецельный оказывается духовно обессиленным и неспособным к «целостной очевидности»: для него нет абсолютных истин, и поэтому «если ему приходится говорить об отечестве и патриотизме, то он и здесь становится на “умную” точку зрения релятивизма»⁴⁴⁴. И.А. Ильин пишет, что денационализируясь, человек теряет доступ к «священным огням жизни», от которых творится культура, обезличиваясь, он становится «историческим песком» духовной пустыни и «мусором» культуры⁴⁴⁵. Путём интернационалистической ассимиляции постепенно создаётся «безнациональный и бездуховный тип международного беспочвенника», потерявшего национальный творческий дух, и если человек не будет «культивировать в себе духовную высоту своего семейного и национального начала», то его путь — животная низина⁴⁴⁶.

И.А. Ильин считает, что «необходимо раз и навсегда провести отчётливую грань между интернационализмом и сверхнационализмом»^т. Постигнуть дух других народов может только тот, кто утверждает себя в духе своего народа. Человек может найти общечеловеческое только «углубив своё духовнонациональное лоно до того уровня, где живёт духовность, внятная всем векам и народам»⁴⁴⁷. Только окрепнув в лоне своей культуры, «национальный дух сможет найти доступ к созданиям чужого национального духа», и «человеку откроется всечеловеческое братство, но это братство будет не интернациональным, а сверх-национальным»⁴⁴⁸. Истинный национализм, как духовное национальное самосознание, открыт для «сверх-национальной вселенскости», и только тот, кто «сумел найти свою родину, усвоить её дух и слить с нею свою судьбу», может «нелицемерно говорить о “братстве народов”»⁴⁴⁹.

Любовь к своему народу не есть неизбежно ненависть к другим народам, как самоутверждение не есть непременно нападение, а отстаивание своего — не означает завоевание чужого. Более того, И.А. Ильин считает, что настоящий патриот не способен ненавидеть и презирать другие народы, потому что он знает, что такое дух, и умеет обретать его дары и проявления у чужих народов: он видит их духовную силу и их духовные достижения. В жизни и культуре всякого народа есть духовное и есть земное. Можно и нужно любить у чужих народов духовность их национального характера, но не обязательно любить национальный характер их духовной культуры. В своей же, родной культуре человек любит всё: не только её духовность, но и её национальность⁴⁵⁰.

Сверхнационализм вырастает из патриотизма, заключает И.А. Ильин: «Сверхнационализм утверждает родину и национальную культуру, и самый национализм, и особенно — духовный акт своеобразно-национального строения. Человек приемлет и дух своей семьи, и дух своего народа, из них растёт и зреет; он имеет оплодотворяющее и ведущее его духовное русло. И именно оно даёт ему возможность подняться на ту высоту, с которой ему откроется “всечеловеческий” духовный горизонт»⁴⁵¹. Истинные духовные достижения, которые всегда национальны, в то же время всегда выходят и за национальные подразделения людей, отмечает учёный: достижения высокой духовной культуры показывают своё общее родство, открывают «подлинное единство рода человеческого»⁴⁵².

И.А. Ильин пишет: «Нет одинаковых народов, каждый народ и каждая страна есть живая индивидуальность», «каждый народ есть по духу своему некая прекрасная самосиянность, которая сияет всем людям и всем народам»⁴⁵³. И потому каждый народ идёт к сверхнационализму по-своему, исходя из своего духовного творческого акта, своей культуры⁴⁵⁴; «любой народ самостоятельно пробивается к очищению веры своим особым путём, в своей созидательной свободе»⁴⁵⁵. У каждого народа инстинкт и дух живут по-своему и создают драгоценное своеобразие: каждый народ по-своему трудится, хозяйствует и отдыхает, отчаивается и радуется, поёт и пляшет, созерцает и исследует, воюет, геройствует и молится, возносится духом и падает. У каждого народа иное, своё чувство права и справедливости, иной характер, иная дисциплина, иное представление о нравственном идеале, иная политическая мечта, иной государственный инстинкт. «Словом, — заключает Ильин, — у каждого народа иной и особый душевный уклад и духовно творческий акт. И у каждого народа особая, национально зарождённая, национально выношенная и национально выстраданная культура. Так обстоит от природы и истории. Так обстоит в инстинкте и в духе, и во всём культурном творчестве. Так нам всем дано от Бога»⁴⁵⁶. У каждого народа «своя судьба,— он её носитель, её созидатель, её преоборитель»⁴⁵⁷.

При всём этом многообразии — «все народы перед лицом Божиим по-своему хороши, и сильны, и богаты; и по-своему плохи, и слабы, и грешны, и скудны»,⁴⁵⁸— пишет Ильин. Каждый народ призван к тому, чтобы принять свою природу и историческую «данность» и духовно её проработать, «одолеть её, одухотворить её по-своему, пребывая в своём, своеобразном национально-творческом акте» — это его «неотъемлемое, естественное, священное право и в то же время его историческая, общечеловеческая и, что самое главное, — религиозная обязанность», отказавшись от которой, он «духовно разложится и погибнет; исторически сойдёт с лица земли»⁴⁵⁹.

К тому же духовная культура народа не есть его почётное кладбище; не музей его лучших свершений, указывает Ильин: «Она живёт и творится и в нас, его сынах, связанных со своею родиной любовью, молитвою и творчеством; она живёт незримо в каждом из нас, и каждый из нас то бережёт и творит её в себе, то пренебрегает ею и запускает её»⁴⁶⁰.

Обоготворять и возносить народ — слепо и грешно, пишет Ильин, но всякий народ, «создавший свою родину, есть носитель и служитель Божьего дела на земле, как бы сосуд и орган божественного начала»^ш. Народ должен быть поставлен пред лицо Божие, и силы его должны быть облагодатствованы свыше. И если это совершилось, то жизнь его получает религиозный смысл, а религия находит себе достойное жилище в национальном духе: «Всё бытие и вся история народа осмысливаются как самостоятельное и своеобразное служение Богу: принятие даров Святого Духа и введение их в национальную культуру»⁴⁶¹. Потому «национализм есть правая и верная любовь личного “я” к тому единственному для него “мы”, которое одно может вывести его к великому, общечеловеческому “мы”»^т. Без «здорового национально-патриотического чувства» «ни один народ не может ни утвердить своего существования, ни создать свою культуру»⁴⁶². И.А. Ильин провозглашает открытость национальных культур для взаимоо-богащения: мир «великих источников духовного опыта» не только «человеческий мир родного народа», но и «мир других народов»^ш.

Профессор Московской духовной академии М.М. Таре-ев в начале XX в. писал: «Государство, основанное на Евангелии, это contradictio in adjecto»⁴⁶³ и «патриотизм можно примирить с Евангелием только при помощи лицемерия и софистики»⁴⁶⁴. Он считал, что «религиозная проблема сводится к вопросу о примирении “реальной действительности с религиозной святостью”, о примирении Евангелия с культурным прогрессом и мирскими радостями»⁴⁶⁵. Для М.М. Та-реева национально-государственная жизнь по отношению к духовно-религиозной есть внешняя, иноприродная форма, и их примирение — вынужденно-условное.

У И.А. Ильина был прямо противоположный взгляд. Национальное чувство не только не противоречит христианству, считает мыслитель, но «получает от него свой высший смысл и основание, ибо оно создаёт единение людей в духе и любви и прикрепляет сердца к высшему на земле — к дарам Святого Духа, даруемым каждому народу и по-своему претворяемым каждым из них в истории в культурном творчестве. Вот почему христианская культура осуществима на земле именно как национальная культура и национализм подлежит не осуждению, а радостному и творческому приятию»⁴⁶⁶. Национально своеобразная жизнь есть совокупность духовных творческих созданий моего народа, пишет Ильин, она объемлет и все необходимые условия этой жизни — и культурные, и политические, и материальные (хозяйство, территорию, природу). Однако то, что любит настоящий патриот, есть «не просто самый “народ” его, но именно народ, ведущий духовную жизнь»²'⁷. Говоря о ценности материальной культуры, Ильин отмечает: «Что освящено духом и бытием, то становится его сосудом или его ризою. И то, во что излился дух — и человек, и картина, и напев, и храм, и крепостная стена, — становится священным и дорогим, как открывшийся мне и нам, нашему народу и нашей стране лик самого Божества... Родина есть выстраданные нами и открывшиеся нам лики Божии»^ш. Так Ильин, исходя из духовного видения человеческой личности, обосновывает и смысл национальной самобытности.

Глава 19.