2.2.4. Гражданская война и империалистическая интервенция создают новое положение

Однако прежде чем стало возможно на практике реализовать эту политическую линию, контрреволюция, подготовленная офицерами царской армии и партией кадетов, позаботилась положить конец каким бы то ни было мирным планам. В Поволжье в районе Самары и Саратова буржуазные политики и «белые» генералы сформировали «альтернативное правительство». Они якобы выступали за «демократию», то есть за февральский режим, но совершенно очевидно, что генералы планировали восстановить самодержавную монархию.

Большевики подняли лозунг «Социалистическое отечество в опасности!» — с этого момента стало необходимо сконцентрировать все силы на обороне советской власти. Как совершенно правильно констатирует Хильдермейер, «внутренние и внешние угрозы гражданской войны превратились в наиболее сильное испытание нового режима. По сравнению с жертвами, принесёнными в этом противостоянии, когда решался вопрос жизни и смерти, с нанесёнными ей разрушениями и с охватом всей страны, небольшие сражения после октябрьского переворота бледнеют, словно показательные манёвры»[79].

В сущности речь шла о существовании советской власти.

Поскольку контрреволюция получила поддержку в виде военной интервенции империалистических держав Англии и Франции, разгорелась длительная, чрезвычайно разрушительная и кровавая гражданская война, чьи серьёзные последствия решительным образом изменили объективные и субъективные условия дальнейшего развития советской страны. Уже тогда стало очевидно, что Октябрьская революция не являлась исключительно русским делом, а с самого начала обладала международным масштабом. И Хильдермейер видел это так:

«В то же время иностранная интервенция придала ей международный характер. В ней выразилась не только решимость союзников отменить выход России [из военного союза] накануне победы над Германией. Гораздо в большей степени она стала ответом на идеологический вызов „Западу“, брошенный большевистским режимом. С русской гражданской войны началось мировое противостояние „капитализма“ и „социализма“, впоследствии продлившееся в течение всего „короткого XX века“ вплоть до 1991 г.»[80].

Условия развития Советского Союза после победы над контрреволюцией и над империалистическими интервентами можно понять, лишь приняв во внимание, сколь суровые меры принимались для спасения советской власти и сколь длительные последствия они оказывали на дальнейшие пути развития.

Во всех сферах общества была введена полувоенная, диктаторская система, жёстко сконцентрировавшая полномочия принятия политических, экономических, военных и административных решений в нескольких органах. В тех условиях это было необходимо, коль скоро советская власть не желала погибнуть. Но в то же время это оказалось полной противоположностью социалистической демократии, которая должна была быть демократичнее формальной буржуазной демократии.

Все важные общественные и государственные вопросы отныне обсуждались и решались в политическом бюро РКП(б) и в приказном порядке спускались сверху вниз. Это никак нельзя было назвать демократией. Исключительная необходимость, борьба за существование заставили создать военизированную командную систему, которая в свою очередь повлияла на всё последующее развитие.

Декретом от 15 января 1918 г. была основана Красная Армия. Это шло вразрез с первоначальным намерением заменить армию народной милицией. Выполнение этой чрезвычайно трудной, а из-за угрозы существования молодого советского государства решающей задачи Ленин поручил Троцкому. Тот занял пост народного комиссара по военным делам, став главнокомандующим. Красную Армию предстояло создать с нуля, быстро нарастив и экипировав. Из сотни тысяч бойцов в апреле 1918 г. она к октябрю 1919 выросла до миллиона, а в конце гражданской войны уже насчитывала пять миллионов красноармейцев.

Поскольку без участия военных, получивших соответствующий опыт ещё в царское время, было невозможно создать и осуществлять руководство боеспособной армией, то по предложению Троцкого в неё было призвано немалое количество бывших офицеров. При этом к ним прикреплялись военные комиссары из рядов Коммунистической партии, которые должны были приглядывать за ними и контролировать их. В целом к Красной Армии по самым различным мотивам присоединилось 48 000 офицеров и более 200 000 унтер-офицеров. Не подлежит сомнению, что в ряде случаев свою роль сыграл русский патриотизм, поскольку речь шла о защите родины от иностранных интервентов. Конечно, немаловажным фактором стало и то, что многие бывшие офицеры остались не у дел и без средств к существованию. Однако же отдельные офицеры, по большей части из числа молодёжи, сознательно перешли на сторону большевиков, впоследствии став выдающимися командирами.

Строительство боеспособной армии за столь короткий срок стало огромным организационным, политическим и военным достижением. И оценивать его следует тем выше, что это произошло после полного развала старой армии. Уже этот факт демонстрирует превосходство большевистского правительства над правительством Февраля, неспособным на действия. «Быстрое создание „Рабоче-крестьянской Красной Армии“ принадлежит к наиболее выдающимся свершениям, осуществлённым большевистским режимом в этот решающий год», — такую оценку даёт Манфред Хильдермейер. «В этом вопросе о жизни и смерти советская власть снова доказала свою выдающуюся жизнеспособность, но в то же время и готовность без колебаний выбросить за борт вчерашние принципы»[81].

К этой констатации историка нечего добавить. Хильдермейер даже вынужден был, не без удивления, признать, что Красная Армия, которая на самом верху руководилась в основном не военными, во многих отношениях даже превосходила контрреволюционные армии «белых» генералов. «Немаловажное достижение большевиков состояло в том, что они дали нескольких выдающихся стратегов. Михаил Фрунзе, завоевавший юго-восток Туркестана; молодой Михаил Тухачевский, отбросивший Колчака; вскоре ставший легендарным Семён Будённый, превзошедший смелостью казаков в их собственном боевом искусстве — они выказали военные умения, которые, как ни странно, не уступали умениям опытных штабных офицеров на стороне противника»[82].

Вся деятельность общества подчинялась нуждам войны. Вся промышленность была насколько возможно ориентирована на производство военного оборудования и обеспечения Красной Армии, в сельскохозяйственном производстве продразвёрстка полностью шла на снабжение Красной Армии и городов. В то же время была введена система нормирования и распределения всех жизненно необходимых продуктов, практически исключавшая свободную торговлю и рыночные отношения.

Эта чисто диктаторская приказная система и уравнительная система распределения была названа «военным коммунизмом». Однако она не имела ничего общего с коммунизмом как высшей фазой новой общественной формации, возникнув лишь в силу необходимости ведения войны против контрреволюции и против военной интервенции империалистических держав. Тем не менее иной раз можно услышать абсурдное утверждение, будто бы большевики считали военный коммунизм возможностью сразу ввести настоящий «коммунизм» как общественную систему, чтобы ликвидировать классы и установить социальное равенство.

Ленин многократно и настойчиво заявлял, что нельзя «ввести» ни социализм, ни коммунизм. Декретом нельзя ни отменить общественные классы, ни ввести социальное равенство, поскольку они связаны с экономическими условиями, которые можно создать лишь в течение длительного времени за счёт развития производительных сил и производственных отношений. По этому вопросу мнение вождей партии сразу после завоевания власти было общим.

Но чем дольше продолжался военный коммунизм и росла привычка к такому способу уравнительного распределения, тем больше пускала корни и сама идея, что этими методами всё-таки можно достичь социализма и коммунизма. К тому времени деньги почти не играли роли; многие жизненно необходимые продукты распределялись бесплатно; в городах больше не выставляли счёт на газ, воду, электричество, а кое-где люди имели жильё, не внося квартплаты. В течение определённого времени этот «коммунистический» дух получил широкое распространение, затронув в том числе и Ленина, в чём он впоследствии признавался, столкнувшись с аналогичным мышлением и исправляя ошибку.

Его объяснение на этот счёт интересно не только самокритическим признанием ошибки, но и тем, что в нём видно, насколько трудно было найти в сумятице гражданской войны путь к социализму. Выступая в 1921 г. по поводу четвёртой годовщины Октябрьской революции, Ленин отметил:

«Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчёта — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку»[83]. И далее: «[...] мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по развёрстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, — и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение. Не могу сказать, что именно так определённо и наглядно мы нарисовали себе такой план, но приблизительно в этом духе мы действовали. Это, к сожалению, факт»[84].

Это кратковременное отклонение стало прежде всего выражением примитивных представлений о социальном равенстве, распространённых в рабочем классе, и связанных также со склонностью коммунистической интеллигенции пропагандировать и практиковать «революционную аскезу». Результатом этого могла стать лишь примитивная натуральная экономика и «равная бедность», которую неверно считали признаком коммунизма.

В жестокой гражданской войне, которую обе стороны вели с ожесточением, речь шла не только о выживании советской власти, но и о сохранении достижений революций Февраля и Октября 1917 года, поскольку контрреволюционные генералы думали восстановить старые условия самодержавия, полуфеодальные отношения собственности в деревне и капиталистические в промышленности.

Красная Армия смогла добиться победы исключительно благодаря тому, что его высшее командование под руководством Троцкого ввело и установило жёсткую военную дисциплину, при которой измена сурово каралась военными трибуналами, а зачастую и смертной казнью. Трусость и бегство перед лицом врага так же сурово карались. Здесь действовало правило «? la guerre comme ? la guerre» («на войне как на войне») — как, впрочем, и во всякой армии.

Все войны жестоки и суровы, но гражданская война чаще всего ещё более жестока и сопровождается бо?льшим количеством жертв. Поскольку она завершается не заключением мира, а лишь уничтожением одной из сторон, то сражения между ними происходят с наивысшей решительностью и остротой. Часто Троцкого представляют «мясником», поскольку он ввёл в Красной Армии жёсткую военную дисциплину, в то время как «белые генералы» с их контрреволюционными частями и даже мародёрствующие банды изображаются миролюбивыми и благородными рыцарями. Однако подобные представления демонстрируют лишь односторонность и предубеждение.

Хотя достижения Троцкого на посту организатора и вождя Красной Армии были выдающимися, он становился объектом критики и противодействия в своих же собственных рядах. Сталин и его сторонники энергично противились привлечению бывших царских офицеров, считая тех поголовно предателями. Разумеется, среди них имелись и таковые, однако бо?льшая их часть оставалась лояльна и сражалась против интервентов, поддержавших контрреволюцию. Это справедливо и в отношении генерала А. Брусилова (1853–1926), считавшегося одним из самых способных офицеров царской армии. Хотя он и не принимал целей социалистической революции, однако по патриотическим соображениям предоставил себя в распоряжение Красной Армии, став председателем Особого Совещания при Верховном Командовании армии.

Меж тем в Красной Армии случались и отдельные факты предательства со стороны коммунистов, а когда они столь же сурово карались, как и все прочие, это вызывало возмущение Сталина, сопровождавшееся резкой критикой в адрес Троцкого. Это вызывало вмешательство в конфликт Ленина, полностью солидаризовавшегося по этому вопросу с Троцким.

Настроения крестьянства были важны для победы Красной Армии, поскольку бо?льшая часть красноармейцев происходила из этого класса. В подавляющем большинстве крестьянство поддерживало революционеров и Красную Армию. Крестьяне сознавали, что контрреволюционные («белые») войска, а вместе с ними иностранные интервенты намеревались отнять у них землю, восстановив правление дворян-помещиков. Поддержка крестьянства стала важнейшим фактором, сделавшим возможной победу Красной Армии. Поскольку «белые» генералы со своими армиями сражались за классовые интересы, противоположные интересам крестьян, они не получили такой поддержки. В этом контексте историк Хильдермейер писал:

«Возникает вопрос, почему белые армии и правительства проиграли, несмотря на мощную поддержку союзников? Главная причина, конечно, состоит в раздробленности антибольшевистских сил. Кадеты и демократические социалисты, возможно, могли бы преодолеть свои разногласия, но между ними и генералами лежала пропасть. Дело в том, что в белое движение влились также и возвратившиеся из Франции монархисты, обанкротившиеся в дни революции. И там, где, как при сибирской военной диктатуре, их было много, там белое движение не пользовалось популярностью. Те, кто метил в спасители России, нуждались помимо единомышленников ещё и в поддержке населения. Однако её они не получили»[85].

Решающим фактом стабильности Красной Армии стало то, что бо?льшая часть политически сознательного рабочего класса сражалась в её рядах на передовой. Потому-то рабочий класс и понёс наибольшие потери. После победы революционный рабочий класс оказался ослаблен как персонально, так и численно, что обернулось значительными последствиями в дальнейшем развитии советской страны.

Победа над контрреволюцией и над империалистической интервенцией была достигнута при огромных людских и материальных потерях. К окончанию гражданской войны страна большей частью лежала в руинах, от промышленных производственных мощностей довоенного времени сохранилось лишь около 15 процентов; транспортная сеть была значительно повреждена — прежде всего не хватало паровозов. Переориентацию заводов с военного на мирное производство осложняла нехватка топлива, сырья и других материалов.

Энтузиазм и порыв после-октябрьского периода к тому моменту угасли. Распространились пораженчество и безразличие. Борьба советской власти за своё существование завершилась успехом, однако теперь большинство населения вело борьбу с нищетой и голодом, за личное выживание. Под руководством производственных комитетов и профсоюзов многие пытались восстановить свои предприятия и наладить производство продуктов потребления. Увы, зачастую выпуск ограничивался зажигалками и кастрюлями.