11 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН

11

МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ

В ДРЕЗДЕН

Кёльн, 13 марта [1843 г.]

Дорогой друг!

Как только представится хоть какая-то возможность, я отчалю прямо в Лейпциг. Я только что беседовал со Штукке, которому государственные мужи в Берлине, по-видимому, в большинстве своем сильно импонировали. Д-р Штукке — весьма добродушный человек.

Что касается нашего плана[392], то я Вам предварительно выскажу свое убеждение. Когда был взят Париж, то одни предлагали в государи сына Наполеона^{571}, с назначением регентства, другие — Бернадота, третьи, наконец, — Луи-Филиппа. Но Талейран ответил: «Либо Людовик XVIII, либо Наполеон. Это — принцип, все остальное — интрига».

Точно так же и я готов назвать почти все прочее, кроме Страсбурга (или, в крайнем случае, Швейцарии), не принципом, а интригой. Книги объемом больше двадцати листов — это не книги для народа. Самое большее, на что здесь можно решиться, это — ежемесячный журнал.

Даже если бы выпуск «Deutsche Jahrbucher» снова был разрешен, то в лучшем случае мы бы добились слабой копии почившего журнала, а теперь этого уже недостаточно. Наоборот, «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» — вот это было бы принципом, событием, чреватым последствиями, делом, которое может вызвать энтузиазм. Разумеется, я высказываю только свое необязательное мнение, полагаясь в остальном на вечную силу судеб.

Наконец, — газетные дела заставляют меня кончать письмо, — я хочу Вам сообщить еще о моих личных планах. Как только мы заключим контракт, я поеду в Крёйцнах, женюсь и проведу там месяц или больше у матери моей невесты^{572}, так как, прежде чем взяться за дело, мы должны во всяком случае иметь несколько готовых работ. Тем более я мог бы, если это необходимо, провести несколько недель в Дрездене, так как всякие предварительные процедуры, объявление о браке и т. п., требуют изрядного количества времени.

Могу Вас уверить без тени романтики, что я по уши влюблен, и притом — серьезнейшим образом. Я обручен уже более семи лет, и моя невеста выдержала из-за меня самую ожесточенную, почти подточившую ее здоровье борьбу, отчасти с ее пиетистски-аристократическими родственниками, для которых «владыка на небе» и «владыка в Берлине» в одинаковой степени являются предметами культа, отчасти с моей собственной семьей, где засело несколько попов и других моих врагов. Поэтому я и моя невеста выдержали в течение ряда лет больше ненужных и тяжелых столкновений, чем многие лица, которые втрое старше и постоянно говорят о своем «житейском опыте» (излюбленное словечко нашего «Juste-Milieu»^{573}).

Кстати! Мы получили анонимный ответ на статью Пруца против нового тюбингенского ежегодника[393]. По почерку я узнал Швеглера. Вас там характеризуют как сумасбродного подстрекателя, Фейербаха — как легкомысленного насмешника, Бауэра — как совершенно некритический ум! Ах, швабы, швабы! Хороша же будет их стряпня!

О Вашей прекрасной, вполне популярно написанной жалобе мы, за недостатком лучшей критики и собственного свободного времени, поместили поверхностную статью Пфюцнера, из которой я вычеркнул половину[394]. Имярек не углубляется достаточно в вопрос, а его ужимки и прыжки скорее делают смешным его самого, а не его врага.

Ваш Маркс

О книгах для Флейшера я позаботился. Ваша переписка, помещенная в начале сборника, интересна[395]. То, что пишет Бауэр об Аммоне, превосходно[396]. Статья «Горе и радость теологического сознания»[397] кажется мне не очень удачным переложением отдела «Феноменологии» — «Несчастное сознание». Афоризмы Фейербаха не удовлетворяют меня лишь в том отношении, что он слишком много напирает на природу и слишком мало — на политику. Между тем, это — единственный союз, благодаря которому теперешняя философия может стать истиной. Но выйдет, пожалуй, так, как это было в XVI столетии, когда наряду с энтузиастами природы существовали и энтузиасты государства. Больше всего мне понравилась критика, которой подверглась добрая «Literarische Zeitung»[398].

Вы, вероятно, прочли уже самозащиту Бауэра[399]. На мой взгляд, он никогда еще не писал так хорошо.

Что касается «Rheinische Zeitung», то ни при каких условиях я не останусь. Я не могу ни писать под прусской цензурой, ни дышать прусским воздухом.

Только что пришел ко мне старшина местной еврейской общины и попросил составить петицию ландтагу в пользу евреев, — я это сделаю. Как мне ни противна израильская вера, но взгляд Бауэра кажется мне все же слишком абстрактным. Надо пробить в христианском государстве столько брешей, сколько возможно, и провести туда контрабандой столько рационального, сколько это в наших силах. По крайней мере, это надо попытаться сделать, — а ожесточение растет с каждой петицией, которую грубо отклоняют.

Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого