3.7. Идеологическая власть как духовные путы общества

Характеристика сталинской модели социализма неполна без идеологического компонента. Официальное изложение «марксизма-ленинизма» было, якобы по решению ЦК, опубликовано в «Кратком курсе истории ВКП(б)», который после многолетней работы ряда авторов, после повторного пересмотра и, наконец, окончательного редактирования Сталиным вышел в сентябре 1938 г., сначала по частям в партийной газете «Правда», а вскоре — в виде книги. Произведение не содержало указаний об авторах и редакторах, а лишь пометку «Одобрено комиссией ЦК».

Позднее книга издавалась как единоличная работа Сталина, и в издательском плане собрания сочинений Сталина она была запланирована на 15 том, однако этот том уже не вышел, поскольку издание сочинений прервалось на 13-м томе — после XX съезда КПСС в 1956 г.. По случаю 14-й годовщины выхода этой книги в сентябре 1952 г. она восхвалялась в большой статье главного редактора «Правды» Л. Ф. Ильичёва (1906–1990) как «гениальное произведение товарища Сталина». Позднее, уже при Хрущёве, Ильичёв стал секретарём ЦК КПСС и на XXII съезде выступал с резкой критикой Сталина.

Естественно, «История ВКП(б)» писалась множеством авторов. Наиболее важными были Е. М. Ярославский (1878–1943), В. Г. Кнорин (1890–1938) и П. Н. Поспелов (1898–1943), которые на протяжении нескольких лет должны были вновь и вновь переписывать книгу по указаниям Сталина, поскольку после XVII съезда ВКП(б) осуществлялись решающие шаги к окончательному установлению сталинской системы правления, и в ходе кампаний чисток и преследований вновь и вновь осуждались и расстреливались ведущие большевики, чьи имена либо подлежали полному изъятию, либо их деятельность и роль должны была оцениваться по-другому, коль скоро к тому времени они уже считались «врагами народа» и «империалистическими агентами». Это касалось и одного из главных авторов книги, старого большевика Кнорина, который незадолго до окончательной подготовки рукописи был арестован и расстрелян. Причины его осуждения остались неясными; возможно, Кнорин решил порвать с фальсификацией истории, которой требовал Сталин.

История возникновения этой книги очень хорошо иллюстрирует процесс окончательного формирования сталинской системы правления. В постоянно менявшейся структуре читаются различные идеологические потребности Сталина — как они возникали с ходом исторических перемен. Интересно, что Сталин предписал окончательную структуру и оценку различных периодов истории партии лишь в 1938 г., после финального процесса против «троцкистско-зиновьевского параллельного центра», изобретённого им самим, и тогда же он сам начал редактировать и перерабатывать весь текст работы. При этом он совершенно по-новому повернул историю большевистской партии: он словно втиснул её в корсет из основных тезисов и лозунгов «марксизма-ленинизма» собственного изготовления и из раздела «О диалектическом и историческом материализма», который он для этого написал лично.

История использовалась в первую очередь как иллюстративный материал для подачи такого «марксизма-ленинизма». Количество революционных деятелей было ограничено, из книги читатели узнавали, что Ленин и Сталин создали партию, подготовили Октябрьскую революцию и привели её к победе, и что Сталин как «Ленин сегодня» исполняет унаследованный от Ленина проект благодаря тому, что он «мастерски» решает все теоретические и практические проблемы социалистического строительства. Важнейшие соратники Ленина — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, Радек, Раковский и др. — появлялись лишь в сопровождении эпитетов вроде «чудовища», «помесь свиньи и гадюки», «купленные агенты империализма» и прочих оскорбительных выражений.

Если в начале работы над «Историей ВКП(б)» речь шла об изложении подлинной истории, то постепенно это исчезло. Книга должна была давать не описание исторических событий, дискуссий и развития партии и её активных деятелей, а оправдание царящих в в Советском Союзе условий, то есть предоставлять идеологически-политическое оправдание системы, созданной Сталиным. Книга должна была стать чем-то вроде Библии, важнейшим инструментом для образования и воспитания работников партии, государства, экономики, культуры и науки — таким образом обеспечив воспроизводство духовных наследников.

Об этом Сталин подробно говорил на совещании Политбюро с пропагандистами в октябре 1938 г., посвящённом методике использования книги «История ВКП(б). Краткий курс». Обязательное преподавание марксизма-ленинизма учащимся во всех университетах, вузах, институтах и училищах обязано было вестись на основе этого «учебника». Книга главным образом обращена к учащимся и молодым интеллигентам, сказал Сталин, поскольку они — будущие руководители государства и экономики[189]. Огромные потери в ведущих кадрах из-за преследований и репрессий последних лет предоставили сотням тысяч молодых кадров завидные шансы на продвижение, и эти кадры, вооружённые таким оружием, расширили и укрепили социальную и идеологическую базу сталинской системы правления.

После появления «Краткого курса» всякое серьёзное обсуждение и дискуссии о разногласиях в области марксистской теории стали почти невозможны. В 1920?х и ещё в начале 1930?х гг. происходила разносторонняя продуктивная научная работа во многих областях теории марксизма, в том числе велось активное обсуждение дискуссионных вопросов. Однако теперь духовная жизнь заметно обеднела.

В прежние времена в марксистской философии проходили бурные дискуссии между представителями различных течений и школ, чаще всего публиковавшиеся в журнале «Под знаменем марксизма». Течение «диалектиков», представленное философами Дебориным, Стеном, Лупполом и другими, предпринявшими материалистическую интерпретацию и переработку диалектики Гегеля в духе «Философских тетрадей» Ленина, дискутировало с другим течением (Бухарин, Тимирязев и др.), исходившим скорее из естественных наук и склонявшимся к механистическим позициям. Выпускались разнообразные учебники и изложения марксистской философии с весьма различной структурой (например, Асмус, Тимьянский и др.), вызывавшие теоретические дебаты и диспуты. Всё это прекратилось, поскольку догматический схематизм сталинского раздела «О диалектическом и историческом материализме», наряду с его «Основными чертами», отныне считался обязательной структурой марксистской философии. Философы должны были по преимуществу ограничиваться интерпретацией и комментированием «гениальных» высказываний Сталина.

Марксистская философия серьёзно пострадала от прямого вмешательства Сталина. Именно поэтому она как нельзя лучше подходит для демонстрации того катастрофического результата, к которому привело подчинение науки претензиям на истину со стороны партии (то есть фактически Сталина).

В начале 1930?х годов — после того как попытка Сталина углубить свои философские познания за счёт консультаций у философов Института Красной Профессуры потерпела фиаско из-за непонимания им специфической природы философского знания — он принялся громить философию. Сталин считал бесполезными работы профессоров института (Деборин, Стен, Луппол) о диалектике и теории познания, поскольку они не были напрямую приложимы к практической политике, так как он вообще был убеждён, что все науки должны поставлять практике знания, готовые к применению.

С помощью нескольких молодых сотрудников и выпускников института (Митина, Юдина, Константинова) Сталин организовал борьбу против ведущих профессоров института, обвинив их в «меньшевиствующем идеализме» и призвав к ликвидации этого «рафинированного ревизионистского уклона», который, помимо прочего, был объявлен теоретическим фундаментом троцкизма.

Новым руководителем «философского фронта» Сталин назначил кандидата философских наук М. Б. Митина (1901–1987), особенно преуспевшего в клеветнической борьбе против своих бывших учителей, за что он впоследствии был вознаграждён не только самыми высокими постами, но и членством в Академии Наук (как позднее и его соратники Юдин и Константинов).

Обвинение в «меньшевиствующем идеализме» было совершенно бессмысленным словосочетанием, в котором были объединены политическое и философское понятия, ни имеющие между собой ничего общего. Поскольку Деборин в прошлом принадлежал к фракции меньшевиков, Сталин использовал это в целях политической дискредитации, обвинив философов в идеализме, чему не было никаких доказательств, поскольку оклеветанные философы вне всякого сомнения стояли на материалистических позициях. Вследствие этой клеветнической кампании они, за исключением Деборина, лишились своей научной репутации и своей жизни — их имена были вычеркнуты из научных анналов.

Позднее руководство «философским фронтом» было усилено более молодым Г. Ф. Александровым (1908–1961), делавшим свои первые шаги на посту заведующего сектором пропаганды ЦК. Эти философы после 1938 г. должны были позаботиться о том, чтобы марксистская философия была поставлена на уровень сталинской работы «О диалектическом и историческом материализме», т. е. втиснута в прокрустово ложе догматического схематизма знаменитых «Основных черт».

Эта борьба затронула ещё множество жертв в советской философии, так как тот, кто не следовал теоретическим указаниям Сталина, подвергался опасности быть в качестве идеологического вредителя и «врага народа» приговорённым к отбыванию срока в лагере или даже к смерти. (После XX съезда КПСС в советской философии внезапно появился ряд до тех пор совершенно неизвестных имён, в основном в Москве и Ленинграде. Речь шла о философах, проведших много лет в лагерях и ныне реабилитированных).

В этих обстоятельствах многие философы нашли убежище в политически менее опасных областях — например, в истории философии, логике или эстетике. Видимо, Митин и Юдин так же полагали, что им стоит обратиться к истории философии. Под руководством Митина в 1934 г. выходило учебное пособие по диалектическому материализму, которое уже ориентировалось на указания Сталина, однако после появления «Краткого курса» из библиотек исчезла и эта книга Митина.

Митин организовал авторский коллектив из историков философии, который в течение нескольких лет подготовил трёхтомную «Историю философии», вышедшую под редакцией Александрова, Быховского, Митина и Юдина. Эта «История философии» — среди советских философов из-за своей серой обложки прозванная «серой лошадью» — стала солидным и достойным произведением, она была вообще первой обширной марксистской историей философии. Третий том этого издания, в котором рассматривалась также классическая немецкая философия, вышел лишь в 1944 г. Авторы подробно рассматривали и высоко оценивали классическую немецкую философию, в особенности Гегеля, как теоретический источник марксизма. Однако этим они навлекли на себя неблагосклонность Сталина, который в догматически сокращённой манере неизменно стремился увязать философские проблемы с актуальными политическими событиями. Сталин объявил оценку гегелевской философии неверной, чем в то же время поставил себя против произведения Фридриха Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», утверждая, что на самом деле философия Гегеля есть «аристократическая реакция на французскую революцию и на материализм». С тех пор эта абсурдная оценка гегелевской философии до самой смерти Сталина — и даже несколько лет после неё — бродила по советской литературе, хотя никто не мог указать её письменный источник.

В 1944 г. Георг Лукач (1885–1971), находившийся в эмиграции в СССР, закончил своё большое произведение «Молодой Гегель», благодаря которому стал доктором философских наук. Сталин не позволил опубликовать эту важную книгу в Советском Союзе. Она смогла выйти лишь в 1948 г. в Швейцарии и в 1954 г., благодаря усилиям Вольфганга Хариха, в ГДР.

Даже после победы над гитлеровским фашизмом и с окончанием Второй мировой войны не прекратилась мелочная опека над философией, осуществляемая Сталиным. В 1947 г. очередная кара постигла Г. Ф. Александрова, в ту пору уже директора Института Философии Академии Наук, в 1946 г. избранного в Академию. Он написал и опубликовал «Историю западноевропейской философии», в которой опирался на более обширную «Историю философии».

Эта книга вызвала гнев Сталина по нескольким причинам. Во-первых, уже сам заголовок был неуместен с политико-идеологической точки зрения, так как противоречил организованной в то время кампании против «космополитизма», связанной также с энергичной поддержкой русского национализма. И тут в пору усиленной борьбы против «влияния западной идеологии» выходит книга ведущего советского философа о «западноевропейской» философии — уже это само по себе было скандалом! А во-вторых, с точки зрения Сталина, оценки достижений западной философии были определённо слишком положительными, «объективистскими», а не «классово-партийными».

Для Сталина это послужило серьёзным поводом для нового вмешательства в философскую работу, однако уже прошло время, когда он совершал подобные набеги лично. Стоя на вершине власти, он сделал себя практически невидимым, передавая своим заместителям задачу исполнять его указания. Поэтому на философский фронт он отправил Жданова — чтобы «навести там порядок». Жданов разбирался в философии даже меньше Сталина, и в каждом выступлении в Институте Философии признавался, что он лишь «философский юнга», однако его выступление с упрёками против книги Александрова имело довольно резкий тон. Резкие обвинения в некритическом отношении были адресованы и его коллегам. Недостаток партийности, объективизм по причине недостаточного учёта классовой точки зрения в оценке западных философов, переоценка достижений идеализма и недооценка материалистических традиций — таковы были обвинения.

Книгу Александрова действительно было за что критиковать, она очевидно была написана наспех, поскольку вновь избранный академик хотел поскорее выступить с крупной работой. Он мог написать солидное произведение — то, что это ему было по силам, он уже показал своим более ранним исследованием, посвящённом Аристотелю, — но, судя по всему, он выбрал более лёгкий путь и теперь расплачивался за это. Кроме политико-идеологической ошибки с названием, книга, по сравнению с трёхтомником, послужившим её основой, была в некоторых частях довольно поверхностна и не дотягивала до более основательных изложений, представленных в нём. Было заметно, что она написана довольно небрежно[190].

Однако Сталин и Жданов на самом деле целились не в книгу Александрова, а хотели мобилизовать советскую философию против идеологических западных влияний, против «космополитизма», который якобы распространился в Советском Союзе вследствие союзнических отношений с западными державами во времена антигитлеровской коалиции. Это совпадало с новыми международными веяниями, так как попытки Сталина продлить эту коалицию и на мирное время потерпели неудачу, поскольку крупнейшие империалистические силы, вдохновлённые Черчиллем, вовсе не собирались забывать свою принципиальную вражду к социализму. Уже началась Холодная война, последовавшая за печально известной речью Черчилля в Фултоне о «железном занавесе» и объявления «доктрины Трумэна», и по аналогии с линией автаркического развития Советского Союза возникло стремление отгородиться и закрыться также и в области философии от всяких духовных влияний Запада.

Возрождение национальных традиций, в том числе в философии, и сознательная поддержка русского национализма — лишь оборотная сторона этих стремлений. Вместо серьёзного и аргументированного спора с буржуазной философией постепенно возобладала агрессивная риторика. Типичными стали публикации вроде «Философствующие оруженосцы империализма».

Однако заседание Института Философии советской Академии Наук, во время которого Жданов от имени Сталина представил новую политико-идеологическую линию философской работы, имело и положительный результат. Было принято решение издавать философский журнал, поскольку после закрытия в военное время журнала «Под знаменем марксизма» в Советском Союзе не существовало философского органа партии. Первый номер журнала «Вопросы философии» вышел в 1948 г. и содержал все выступления на заседании в Институте Философии.

Александров, ещё пока директор института, в своей заключительной речи признал правоту критики, заверив товарищей Жданова и Сталина, что ошибки и упущения будут исправлены и что «философский фронт» выполнит задание партии. Однако вскоре после этого он лишился места директора, тогда же фактически завершилась и его философская карьера. В 1954 г., уже после смерти Сталина, он был назначен министром культуры Советского Союза, но недолго занимал этот пост, так как, насколько известно, стал жертвой лично мотивированной интриги и вскоре был снят. Затем он возглавил Институт Философии Белорусской Академии Наук в Минске, что для академика союзного уровня, естественно, означало понижение, а для минских коллег — удачное усиление. Александров создал там коллектив, с которым написал книгу «Диалектический материализм» — вероятно, первое учебное пособие по марксистской философии после сталинского раздела «О диалектическом и историческом материализме». Однако книга по структуре и идеям всё ещё полностью опиралась на сталинский догматический схематизм «Основных черт», поскольку, видимо, Александров, воспитанный и образованный в сталинском духе, не мог просто отойти от него. Книга вышла слишком поздно, чтобы получить положительную оценку, поскольку к тому времени уже состоялся XX съезд КПСС, и в обстановке созданной им «оттепели» книга оказалась под острой критикой как осколок сталинского догматизма и была отвергнута.

По сравнению с этой книгой, другая, «Исторический материализм», появившаяся ещё в 1951 г. под редакцией Ф. В. Константинова, имела лучшую судьбу, хотя по структуре и мыслям она также полностью зиждилась на разделе «О диалектическом и историческом материализме» Сталина, представляя его схематический догматизм и снабжая его богатым материалом. Однако она вышла вовремя, чтобы успеть получить положительную оценку.

Советской пропаганде было трудно освободиться от пут догматизма, поскольку, с одной стороны, даже более молодое поколение уже было воспитано и образовано на основе «марксизма-ленинизма», и поэтому для каждого такое освобождение было тяжелым процессом познания через глубокое и критическое изучение; а с другой стороны, ещё и потому, что «философское руководство», поставленное Сталиным, после его смерти и после XX съезда КПСС ещё в течение долгого времени могло удерживать свои позиции, сохраняя большое влияние.

Частично это было связано с тем фактом, что в Советском Союзе академики в своих специальных областях играли особо значительную роль. Митин ещё в 1960?х годах, когда официально на первом плане была борьба за преодоление последствий культа личности и против догматизма, продолжал оставаться главным редактором журнала «Вопросы философии», а Константинов — директором Института Философии Академии Наук. Более молодые философы во многом зависели от них (экспертизы докторских диссертаций; возможности публикации; участие в представительных коллективных работах и т. д.), а некоторые, из-за роли, сыгранной Митиным в сталинских чистках в философии, попросту боялись.

Б. М. Кедров (1903–1985), ставший позднее директором Института Философии, ещё в 1960?х годах советовал мне быть осторожным в отношениях с Митиным. «Ты не знаешь, на что он способен», — сказал он дословно. Насколько долго длилось это влияние, можно понять, например, по тому, что именно Митин, сыгравший самую подлую роль в борьбе против так называемого меньшевиствующего идеализма, в «Философской энциклопедии», вышедшей в 1960?е годы в Советском Союзе, написал статью «Меньшевиствующий идеализм», в которой более или менее оправдывал преследование своих учителей.

Это довольно подробное описание условий, сложившихся в советской философии, показывает, что? означало и какие негативные, а подчас и катастрофические последствия несло для работавших в ней учёных то, когда они попадали под приказную мощь партийного центра и его представителей.

Александров вскоре был забыт; в Москве о нём ходили мрачные шутки типа: «Какой философ сидит в Минске и пишет книгу „Преступление и наказание“?».

Сталин и Жданов считали необходимым вмешиваться не только в область философии. Ещё в 1946 г. ленинградские литературные журналы «Звезда» и «Ленинград» были замечены в том, что не подчинялись политико-идеологическим указаниям, публикуя работы, содержавшие критическое или даже сатирическое изображение общественных условий в Советском Союзе. Известные писатели и поэты, такие как Анна Ахматова и Борис Пастернак, сатирик Зощенко и многие другие стали жертвами кампании, в которой их обвиняли в очернении советского общества и потакании империалистической анти-культуре. Жданов прислал Сталину свою планировавшуюся отповедь ленинградцам, и тот нашёл её «превосходной», о чём и сообщил в записке Жданову[191].

Чёткая политико-идеологическая ориентация литературных произведений отныне считалась теперь критерием для оценки, а литературное качество — лишь второстепенным. Литературные произведения должны были соответствовать нормам «социалистического реализма»; всякие другие направления, стилистические средства и формы просто публично осуждались как извращение советской культуры. Александр Фадеев — секретарь Союза Писателей — даже вынужден был переписать свой роман «Молодая гвардия», в котором главная роль отводилась героическому сопротивлению комсомольцев фашистским оккупантам, поскольку в нём якобы неверно была изображена «руководящая роль партии».

Выдающиеся советские композиторы Прокофьев и Шостакович также попали под огонь критики: их обвиняли в «формализме», хотя никто не мог дать точного определения, что это такое. В годы с 1946 по 1948, вошедшие в историю советской культуры как время «ждановщины», партийная опека литературы и искусства достигла апогея.

Но и области естественных наук не отставали, что демонстрирует, например, осуждение и подавление советской генетики. Биология в 1940?х и в начале 1950?х гг. стояла на пороге фундаментальных открытий механизмов наследования. Теория эволюции Дарвина доказала факт возникновения видов и их приспособляемость к соответствующим жизненным условиям. Однако ещё не было выяснено, как возникающие эволюционные изменения наследуются в поколениях. Генетические исследования в биологии сосредоточились именно на этом основном вопросе, причём американские и советские биологи лидировали в этом направлении, стремясь выяснить материальные основы наследственности в хромосомах и генах. Открытия этого фундаментального направления обладали чрезвычайной теоретической и практической важностью для биологии, медицины, сельского хозяйства, а также представляли ценность для научного мировоззрения. Однако поначалу они не приводили к результатам, которые можно было использовать на практике — ведь речь шла о фундаментальных исследованиях, а не о прикладных.

Меж тем в советской биологии развивалось течение под руководством Т. Д. Лысенко, считавшего генетику бессмысленной и излишней, так как та настаивает на том якобы давно опровергнутом взгляде, что процесс эволюции видов происходит путём прямого наследования приобретённых свойств. Вся генетика, по его мнению, была ненужной буржуазно-идеалистической и антидиалектической псевдотеорией, поскольку предполагала некие гены как неизменную наследственную субстанцию. Вместо этого Лысенко утверждал, что только разведением и отбором можно очень быстро получить новые сорта зерновых с повышенной урожайностью, морозостойкостью и устойчивостью к вредителям, и что это принесёт большую пользу для социалистического сельского хозяйства.

Подобными аргументами было легко завоевать благосклонность Сталина, поскольку они совпадали с его мнением о науке, которая должна не теоретизировать, а давать практически применимые результаты. Так, с одобрения и при поддержке Сталина, было подготовлено заседание ВАСХНИЛ, на котором Лысенко рассчитывал нанести смертельный удар советской генетике. Тогдашний руководитель сектора науки в отделе пропаганды ЦК, Юрий Жданов (сын А. А. Жданова) пытался убедить Сталина, что нельзя до такой степени упрощать проблемы биологии; что не существует социалистической или буржуазной биологии, и что научные разногласия должны обсуждаться с приведением фактов, а не по идеологии. Однако Сталин был пребывал в убеждении о правоте Лысенко[192].

Лысенко сделал главный доклад, в котором осудил генетику. В первый день работы конференции представители генетики защищали свои научные позиции, отвергая безосновательные обвинения со стороны Лысенко. На второй день Лысенко заявил, что его доклад лично одобрен Сталиным. На этом дискуссия завершилась, поскольку все знали, что означает быть против мнения Сталина. Так у Лысенко были развязаны руки для подавления успешных генетических исследований в Советском Союзе. Выдающиеся биологи с мировым именем лишились своих мест и исследовательского оборудования, были переведены в наказание в провинцию, некоторые даже арестованы. Советские исследования в этой области были отброшены минимум на десять лет; в результате фундаментальные генетические открытия, произведшие переворот в биологии, были сделаны в Англии и США. Обещания Лысенко дать практические результаты с непосредственной пользой, естественно, растворились в воздухе, и всё же он ещё долгое время сохранял своё положение, благодаря политической поддержке.

В этом контексте стоит упомянуть поведение «философского фронта». Он сразу же занял сторону Лысенко, поставляя философские псевдоаргументы против генетики, которая дискриминировалась как идеализм в биологии и которую Митин разоблачал как буржуазную идеологию «вейсманизма-морганизма».

Всё это было вызвано к жизни сталинской моделью социализма, чьим важным аспектом было считать руководство наукой, литературой, искусством и всей духовной жизнью необходимым атрибутом руководящей роли партии при социализме.