О русскихъ писательницахъ. (Письмо къ Аннѣ Петровнѣ Зонтагъ). (1833).
О русскихъ писательницахъ.
(Письмо къ Анн? Петровн? Зонтагъ).
(1833).
На посл?дней почт? я не усп?лъ высказать вамъ, милостивая государыня, вс?хъ мыслей и чувствъ, которыя возбудило во мн? письмо ваше: позвольте договорить теперь. Для меня это д?ло самолюбія: я боюсь въ глазахъ вашихъ попасть къ числу т?хъ, которые, видя прекрасное, понимаютъ его въ половину или ц?нятъ на в?теръ, — боюсь т?мъ больше, что для меня, посл? достоинства хорошо д?йствовать, н?тъ выше, какъ ум?ть понимать хорошее.
Въ д?йствіяхъ Одесскихъ дамъ я вижу не только доброе д?ло, но, — что по моему мн?нію еще лучше, — д?ло истинно просв?щенное. Оно зам?чательно не только въ нравственномъ отношеніи, но и въ общественномъ, какъ новое ут?шительное доказательство, что вообще образованность наша подвинулась впередъ. Зд?сь не одно внушеніе сердца, не одинъ случайный поступокъ, но добрая общественная мысль, разд?ленная многими; не просто состраданіе къ несчастію, безпокоющему насъ своимъ присутствіемъ, но просв?щенно-сердечное участіе въ д?л? общемъ, — не подложный признакъ того святаго просв?щенія, которое одно истинное, и которое до сихъ поръ было у насъ еще довольно р?дко.
Что женщины вообще им?ютъ сердце н?жное, — это вещь давно изв?стная и такъ обыкновенная, что даже р?дко вм?няется въ достоинство, какъ все неизб?жное, за что благодарятъ судьбу, а не челов?ка. Что въ Россіи особенно есть женщины, созданныя съ душею возвышенною, способныя къ д?ламъ прекраснымъ, высокимъ, даже героическимъ, — это также вещь доказанная, и мы въ этомъ отношеніи уже им?емъ право гордиться передъ многими народами, находя у себя прим?ры не одного, не двухъ поступковъ такихъ, отъ которыхъ на душ? становится вм?ст? и тепло и свято. Но сочувствіе съ общественною жизнію у насъ еще ново, и отъ того женщины наши, не смотря на вс? свои частныя доброд?тели, д?лаютъ вообще меньше добра, ч?мъ въ государствахъ больше просв?щенныхъ, и только потому, что тамъ общее чувство заставляетъ ихъ д?йствовать вм?ст?, между т?мъ какъ у насъ каждая можетъ д?йствовать только за себя. Чтобы уб?диться въ этомъ, стоитъ только обратить вниманіе на все добро, произведенное женскими благотворительными обществами въ Пруссіи, въ Баваріи, на Рейн?, во Франціи, и особенно въ Англіи и въ Соединенныхъ Штатахъ.
Не меньше хорошимъ знакомъ кажется мн? и то, что Одесскія дамы выбрали, какъ одно изъ средствъ — издать Альманахъ. Тому л?тъ десять врядъ ли пришло бы кому-нибудь на мысль это средство. Впрочемъ, что я не слишкомъ далеко увлекся движеніемъ первой мысли, что ваши Одесскія д?йствія въ самомъ д?л? не случайность, не исключеніе, но признакъ большей зр?лости нашей общественной образованности, — это, въ случа? нужды, я могъ бы доказать тысячью различныхъ прим?ровъ, которые вс? подтверждаютъ одно: что просв?щеніе у насъ подвигается быстро, и что усп?хи его еще зам?тн?е въ женщинахъ, ч?мъ въ мужчинахъ.
Возмите въ прим?ръ наши гостиныя, нашу литературу, наше первое воспитаніе, которое всегда и везд? есть д?ло женщинъ, — какая разница съ т?мъ, чт? было прежде! Далеко ли то время, когда мн?ніе общественное отд?ляло женщинъ образованныхъ въ особый классъ, отличая ихъ названіемъ ученыхъ? — Теперь женщина только образованная еще не выходитъ отъ того изъ круга обыкновенныхъ. — Давно ли любезность женщинъ заключалась въ искусств? играть словами, верт?ть понятіями, низать узорныя фразы, и т? часто заученыя? Давно ли разговоръ ихъ верт?лся между т?сными личностями и безконечнымъ калейдоскопомъ общихъ м?стъ о доброд?тели и порок?, о любви и дружб?, о чувствительности и холодности, о превосходств? мужчинъ или женщинъ, или о томъ, сл?пой ли счастлив?е глухаго, или глухой сл?паго? Теперь такія любезности уже р?дки. Вообще репутація любезности теперь уже не основывается на фразахъ; образованныя женщины уже не вертятъ понятіями куда попало; уже подъ маскою словъ не ищутъ однихъ только личныхъ отношеній; — и на то есть причина: он? начали мыслить, и большая часть изъ нихъ им?етъ образъ мыслей уже не гостинный, не накладной, но свой, настоящій. Часто въ головк?, еще не получившей права на букли, уже хранятся мысли самобытныя, современныя, не памятью добытыя, но серьёзнымъ размышленіемъ, или чтеніемъ книгъ такихъ, которыя прежде были бы недоступны для самыхъ ученыхъ. Бывало, при звук? смычка, дамы наши всею душею уходили въ свои ножки, все въ нихъ оживлялось, все приходило въ движеніе; он? д?йствовали на паркет? вс?мъ сердцемъ, вс?ми силами, вс?мъ т?ломъ, всею душею, — и все это верт?лось предъ вами, все это прыгало безъ памяти. А теперь! — въ самыхъ блестящихъ собраніяхъ есть что-то неполное; на лицахъ самыхъ веселыхъ зам?тите вы частыя минуты задумчивости. Откуда такая перем?на? Многіе видятъ въ этомъ только новую причину скуки; я въ этой скук? вижу потребность чего-то лучшаго, — потребность жизни жив?е, умн?е, д?льн?е, тепл?е, однимъ словомъ: просв?щенн?е.
И то внутреннее, невыразимое страданіе, которое происходитъ отъ этой потребности живо ощущаемой, та бол?знь души мыслящей, бол?знь образованности, которая родилась въ наше время и до сихъ поръ еще не нашла себ? имени, которая вм?ст? служитъ и причиною и признакомъ просв?щенія, — какъ часто встр?чаете вы ее даже въ такихъ женщинахъ, которыхъ, кажется, и природа и судьба нарочно для того только и создали на св?тъ, чтобы узнать земное счастіе во всемъ его блеск?. Это тяжело вид?ть, но вм?ст? и отрадно; это страданie, бол?знь, — но бол?знь къ росту, чистилище ума, переходъ въ міръ, в?роятно, лучшій.
Впрочемъ не одно безотчетное чувство досталось въ уд?лъ нашимъ дамамъ отъ современнаго просв?щенія. Часто подъ граціознымъ покрываломъ веселой шутки, подъ легкимъ, блестящимъ словомъ, скрывается не пролётная мысль, не сл?пое чувство, но ц?лое, настоящее мн?ніе, — мн?ніе, вещь почти неслыханная въ прежнія времена! Правда, и теперь это вещь довольно р?дкая; но все она встр?чается и, можетъ быть, чаще, ч?мъ думаютъ многіе. По крайней м?р?, образованныя женщины хотятъ им?ть мн?ніе, чувствуютъ, что неукрашенныя сердечнымъ уб?жденіемъ въ н?которыхъ истинахъ, он? теряютъ половину своей прелести. Частный опытъ не доказательство; но, сколько я могъ зам?тить, то въ этомъ отношеніи чуть ли прекрасный полъ не опередилъ другой, который приписываетъ себ? право на разумъ по преимуществу.
Какая разница тому л?тъ десять!
То же, что объ обществ?, можно сказать и объ нашей литератур?. Распространеніе просв?щенія зам?тно въ ней вообще; но въ отношеніи къ женщинамъ оно зам?тно несравненно бол?е. Вотъ уже около десяти л?тъ, какъ литература наша ростетъ только въ ширину, — и то слава Богу! — между т?мъ писательницы наши становятся выше.
И давно ли, съ этимъ словомъ писательница, соединялись самыя непріятныя понятія: пальцы въ чернилахъ, педантство въ ум? и типографія въ сердц?. Но теперь, съ т?хъ поръ, какъ н?которыя изъ лучшихъ украшеній нашего общества вступили въ ряды литераторовъ; съ т?хъ поръ, какъ н?сколько истинно поэтическихъ минутъ изъ жизни н?которыхъ женщинъ съ талантомъ отразились такъ граціозно, такъ пл?нительно въ ихъ зеркальныхъ стихахъ, — съ т?хъ поръ названіе литератора стало уже не странностью, но украшеніемъ женщины; оно, во мн?ніи общественномъ, подымаетъ ее въ другую сферу, отличную отъ обыкновенной, такъ что воображеніе наше создаетъ вокругъ нея другое небо, другой воздухъ, и ярче и тепл?е, ч?мъ вашъ Одесскій.
Впрочемъ, я говорю зд?сь только о новомъ покол?ніи и частію о среднемъ; въ старомъ покол?ніи, которое привыкло вид?ть въ женщин? полуигрушку, — предразсудокъ противъ писательницъ еще во всей сил?. Онъ задавилъ, можетъ быть, не одинъ талантъ, об?щавшій новую красоту нашей литератур? и, можетъ быть, новую славу, — кто знаетъ?
Всл?дствіе этого предразсудка, б?льшая часть нашихъ дамъ-поэтовъ пишетъ мало, и либо со вс?мъ не печатаетъ, либо печатаетъ безъ имени. Исключеній не много.
Такъ, безъ сомн?нія, вы слыхали объ одномъ изъ самыхъ блестящихъ украшеній нашего общества, о поэт?, которой имя, не смотря на ея р?шительный талантъ, еще неизв?стно въ нашей литератур?. Не многимъ счастливымъ доступны ея счастливые стихи; для другихъ они остаются тайною. Талантъ ея скрытъ для св?та, который осужденъ вид?ть въ ней одно вседневное, одно невыходящее изъ круга жизни обыкновенной, и разв? только по необыкновенному блеску ея глазъ, по увлекательной поэзіи ея разговора, или по граціи ея движеній, можетъ онъ узнавать въ ней поэта, отгадывать въ ней тотъ талисманъ, который такъ изящно волнуетъ мечты.
Но если предразсудокъ противъ писательницъ еще не совс?мъ уничтожился, то другой предразсудокъ противъ Русскаго языка, кажется, уже р?шительно начинаетъ проходить. Не говорить по-Французски еще нельзя: такъ еще образовано наше общество; такъ еще необразованъ нашъ языкъ. Но, по крайней м?р?, кто теперь начинаетъ писать, тотъ, конечно, начинаетъ писать по-Русски, и, в?роятно, уже невозможенъ бол?е тотъ прим?ръ Русскаго таланта, отнятаго у Россіи Французскою литературою, который возбуждаетъ въ насъ т?мъ больше сожал?нія, ч?мъ больше мы могли бы ожидать отъ него для нашей словесности. Не нужно договаривать, что я разум?ю зд?сь ту писательницу, которая передаетъ Французской литератур? поэтическую сторону жизни нашихъ древнихъ Славянъ. И въ самомъ д?л?, — скажите: кому дала судьба больше средствъ д?йствовать на усп?хи изящныхъ искусствъ въ Россіи? — Рожденная съ душею поэтическою, открытою для всего прекраснаго, одаренная талантами самыми р?дкими, воспитанная посреди роскоши самаго утонченнаго просв?щенія, съ самаго д?тства окруженная вс?мъ блескомъ искусствъ, всею славою художественныхъ созданій, — она казалась сама однимъ изъ самыхъ счастливыхъ изящныхъ произведеній судьбы. О чемъ другіе мечтаютъ издали, чт? другіе разгадываютъ по слуху, то являлось передъ нею живо и близко. Вс? р?дкости Европейской образованности, вс? чудеса просв?щенныхъ земель, и великія художества, и великіе художники, и знаменитые писатели, и лица, принадлежащія исторіи, и лица, принадлежащія минут?, — все это быстро и ярко пронеслось передъ ея глазами, все это должно было оставить сл?ды драгоц?нные на молодомъ ея воображеніи, — вс?мъ этимъ она могла д?литься съ своими соотечественниками, ставши прекрасною посредницею между ими и т?мъ, что просв?щенный міръ им?етъ самаго зам?чательнаго.... Но это не сбылось...
Италія, кажется, сд?лалась ея вторымъ отечествомъ, и, впрочемъ, — кто знаетъ? можетъ быть, необходимость Италіи есть общая неизб?жная судьба вс?хъ, им?вшихъ участь, ей подобную? Кто изъ первыхъ впечатл?ній узналъ лучшій міръ на земл?, міръ прекраснаго; чья душа, отъ перваго пробужденія въ жизнь, была, такъ сказать, взлел?яна на цв?тахъ искусствъ и образованности, въ теплой Итальянской атмосфер? изящнаго; можетъ быть, для того уже н?тъ жизни безъ Италіи, и синее Итальянское небо, и воздухъ Итальянскій, исполненный солнца и музыки, и Итальянскій языкъ, проникнутый всею прелестью н?ги и граціи, и земля Итальянская, ус?янная великими воспоминаніями, покрытая, зачарованная созданьями геніальнаго творчества, — можетъ быть, все это становится уже не прихотью ума, но сердечною необходимостью, единственнымъ неудушающимъ воздухомъ для души, избалованной роскошью искусствъ и просв?щенія....
Недавно Россійская Академія, — и это д?лаетъ честь Россійской Академіи, — издала стихотворенія одной Русской писательницы, которой труды займутъ одно изъ первыхъ м?стъ между произведеніями нашихъ дамъ-поэтовъ, и которая до сихъ поръ оставалась въ совершенной неизв?стности. Судьба, кажется, отд?лила ее отъ людей какою-то страшною бездною, такъ что, живя посреди ихъ, посреди столицы, ни она ихъ не знала, ни они ее. Они оставили ее, не знаю для чего, — она оставила ихъ для своей Греціи, — для Греціи, которая, кажется, одна наполняла вс? ея мечты и чувства: по крайней м?р? о ней одной говоритъ каждый стихъ изъ н?сколькихъ десятковъ тысячь, написанныхъ ею. Странно: семнадцати л?тъ, въ Россіи, д?вушка б?дная, б?дная со всею своею ученостію! — Знать восемь языковъ; съ талантомъ поэзіи соединять талантъ живописи, музыки, танцованья; учиться самымъ разнороднымъ наукамъ; учиться безпрестанно; работать все д?тство, работать всю первую молодость, работать начиная день, работать отдыхая; написать три большихъ тома стиховъ по-Русски, можетъ быть, столько же на другихъ языкахъ; въ свободное время переводить трагедіи, Русскія трагедіи, — и все для того, чтобы умереть въ семнадцать л?тъ, въ б?дности, въ крайности, въ неизв?стности!
Жалко вид?ть, какъ она, бывши еще четырнадцати л?тъ, перевела лучшія п?сни Анакреона на пять языковъ, приложила къ нимъ подробный грамматическій разборъ Греческаго подлинника и поднесла покойной Императриц? Елисавет? Алекс?евн?, прося ея вниманія
Къ плодамъ трудовъ упорныхъ,
Въ дни д?тства предпріятыхъ.
Покойная Императрица прислала ей фермуаръ съ брилліантами. Неизв?стно, на долго ли стало ей это пособіе: семейство ея осталось въ крайности, она умерла въ чахотк?. Черезъ два года уже посл? ея смерти, Ея Высочество Великая Княгиня Елена Павловна пожаловала одному изъ ея учителей за ея же переводы кольцо съ брилліантами. Публика съ своей стороны, быть можетъ, не прочтетъ ея сочиненій: и въ самомъ д?л?, въ нихъ еще больше труда, ч?мъ таланта, и слишкомъ много учености; — помните Чернаго Доктора въ Стелло?
Въ этомъ же году вышло еще собраніе стихотвореній другой писательницы, также молодой, но уже давно изв?стной по многимъ сочиненіямъ, разбросаннымъ въ журналахъ и альманахахъ. Въ легкихъ, св?тлыхъ, граціозно волнующихся стихахъ, отразились зд?сь самыя яркія, зв?здныя минуты изъ весенней, чистой, сердечно-глубокой жизни поэтической д?вушки. Мечта о любви, — Сонъ, — Стихи къ чарод?ю, — Разочарованіе, —Воспоминанье д?тства, — Деревня, — Зв?здочка, — Минута безнадежности — Смерть д?вушки-друга, — Стихи къ любимому поэту, — Къ ней, — Къ нему, — Тоска по лучшемъ мір?, — однимъ словомъ: вс? струны молодаго, поэтическаго сердца отозвались зд?сь въ одной идеальной гармоніи. Кажется, зд?сь все правда, все отъ сердца, ни одно чувство не выдумано, — и въ этомъ отношеніи особенно зам?чательна эта музыкальная испов?дь д?вушки-поэта. Языкъ ея чистый, гармоническій, иногда мужественно силенъ, часто необыкновенно граціозенъ. Не смотря однако на красивость каждой піэсы, въ общемъ ихъ впечатл?ніи есть что-то грустное. Все слишкомъ идеальное, даже при св?тлой наружности, рождаетъ въ душ? печаль какимъ-то магнетическимъ сочувствіемъ; — такова одинокая, чистая п?снь, прослышанная сквозь нестройный, ее заглушающій шумъ; такова жизнь д?вушки съ душею пламенною, мечтательною, для которой изъ міра событій существуютъ еще одни внутреннія.
Другая писательница, изв?стная въ литератур? нашей подъ т?мъ же именемъ, уже н?сколько л?тъ, кажется, забыла свою лиру. Это т?мъ больше жаль, что и ей также природа дала дарованіе неподложное. На минуту только блеснула она на горизонт? нашей поэзіи, — и уже одинъ изъ первоклассныхъ поэтовъ нашихъ говорилъ ей:
Вы знаете, какъ въ хоры сладкогласны
Созвучныя сливаются слова,
И ч?мъ они могучи и прекрасны
И ч?мъ поэзія жива;
Ум?ете вы мыслію своею
Чужую мысль далеко увлекать,
И, праведно господствуя надъ нею,
Ее смирять и возвышать....
Такъ какъ я уже началъ говорить о нашихъ сочинительницахъ, то мн? хот?лось бы еще поговорить съ вами о той писательниц?, которая особенно зам?чательна въ литератур? своею остроумною перепискою съ остроумн?йшимъ изъ нашихъ поэтовъ, и которая, можетъ быть, не меньше зам?чательна вн? литературы непринужденною любезностью своего разговора; — о другой писательниц?, которой таинственное посланье къ Пушкину должно было такъ мучительно и вм?ст? такъ пріятно волновать самолюбивое любопытство поэта; о блестящей переводчиц? одного изъ нашихъ изв?стныхъ, религіозно-печальныхъ поэтовъ, которая знаменита красотою именно того, чего недостаткомъ знаменитъ поэтъ, ею переводимый; — о любопытной, необыкновенной переписк?, которая началась было въ одномъ изъ нашихъ литературныхъ листковъ между однимъ литераторомъ и неизв?стною, безъименною писательницею, об?щающею талантъ, если можно судить о талант? по н?сколькимъ стихамъ; — о сочинительниц? Сновид?нія, которой стихи зам?чательны какою-то молодою безъискуственностью, благородствомъ чувствъ, и еще т?мъ, что внушили другой писательниц? н?сколько мило-граціозныхъ стиховъ; — обо всемъ этомъ хот?лъ бы я поговорить съ вами подробно, если бы не боялся продолжить письма до безконечности.
Талантъ почти красота. Гд? бы онъ ни являлся намъ, въ мужчин? или въ женщин?, въ образованномъ или въ нев?жд?, и какой бы онъ ни былъ, — даже самый безполезный, — талантъ всегда заключаетъ въ себ? что-то магнетическое. Мн? всегда хочется поклониться везд?, гд? я встр?чаю талантъ. Но женщина съ талантомъ им?етъ въ себ? что-то особенно привлекательное. Живописецъ ли она, или музыкантъ, или поэтъ, — все равно; если только природа дала ей дарованіе неподложное, если занятіе искусствомъ раскрыло ей душу къ изяшному, настроило ея воображеніе поэтически и воспитало въ ея сердц? другую, лучшую жизнь, то вокругъ всего существа ея разливается какая-то невыразимая прелесть. Поэтъ-мужчина принадлежитъ міру изящнаго однимъ воображеніемъ; поэтъ-женщина принадлежитъ ему вс?мъ существомъ своимъ. Отъ того часто, смотря на нее, кажется, будто голова ея окружена ч?мъ-то блестящимъ, похожимъ на сіяніе; посмотришь ближе: это сіяніе — мечта, воздушная діадима изъ словъ и звуковъ, возбужденныхъ ею и на нее же отражающихся.
Вотъ почему я съ такимъ наслажденіемъ говорю о нашихъ писательницахъ, и вотъ почему я не могу объяснить себ?, отъ чего до сихъ поръ он? такъ мало оц?нены въ нашей литератур?. Больно вид?ть, какъ мудрено обходятся съ ними наши записные критики, которые либо совс?мъ молчатъ объ нихъ, либо говорятъ такъ, что лучше бы молчали. Какой-то дам? удалось однажды написать: Два червячка, — и вотъ нашлись люди, которые удивляются: какъ дама, такое н?жное, слабое созданіе, могла написать два червячка! — Другая дама начала переводить какіе-то изв?стные стихи такъ, какъ переводятъ мышей, — и вотъ журналы наши наполнились ей похвалами, восторгами, рукоплесканіями, тогда какъ истинный поэтическій талантъ, какова, наприм?ръ, г-жа Лисицына, остается почти неузнаннымъ. Одинъ, кажется, Телеграфъ говорилъ о ней, и то уже давно; между т?мъ какъ въ стихахъ ея столько души, столько поэзіи, столько драгоц?нной, сердечной правды, сколько врядъ ли найдется у большей части нашихъ журнальныхъ поэтовъ, вм?ст? взятыхъ. Какія высокія минуты восторга должна была испытать она, какія мучительныя, св?тлыя, невыносимыя минуты вдохновенія она должна была вынести, чтобы вырвать изъ сердца своего такіе глубокіе, такіе пронзительные звуки! Признаюсь вамъ: большая часть столько хваленыхъ Французскихъ дамъ-стихотворцевъ не производитъ на меня и половины того д?йствія, какое стихи г-жи Лисицыной, которые, конечно, им?ютъ право на почетное м?сто не въ одной дамской литератур?. —
На дняхъ пришли сюда, только что отпечатанные въ Германіи, переводы съ Русскаго, подъ названіемъ: С?верное Сіяніе, das Nordlicht, переводы, сд?ланные одною знакомою вамъ д?вушкою, одаренною самыми разнообразными и самыми необыкновенными талантами. Сколько я могу судить, то переводы эти превосходятъ вс? изв?стные до сихъ поръ съ Русскаго на какіе бы то ни было языки, не исключая ни Боуринга, столько превознесеннаго, ни фонъ-деръ-Борга, оц?неннаго такъ мало. Впрочемъ я не знаю, что могъ бы я сказать о талант? молодой переводчицы лучше и больше того, что сказалъ ей Языковъ, котораго н?которые стихи, переведенные ею, находятся также въ этомъ собраніи:
Вы силою волшебной думъ своихъ
Прекрасную торжественность мн? дали,
Вы на златыхъ струнахъ переиграли
Простые звуки струнъ моихъ.
И снова мн?, и ярче возсіяла
Минувшихъ дней счастливая зв?зда,
И жаждою священною труда
Жив?е грудь затрепетала.
Я чувствую: завиденъ жребій мой!
Есть и во мн? благословенье Бога,
И праведна житейская дорога,
Безпечно выбранная мной.
Не кланяюсь пустому блеску міра,
Не слушаю сл?пой его молвы:
Я выше ихъ.... Да здравствуете-жъ вы
И ваша творческая лира!
Такъ говорилъ Языковъ; а я, признаюсь вамъ, смотрю на эти переводы съ предуб?жденіемъ: мн? досадно вид?ть, что Русская д?вушка такъ хорошо влад?етъ стихомъ Н?мецкимъ; еще досадн?е знать, что она также хорошо, и можетъ быть еще лучше, влад?етъ стихомъ Французскимъ, и только на своемъ отечественномъ язык? не хочетъ испытать своихъ силъ! — Въ конц? книги приложено н?сколько оригинальныхъ піэсъ, исполненныхъ поэзіи и зам?чательныхъ особенно т?мъ, что всего р?же встр?чается въ нашихъ д?вушкахъ: оригинальностью и силою фантазіи. Читая ихъ, понимаешь, почему поэтъ говорилъ сочинительниц?:
И два в?нка, одинъ другаго краше,
На голов? свилися молодой:
Зеленый лавръ поэзіи чужой,
И брилліанты Музы вашей!...
Менцель уже объявилъ въ литературныхъ листахъ о выход? С?вернаго Сіянія, и я жду его разбора съ нетерп?ніемъ: любопытно вид?ть, чт? самый остроумный изъ Н?мецкихъ критиковъ скажетъ о нашей литератур?, которая теперь въ первый разъ явилась ему въ настоящемъ вид?. —
Перечитывая письмо мое, я нахожу, что оно слишкомъ длинно, и не смотря на то, слишкомъ неполно. Но въ этомъ виноватъ не я. Говоря о писательницахъ нашихъ, первая мысль моя была о той, которой: труды — добро; которая въ сочиненіяхъ своихъ ищетъ не блеска, но пользы, д?йствуя для ц?ли прекрасной, возвышенной, такъ, какъ другіе не ум?ютъ д?йствовать для корыстныхъ наслажденій самолюбія. Но эта писательница.... говоря съ вами, я не см?лъ упоминать объ ней.
10 Декабря 1833 г.
Москва.