4.1. Сталинское наследие

Вопреки тому, как это преподносилось официально, Хрущёв на посту первого секретаря ЦК КПСС получил в наследство от Сталина весьма запущенное хозяйство. К 1953 г. никакого здорового, стабильного и успешно развивающегося социалистического общества, постепенно переходящего к высшей фазе коммунизма, не было. По-видимому, это более-менее осознавал и сам Сталин. Во всяком случае, на первом заседании Политбюро Президиума ЦК КПСС 27 октября 1952 г. он выразил своё недовольство состоянием партийной работы в идеологии, промышленности и сельском хозяйстве. Он подверг резкой критике отдел пропаганды ЦК, партийную газету «Правда» и теоретический журнал «Большевик». Главные редакторы этих двух изданий, по его мнению, оказались слабы и подлежали смещению (что вскоре и произошло). Он упрекал их за недостаточный теоретический уровень марксистских учёных и за их плохое знание иностранных языков; в то же время он предложил создать «Комиссию Президиума по идеологии», которая должна была лучше контролировать работу теоретических журналов «Большевик», «Вопросы экономики», «Вопросы философии» и «Вопросы истории». При этом Сталин был недоволен и руководством промышленностью и сельским хозяйством[204].

Советский Союз стал признанной мировой державой, и его международный авторитет чрезвычайно вырос. Однако он преимущественно основывался на огромном вкладе СССР в разгром фашизма и на его значительной и боеспособной военной мощи. В 1949 г. СССР при помощи шпионажа смог подорвать американскую монополию на атомное оружие, благодаря чему всего лишь через четыре года был нейтрализован угрожающий потенциал американского империализма, связанный с исключительным обладанием атомным оружием, поскольку с тех пор положение дел выглядело следующим образом: кто первым нажмёт на красную кнопку, тот умрёт вторым. Это было известно обеим сторонам.

Отход западных союзников от совместных договорённостей по политике обеспечения мира вкупе с агрессивным антисоветским курсом США и Британии на «сдерживание» (containment) и «отбрасывание» (roll back) социализма основывались, с одной стороны, на принципиальной враждебности, существовавшей ещё с 1917 года, а с другой — на совершенно неверной оценке советских интересов и целей в послевоенное время.

Систематически подогреваемый истерический страх перед якобы возможной агрессией коммунизма, перед предполагаемым стремлением Советского Союза подчинить себе всю Европу, чтобы установить коммунизм, был широкомасштабным обманным манёвром, вынудившим европейские страны войти в НАТО. В то же время эта политика выражала неспособность империалистических вождей к анализу реальных интересов и намерений Советского Союза. Таким образом, в определённой мере они стали жертвами своей собственной лживой пропаганды и своей некомпетентности в оценке ситуации.

Сталинское советское руководство было в ту пору занято совершенно другими заботами, что легко понять, если не идти на поводу раздутых предрассудков, а трезво оценивать реальное положение дел в Советском Союзе.

Фашистская агрессия германской армии и потери и разрушения, вызванные войной, отбросили развитие Советского Союза примерно на десять лет назад. Поэтому его главный интерес был сосредоточен на создании в Европе порядка при надёжном мире, чтобы иметь возможность восстановить страну, города и экономику в целом. Новый военный конфликт, например, в виде приписывавшейся СССР экспансии до Атлантики, был совершенно не нужен народам Советского Союза. Четыре года Великой Отечественной войны вымотали страну и её население.

И хотя к моменту смерти Сталина в марте 1953 г. была восстановлена бо?льшая часть понесённого материального ущерба и превзойдён довоенный уровень производства, по своей экономической мощи советское общество значительно отставало от США. Поскольку империалистические державы с основанием НАТО, этого агрессивного военного альянса под маской «организации по безопасности», не только вели Холодную войну против Советского Союза, но и постоянно обостряли её, Сталин после отвергнутой в марте 1952 г. «мирной ноты» пришёл к выводу, что в ближайшее время можно ожидать военного нападения. (Тем более, что с 1950 г. США воевали в Корее). Предположение Сталина, как стало известно теперь, было ошибочным, поскольку стратегия империализма не включала прямого военного конфликта с СССР. Этот вопрос рассматривался ещё в 1945 г., когда в мае Черчилль приказал спланировать «Операцию „Немыслимое“» («Operation Unthinkable»). Он рассчитывал на военное подчинение Советского Союза Британией и США, для чего Запад хотел вновь задействовать примерно 100 000 солдат бывшей германской армии. Однако этот засекреченный план был отвергнут как невыполнимый, а позднее опубликован в 1998 г.

Сразу после окончания разрушительной мировой войны собственные народы вряд ли поддержали бы её продолжение, поэтому западные стратеги изменили план, отныне намереваясь бросить Советскому Союзу вызов за счёт изматывающих экономических и политико-идеологических мер. Советский Союз должен был быть ограждён, изолирован, на него должно было оказываться давление военной угрозой, в результате чего должны были связываться экономические мощности и расходоваться ресурсы, нехватка которых будет ощущаться в других местах. Всё это должно было надолго лечь тяжёлым бременем на развитие Советского Союза и затруднить его.

Несмотря на огромные достижения в восстановлении страны, в отношении качества советское общество ещё не достигло значительного прогресса. Противоречия и недостатки прежнего развития оставались без решения, а к ним ещё добавились новые противоречия, вызванные последствиями войны. Советское общество всё ещё оставалось социализмом бедности с многочисленными проблемами и нищетой, с недостатком снабжения жизненными средствами и товарами потребления и с огромным дефицитом жилья. Сельское хозяйство оказалось не в силах улучшить снабжение населения. Незадолго до своей смерти Сталин дополнительно ухудшил ситуацию тем, что, игнорируя доводы министра А. И. Микояна (1895–1978), намеревался обложить колхозы налогами, подчас превышавшими их валовой доход.

Ввиду этих фактов вполне понятно, почему утверждение Сталина, будто бы социалистическое общество уже построено и находится на пути постепенного перехода к коммунизму, после его смерти было поставлено под сомнение. Как ни странно, первым против него выступил В. М. Молотов (1890–1986) в статье, вышедшей в 1954 г. в журнале «Большевик». Бывший в течение ряда лет и вновь назначенный министром иностранных дел Молотов заявил в ней, что к нынешнему моменту были созданы лишь основы социализма. Возможно, Молотов высказывал свои мысли Сталину ещё в 1936 г. и в конце 1930?х годов, поскольку с тех пор отношение Сталина к Молотову считалось насторожённым, что выразилось в весьма частой критике его работы на посту главы правительства (1930–1941) и в конце концов в его смещении с этого поста.

Выступление Молотова в «Большевике» не только встретило возражения, но и вызвало настоящее возмущение в Президиуме КПСС, в результате чего он вынужден был отозвать сделанное утверждение. Это происшествие, однако, проливает свет и на теоретический уровень тогдашнего руководства КПСС, которое несло на себе глубокий след субъективизма и неизменно оставалось во власти сталинских взглядов. Оно не было способно к реалистической и объективной оценке советского общества.

Довоенные репрессии возобновились с окончанием войны, пусть и не в прежнем объёме. Теперь они были направлены прежде всего против настоящих и мнимых «коллаборантов», предавших свою страну, сотрудничая с фашистскими оккупантами. Фактически, в тех случаях, когда это было доказано, юридическое преследование представляется правомерным. Однако формы и методы были весьма сомнительны, а иногда и прямо противозаконны — например, переселение целых народов в другие регионы Советского Союза.

Однако то, что солдаты, освобождённые из немецких лагерей военнопленных, а также насильно угнанные в Германию «восточные работники» («остарбайтеры»), при своём возвращении на родину считались предателями и в отдельных случаях подвергались наказаниям, являлось произволом, лишь усугубившим трагическую судьбу многих семей. Это было жестоко и явно противоречило всем принципам социализма и советского законодательства, равно как и элементарным представлениям о справедливости.

То же самое можно сказать и о том факте, что более двух миллионов человек, осуждённых за якобы «антисоветскую деятельность», продолжали работать в лагерях.

В конце 1940?х гг. волна новых репрессий достигла и партии. В ходе так называемого «ленинградского дела» было осуждено несколько сотен ведущих работников ВКП(б), многие из них были расстреляны. Карательная вакханалия, в которой по поручению Сталина главную роль исполнил Г. М. Маленков, оправдывалась, как обычно, надуманными обвинениями — заговором ленинградского руководства партии против ЦК, — затронув даже ведущих деятелей Центрального Комитета в Москве, происходивших из Ленинграда, например, председателя Госплана Н. А. Вознесенского и секретаря ЦК М. И. Кузнецова, ответственного за государственную безопасность. Оба этих члена Политбюро, возможно, рассматривались как кандидаты на более высокие посты в послесталинскую эру. Они были арестованы, осуждены и расстреляны. Инициатором интриги, как предполагают, был Маленков, намеревавшийся устранить прямых политических конкурентов. Он же принял заметное участие в антисемитской кампании в начале 1950?х гг., инициированной Сталиным и достигшей своей кульминации в так называемом «заговоре врачей». Зимой 1952–1953 г., после процесса Сланского в Праге, на котором 11 из 14 деятелей Коммунистической партии Чехословакии (из них 11 евреев), обвинённых среди прочего в «сионизме», были приговорены к смертной казни, некоторые из наиболее известных врачей СССР были обвинены в участии в широкомасштабном заговоре с целью отравить высшее советское политическое и военное руководство. Сперва было совершено 37 арестов, однако вскоре их число выросло до сотен. Евреи один за другим снимались с постов, арестовывались, отправлялись в лагеря, некоторые были расстреляны. Всё это сопровождалось показательными процессами и антисемитской пропагандой в государственных средствах массовой информации. За то, что волна террора, очевидно, затеянная Сталиным, не пошла дальше, можно благодарить лишь его смерть. Вскоре после его кончины руководство заявило, что обвинения были полностью вымышлены Сталиным и его соратниками. 31 марта следственное дело было прекращено руководителем НКВД и министром внутренних дел Лаврентием Берия; 3 апреля Президиум ЦК КПСС официально объявил арестованных свободными. Главный следователь НКВД М. Д. Рюмин (1913–1954), с 1947 г. заместитель министра госбезопасности В. А. Абакумова (1908–1954), был обвинён в фальсификации заговора, а впоследствии арестован и расстрелян.

Уже одни эти факты лучше всяких объяснений характеризуют положение, сложившееся в советском обществе перед и сразу после смерти Сталина. Однако это была лишь одна сторона. Другая проявилась в реакции советского населения на смерть Сталина. Стихийная скорбь миллионов во всех городах страны, в особенности в Москве, где из-за давки вокруг выставленного тела было много погибших и раненых, показала, что Сталин почитался, словно бог на земле. Это стало результатом не только культа личности, длившегося два десятилетия, но и — я прошу прощения за выражение — проявлением шизофренически расколотого общественного сознания советского общества и населения СССР, в котором все успехи, достижения и победы связывались лишь с именем Сталина, а промахи, ошибки, недостатки, несправедливости и репрессии — с якобы предателями и врагами. Такое состояние сознания царило не только в тогда уже многомиллионном слое интеллигенции, государственных и партийных работников, работников экономики и культуры, но и в широких слоях населения.

Сталин не позаботился об обеспечении упорядоченного перехода власти в случае своего ухода. То, что на XIX съезде КПСС в октябре 1952 г. — первом после 13 лет — он уже не сам выступал с докладом ЦК, а предоставил сделать это Маленкову, вовсе не означало, что он считал Маленкова своим преемником. Сталин просто физически не мог говорить так долго, это не позволяло состояние его здоровья.

Открывая первое заседание ЦК после съезда, он сразу заявил, что уже слишком стар, чтобы и впредь исполнять обязанности генерального секретаря и председателя Совета Министров. Однако подобные заявления об уходе были не новы: он уже неоднократно угрожал своей отставкой, когда хотел выпутаться из щекотливых ситуаций или проверить, как отдельные члены Политбюро отреагируют на это, из чего он позднее делал соответствующие выводы. Поскольку он и в этот раз не выдвинул никаких предложений о том, кого считает достойным поста генерального секретаря и главы правительства, то его заявление не было воспринято старыми членами Политбюро всерьёз.

Маленков тут же подбежал к трибуне, чтобы отговорить его, так как, по его словам, «народ не понял бы этого», в чём его горячо поддержал Берия и другие. Что же ещё оставалось Сталину, кроме как уступить воле народа? Это было театральное представление, поскольку если бы Сталин действительно намеревался передать власть и обязанности, то вместе с тем он выдвинул бы и навязал бы своего кандидата. Кроме того, он совершенно не планировал уйти в отставку со своих постов после съезда, когда речь шла о выборах Президиума ЦК и Секретариата ЦК. На самом деле не приходится говорить о выборах, поскольку никто не осмелился возразить против списков, которые Сталин вынул из своего кармана. На одной из карточек стояли имена членов нового Президиума ЦК, который должен был заменить прежнее Политбюро. С прежним руководством не проводилось никакого совещания или согласования на эту тему. Зачитав имена своих избранников, Сталин спросил, нет ли у кого-нибудь возражений. Поскольку возражений, естественно, не было, лица, перечисленные в списке, считались избранными. Тогда он предложил нововведение: поскольку Президиум слишком велик — он насчитывал 36 человек (24 члена и 12 кандидатов) — то нужно создать небольшое Бюро Президиума. Для этого у него тоже был заготовлен список, и выборы состоялись точно таким же образом. Удивляло лишь то, что в этом списке уже не было старых членов прежнего Политбюро — Молотова, Микояна и Ворошилова, при этом Сталин подверг Молотова и Микояна пристрастной критике на основе обвинений, очевидно, притянутых за уши. Лишь посвящённые поняли, что здесь произошло, но никто не осмеливался поднять голос. Так Бюро было избрано без Молотова, Микояна и Ворошилова.

Сталин решил избавиться от Молотова и Микояна, поскольку те зачастую показывали свою собственную голову, а их влияние было немалым, так как они оставались важнейшими ещё живыми свидетелями, будучи, предположительно, жертвами будущей «чистки». На Ворошилова, бывшего со времён гражданской войны вернейшим слугой Сталина, за что тот сделал его членом Политбюро и наркомом обороны, Сталин, очевидно, был очень зол, поскольку Ворошилов проявил себя недостаточно компетентным. В качестве наркома обороны он оказался бездарным в Финской войне 1940 г. и был снят, во время Отечественной войны он не смог руководить армией, и потому ЦК специальным решением вынужден был перевести его в тыл. И хотя Ворошилов долгое время после этого формально принадлежал к Политбюро, он уже не имел права появляться на глаза Сталина, не принимая участия ни в заседаниях, ни в собраниях на сталинской даче.

В новой структуре высших органов власти после XIX съезда Сталин продолжал удерживать все нити в своих руках. Бюро Президиума ЦК с Маленковым, Булганиным, Хрущёвым и Берией (все они были учениками Сталина, чьи карьеры пошли в гору в 1930?х или 1940?х годах) стало главным инструментом для выполнения его инструкций. Регулярные заседания Бюро Президиума ЦК не проводились; Сталин обычно собирал эту группу по вечерам на своей даче, где актуальные вопросы обговаривались за едой и питьём, что чаще всего продолжалось до раннего утра. Важнейшими фигурами в этой группе были Маленков и Берия, в то время как Хрущёв и Булганин по большей части оставались в тени, при этом их отношения с Молотовым и Микояном после съезда, по всей видимости, не были разорваны полностью.

Во всяком случае, после смерти Сталина эти двое сразу посчитали нужным вернуть Молотова и Микояна в руководящую верхушку. Они предприняли решительные действия, во избежание вакуума власти ликвидировав большой Президиум ЦК и в целом восстановив старое Политбюро с Молотовым и Микояном, тем самым проигнорировав решения ЦК и устав.

Они были единодушны в необходимости восстановления коллективного руководства, однако в отношении раздела власти от их единодушия не оставалось и следа. Маленков должен был занять пост председателя Совета Министров — таково было, видимо, и его собственное желание, — но не было ясности, кто должен занять пост генерального секретаря, и поэтому этот вопрос сперва откладывался.

В сталинской структуре высших органов власти функции главы партии и правительства начиная с 1941 г. были сосредоточены в одних руках, и в соответствии с этим Маленков должен был бы стать одновременно и генеральным секретарём партии. Однако против этого возникло сопротивление, поскольку существовали и другие претенденты на этот высший пост. Очевидно, Берия довольно активно действовал в этом направлении, вызывая у остальных опасения из-за его слишком большой власти и его прошлого в роли инструмента Сталина в репрессиях начиная с 1938 г. «Наследники», очевидно, не думали о Хрущёве как о возможном кандидате на этот пост, однако тот крайне ловко сумел использовать страх перед Берией, сколотив против него большинство. Решающим стало то, что он смог перетянуть на свою сторону и колеблющегося Маленкова. Очевидно, противники Берии боялись, что тот не подчинится решению Президиума и с помощью сил безопасности, возглавляемых им, захватит власть путём государственного переворота; по этой причине и они склонялись к насилию. Поэтому они арестовали Берию на заседании Президиума ЦК в июне 1953 г., обвинив его, совершенно в сталинской манере, в том, что он агент империализма, и отдали его под трибунал, приговоривший Берию к смерти. Приговор был исполнен в декабре 1953 г.

Естественно, всё это решительно было произволом, целью которого было не допустить прихода к власти Берии. То, что его руки были запятнаны кровью, совершенно не оправдывало подобных действий, не говоря уже о том, что и на других членах Президиума лежала вина за соучастие в прежних злодеяниях.