ГЛАВА I.
ГЛАВА I.
Изящнымъ называютъ прекрасное, прекрасно выраженное. И если это справедливо, то искусство хорошо од?ваться должно принадлежать къ числу изящныхъ искусствъ, по крайней м?р? столько же, сколько танцованье.
Вотъ почему на женщину, од?тую со вкусомъ, я смотрю съ удовольствіемъ эстетическимъ, какъ на артиста, котораго мы съ наслажденіемъ разгадываемъ въ его созданіяхъ. И од?ваться хорошо не такъ легко, какъ думаютъ обыкновенно. Для этого нужно много, много условій, и я думаю даже, что это также трудно, какъ быть великимъ музыкантомъ, или великимъ живописцемъ, и, можетъ быть, даже великимъ челов?комъ. Правда, на св?т? чаще встр?чаются женщины хорошо од?тыя, ч?мъ Наполеоны и Байроны; но это потому только, что природа сама женщина и отъ того въ дарахъ своихъ щедр?е къ своему прекрасному полу, ч?мъ къ нашему. А въ доказательство, что я говорю безъ преувеличенія, постараемся исчислить вс? т? качества, которыя необходимо им?ть женщин?, чтобъ од?ваться хорошо, въ истинномъ смысл? этого слова.
Для этого нужно:
1. Красота, по крайней м?р? н?которая степень красоты;— безъ того не можетъ быть и р?чи объ изящномъ.
2. Вкусъ, то есть, качество, котораго нельзя ни купить, ни выучить, которое дается немногимъ, и которое даже тогда, когда дано природою, еще им?етъ нужду въ счастливомъ и правильномъ развитіи. Сл?довательно:
3. Воспитаніе и образованность. Зд?сь, в?роятно, многіе будутъ со мною противнаго мн?нія. — „Кому не случалось, — скажутъ они, — встр?чать женщину прекрасно од?тую, безъ образованности и воспитанія?” Но разсуждать объ одежд? такимъ образомъ, значитъ не понимать ея глубокаго значенія. Конечно, женщина необразованная можетъ быть од?та по мод? и даже къ лицу; но разв? это все? — Красота одежды заключается не въ мод? и даже не въ красивости, она не въ шелкахъ и не въ блондахъ, не въ страусахъ и не въ брилліантахъ. Одежда, какъ слово, кром? наружной гармоніи, им?етъ еще свой внутренній смыслъ, понятный для понимающаго. Этотъ смыслъ долженъ быть въ ладу не только съ лицомъ и модою, но съ ц?лымъ существомъ женщины. Та, которой одежда не им?етъ смысла, од?та дурно. Женщина, которой манеры противор?чатъ ожиданіямъ, возбужденнымъ ея одеждою, од?та дурно. Женщина, которой наружность несогласна съ оборотомъ ея ума и съ характеромъ ея любезности, од?та дурно. Однимъ словомъ, все то, чт? нарушаетъ внутреннюю и вн?шнюю гармонію, все то дурно, все то неприлично или не къ лицу, все безсмысленно и не изящно. Потому для прекрасной, гармонической одежды необходима еще
4. Грація манеровъ. Но это качество, безъ котораго н?тъ ни платья хорошо сшитаго, ни платья хорошо над?таго, эта грація манеровъ, которая разливаетъ такую обворожительную атмосферу вокругъ женщины, д?йствуетъ, какъ обманъ, только на первую минуту, если не соединена съ другою, съ душевною граціею. И потому, чтобы нарядъ женщины былъ прекрасенъ больше одной первой минуты, должна она им?ть еще
5. Внутреннюю грацію, грацію ума и душевныхъ движеній, которая предполагаетъ внутреннюю жизнь стройную, гармоническую, прекрасную, т. е.,
6. Поэзію сердца.
Но для того, чтобы чувствовать красоту и постигать ее во всей глубин? и во вс?хъ утонченностяхъ, кром? поэзіи сердца, надобно им?ть еще
7. Познаніе челов?ческаго сердца, которое (зам?тимъ между прочимъ) есть основаніе всей житейской мудрости и котораго нельзя им?ть безъ
8. Познанія самихъ себя, которое есть, ни больше ни меньше, какъ основаніе всякой мудрости и всякой доброд?тели.
Но всего этого еще мало для того, чтобы хорошо од?ваться. — Чтобы красивый нарядъ женщины былъ вм?ст? и прекраснымъ выраженіемъ ея внутренней красоты, мало им?ть красоту, понимать красоту и любить красоту; кром? красоты она должна им?ть еще
9. Постоянную возвышенность ума и характера. Ибо безъ того н?тъ силы челов?ческой, которая бы могла отвлечь женщину отъ суетности; а гд? суетность, тамъ желаніе нравиться сильн?е необходимости внутренней гармоніи; тамъ желанье нравиться на счетъ истины; тамъ можетъ быть блескъ, можетъ быть даже минутное очарованіе, но не можетъ быть прелести глубокой, поэтической жизни, гармонически выражающейся въ прекрасной наружности. Безъ особенной, врожденной и тщательно воспитанной возвышенности ума и характера, всякая женщина будетъ больше или меньше тщеславною, и предпочтетъ одобреніе многихъ немногимъ, и количество поклонниковъ будетъ ей дороже ихъ качества. Она захочетъ блест?ть предъ всякимъ, кружить головы слабыя, и од?нется прекрасно для людей обыкновенныхъ, но безсмысленно для мыслящаго. Толпа будетъ отъ нея безъ ума, т. е., въ натуральномъ своемъ положеніи; челов?къ мыслящій пройдетъ мимо ея равнодушно: челов?къ съ душей не зам?титъ ее.
Такимъ образомъ одежда им?етъ свою физіономію, предполагаетъ своихъ Лафатеровъ и, такъ же какъ лицо, можетъ служить зеркаломъ души. Но для того, чтобы одежда служила зеркаломъ души, не м?шаетъ женщин? им?ть, между прочимъ, еще одно качество —
10.Душу.
Вы видите изо всего сказаннаго, что од?ваться со вкусомъ, со смысломъ, изящно, поэтически, гармонически, и пр. и пр., однимъ словомъ: од?ваться хорошо, — не можетъ быть общею принадлежностью женщинъ нигд?, ни въ какомъ государств?. Потому я над?юсь, что Московскія красавицы не примутъ себ? въ особенную обиду, когда я скажу имъ, что Бронскій, герой моей пов?сти, въ ц?лый вечеръ не могъ найти на Тверскомъ бульвар? ни одной дамы хорошо од?той, хотя дамъ было много, потому что это былъ день гулянья.
Впрочемъ я думаю, что безъ оскорбленія Московской чести можно признаться, что дамы зд?сь од?ваются особенно дурно. Это живо чувствовалъ Бронскій, который недавно возвратился изъ чужихъ краевъ, съ еще св?жими воспоминаньями и съ несчастною охотою сравнивать.
Онъ находилъ больше изысканности, ч?мъ вкуса, больше небрежности, ч?мъ простоты, и вообще въ нарядахъ больше противор?чій, ч?мъ украшеній. Подъ модною шляпкой неразглаженное платье. Тамъ платье стройное, но поясъ на одинъ бокъ и нескладный башмакъ. Тамъ въ одной одежд? см?шенье десятил?тнихъ уборовъ, и едва раждающаяся мода на развалинахъ давно забытаго наряда. Тамъ н?тъ анахронизмовъ, но за то н?тъ и простоты. Тамъ простота, но н?тъ опрятности: либо букли не на м?ст?, либо смяты, либо перчатки нечистыя, либо башмаки изношенные, а иногда даже стоптанные на одну сторону! — Тамъ шелкъ, и блонда, и брилліанты, и перья, и блескъ и мода, и все вм?ст? нестройно и безвкусно. Тамъ и вкусъ и простота, но корсетъ такъ стянутъ, что м?шаетъ естественности движеній, такъ что, не смотря на всю красивость наряда красавицы, желаешь ей нарядиться хуже, чтобы казаться лучше. — Всего р?же встр?чалъ Бронскій хорошо обутую ножку, и съ грустнымъ чувствомъ зам?тилъ онъ, что если Московскія барыни вообще од?ваться не ум?ютъ, то обуваются, Боже мой! обуваются еще хуже. Изр?дка, правда, случалось ему встр?тить обувь красивую и стройную; но башмакъ, складный снаружи, почти всегда былъ такъ узокъ, что м?шалъ ходить, или платье такъ коротко, что ножка изъ-подъ него казалась будто на выставк?; и по тонкимъ прозрачнымъ чулкамъ толстыми нитками была вышита выв?ска:
зд?сь показываются красивыя ножки.
Иногда, р?дко, находилъ Бронскій весь нарядъ прекраснымъ, — но только при другомъ лиц?; иногда онъ былъ и къ лицу, но такъ строго по мод?, такъ рабски новъ, что на въ немъ казалась тою куклою, которую всякій день посылаютъ съ модами изъ Парижа въ Лондонъ. И это рабство, эта кукольность, давали личику хорошенькому, часто не глупому, отт?нокъ какой-то машинальности, ни сколько не пл?нительной для глазъ, и еще меньше привлекательной для воображенія.
Вообще, ч?мъ больше Бронскій разсматривалъ наряды гуляющихъ, т?мъ меньше находилъ ихъ по сердцу, и уже въ досад? готовъ онъ былъ оставить бульваръ, когда вдругь передъ его глазами мелькнули дв? ножки, которыя сильно взволновали его любопытство; — ножки невыразимо стройныя и обутыя со всею красивостью самаго утонченнаго вкуса. Онъ поднялъ глаза выше, дама между т?мъ прошла мимо, опираясь на руку кавалера, такъ что Бронскій уже не могъ разсмотр?ть лица ея, но за то вид?лъ ея талію, ея стройную талію, аристократически граціозную и тонко обхваченную широкимъ, голубымъ и свободнымъ поясомъ. Невольное чувство заставило Бронскаго идти за нею.
Н?тъ ничего легче, какъ описать ея нарядъ: б?лое платье безъ прихотливыхъ зат?й, соломенная шляпка безъ перьевъ, безъ цв?товъ, безъ бантовъ, безо всякихъ украшеній; турецкая шаль, накинутая небрежно, — и вотъ все, чт? можно разсказать объ ея наряд?. Но какъ выразить эту гармонію и стройность, эту благородную простоту, эту музыкальную красивость, которыми, казалось, проникнуто все существо ея, такъ, что ея одежда, ея гибкій станъ, ея стройныя движенія и грація ея поступи, все казалось однимъ изящнымъ созданіемъ, одною прекрасною мыслію, однимъ счастливымъ сномъ.
Въ покро? ея платья и въ живописности ея прически, вс? требованія моды были какою-то удачею, или правильн?е, какимъ-то волшебствомъ соглашены съ требованіями самаго разборчиваго, самаго художественнаго вкуса. Не было ничего въ ея наряд?, гд? бы можно было зам?тить границу между модою и вкусомъ, между искусствомъ и природою, и смотря на нее, св?тскій наблюдатель, конечно, задумался бы о томъ: лицо ли красавицы такъ счастливо пришлось къ сегоднишней мод?, или нарядъ былъ съ ум?ньемъ и вкусомъ принаровленъ къ прекрасному ея лицу.
Лицо ея, когда Бронскій разсмотр?лъ его, возбудило въ немъ такое чувство, въ которомъ соединялись два обыкновенно различныя движенья души: удовольствіе и грусть; — удовольствіе эстетическое, которое внушаетъ намъ все св?тлое въ природ?, все правильное въ искусствахъ; грусть музыкальная и еще неназванная, которую возбуждаетъ въ насъ тоже явленіе искусствъ или природы, только тогда, когда посреди прекрасныхъ формъ его мы открываемъ такое чувство, которое можемъ понять только одинокимъ движеніемъ сердца, но не въ силахъ ни передать его, ни даже назвать другому; ибо для р?дкаго, для избраннаго, часто н?тъ у людей ни общаго понятія, ни готоваго имени.
Черты лица ея, тонкія, благородныя, правильныя, казались прозрачными: такъ чисто и явственно выражались сквозь нихъ ея музыкальныя, веселыя, фантастическія движенія души.
Она могла бы напомнить Магдалину Кановы, если бы Магдалину кающуюся можно было вообразить веселою и см?ющеюся.
Мужчина, который велъ ее подъ руку, казался между пятидесятью и шестидесятыо л?тъ. Онъ былъ од?тъ просто, но не безъ щеголеватости.
Вообще и онъ и она были явленіе необыкновенное на Тверскомъ бульвар?. Но зам?чательн?е всего было въ нихъ именно то, чт? всего меньше могло быть зам?чено: они прошли посреди гуляющихъ, не обративъ на себя почти ни чьего вниманія, и Вронскому не легко было узнать кто они, потому, что никто не понималъ, о комъ онъ говоритъ. Наконецъ, однако нашелся одинъ старый отставной генералъ, который могъ дать ему объ нихъ н?которое понятіе.
„Теперь я знаю, о комъ вы говорите,” — сказалъ онъ Вронскому, посл? многихъ неудачныхъ догадокъ. „Челов?къ пожилой съ молодою дамою? высокій ростомъ? шея прямо? спина не гнется? словомъ сказать, иностранная фигура, то есть, не Русская — или — какъ бы сказать?.... иностранная? — Это Вельскій съ дочерью; я его знавалъ прежде. Онъ былъ л?тъ пять за границей и недавно возвратился; ужасный чудакъ; англоманъ; а впрочемъ челов?къ пріятный, челов?къ образованный, и, можно сказать, умный челов?къ.”
Генералъ, который разсуждалъ такимъ образомъ, принадлежалъ къ числу т?хъ людей въ Москв?, которые сами отличаются и нев?жествомъ, и глупостью, и особенно какою-то непонятною тяжестію пустоты, но за то составляютъ другимъ репутацію образованности, ума и любезности. — Странная Москва! Но и эта странность им?етъ свой смыслъ; и для нея можно найти достаточную причину; и она даже даетъ надежды на будущее, надежды, которыя рождаются не изъ прямаго д?йствія обстоятельствъ, но рикошетомъ, какъ ядро, которымъ на вод? стр?ляютъ ниже, чтобы оно отскочило выше.