111 ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ В ЛОНДОН
111
ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ
В ЛОНДОН
Манчестер, 21 августа 1851 г.
Дорогой Маркс!
Посылаю тебе при сем статью{434}, о которой ты просил. Стечение различных обстоятельств способствовало тому, что она оказалась плохой. Прежде всего я с субботы был, для разнообразия, нездоров. Затем у меня не было никакого материала — пришлось высасывать все из пальца при помощи одной только памяти. Затем — короткий срок и работа на заказ, почти полное незнакомство с газетой{435} и с кругом ее читателей и вследствие этого отсутствие какого-либо правильного плана. Наконец, невозможность иметь под рукой рукопись всей серии для согласования, необходимость, таким образом, более или менее педантично-систематического начала для того, чтобы избегнуть повторений в следующих статьях. Все это, а также то, что я совершенно отвык писать, сделали эту статью очень сухой; и если ее за что-либо можно похвалить, то лишь за гладкий английский язык, которым я обязан привычке в течение восьми месяцев говорить и читать почти исключительно по-английски. Словом, ты сделаешь с ней все, что захочешь.
Пр[удона] я уже наполовину прочел{436} и нахожу твое мнение совершенно правильным. Его апелляция к буржуазии, его возврат к Сен-Симону и сотня других вещей еще в критической части подтверждают, что он считает промышленный класс, буржуазию и пролетариат, по существу, идентичными и полагает, что антагонизм между ними существует лишь благодаря незавершенности революции. Псевдо-философская конструкция истории совершенно ясна: до революции промышленный класс существовал «в себе», с 1789 до 1848 — в состоянии антагонизма: отрицание; прудоновский синтез разрешает все это одним махом. Все вместе кажется мне последней попыткой теоретически спасти буржуазию; наши положения о материальном производстве как решающей исторической первопричине, о классовой борьбе и т. д. в значительной части приняты им, хотя в большинстве случаев и в искаженном виде, и на этом построена попытка — при помощи псевдогегельянского трюка — создать видимость включения пролетариата обратно в буржуазию, Синтетической части я еще не читал. В полемике против Л. Блана, Робеспьера, Руссо кое-где попадаются недурные места, но в общем нет ничего более претенциозно-плоского, чем его критика политики, например в том месте, где он говорит о демократии и где он, совсем в духе «Neue Preusische Zeitung» и всей старой исторической школы[304], разглагольствует по поводу счета по числу голов и не стыдится создавать целые системы на основе мелких практических соображений, достойных школьника. И что это за великая идея, будто «власть» и «свобода» — несовместимые противоположности и будто ни одна форма правления не дает ему достаточного морального основания для того, чтобы он должен был ей подчиняться! Черт возьми, зачем же тогда нужна власть?
Впрочем, я убежден, что г-н Эвербек дал ему свой перевод «Манифеста»{437}, а, быть может, заодно и переводы твоих статей в «Revue»{438}. Ряд важных мыслей, несомненно, украден оттуда — например, что правительство есть не что иное, как власть одного класса для подчинения другого класса и что оно исчезнет вместе с исчезновением классовых противоположностей. Затем много важных мыслей о французском движении, начиная с 1848 года. Я не думаю, чтобы он все это нашел в твоей книге против него{439}.
Я на днях напишу подробнее об этой штуке, когда всю ее прочитаю. Между прочим, сюда на днях должен приехать Веерт, который, по своему обыкновению, неожиданно вынырнул в Брадфорде; возможно, что вследствие этого я буду вынужден задержать Пр[удона] на два или три дня дольше.
Скажи Лупусу{440}, что я говорил с Уотсом и что тот приложит все усилия, чтобы подыскать здесь для него должность, причем имеется твердая надежда на успех. Уотс думает, что его звание бывшего депутата рейхстага[305] будет здесь совершенно достаточно. Он знаком со всей компанией учителей и священников либерального оттенка, и раз он возьмется за дело, то, несомненно, что-либо устроит. Я буду его в этом направлении подогревать; как только что-либо узнаю еще, так дам знать Лупусу. Впрочем, этот Уотс, несмотря ни на что, все же не хуже прочих категорий филистеров. Так как он живет, как англичанин, социалист, доктор и отец семейства, то нужно ему поставить в заслугу, что он в продолжение семи лет является трезвенником и даже ощущает стремление стать травоедом в духе Струве. Зато его жена пьет и жрет за двоих. Печально, но факт: здесь в Манчестере в общем-то самые обходительные люди — это обыкновенные мещане. Они пьют, сквернословят, являются республиканцами (как Мартенс) и над ними можно посмеяться.
Что слышно у тебя нового из Германии? В Гамбурге трое выпущены, один вновь арестован. Итак, признания портновского подмастерья Нотъюнга сводятся всего-навсего к тому, что он был эмиссаром тайного пропагандистского общества! Какое открытие!
Твой Ф. Э.
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого