§ 2. Формы исторического процесса

Итак, чтобы иметь устойчивое представление о формах исторического процесса, следует принять во внимание аксиому о том, что любое движение есть изменение бытия в мире, но не всякое изменение есть развитие.

Исторический процесс отчасти может быть связан с изменениями циклического характера, но его онтологические основания определяются способностью к развитию. Через линейность, а не цикличность исторический процесс демонстрирует взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего в форме прогрессивных или регрессивных типов исторических изменений.

Прогрессивные изменения демонстрируют исключительное превосходство настоящего над прошлым и выражают надежду, что будущее превзойдет настоящее и будет более совершенным, чем прошлое.

Регрессивные изменения демонстрируют ситуацию до наоборот. Они свидетельствуют о накоплении «хаоса», который ставит под угрозу меру порядка (космоса).

Что касается циклических изменений, то они имеют ограниченный диапазон своего проявления, периодически повторяясь в неизменной последовательности, сохраняя свою практическую значимость в форме статической предсказуемости.

Прогресс и регресс несут возможность аксиологической интерпретации, оставляя открытым вопрос об адекватности шкалы ценностных ориентиров исторического времени. Последняя в каждую эпоху нуждается в своей «инвентаризации», когда существенно изменяется взаимосвязь единичного и общего, личности и общества, части и целого.

Отмеченные три типа исторического процесса в форме условного прогресса и регресса, а также циклических изменений существуют как на уровне обыденного сознания, так и в общественно-научном знании. Этот вывод подтверждается рассмотрением концепций историософского осмысления прошлого через призму «лучше или хуже», где просматривается линейность прогрессивных и регрессивных изменений с включениями циклических.

В эпоху Античности, где космос сменяет хаос и наоборот, доминирует циклический тип исторического процесса, но и там есть своя линейная направленность качественной спирали развития, иногда в обратную сторону. Гесиод в своей работе «Труды и дни» рассматривает развитие Античности как движение общества от «золотого к железному веку», полагая, что все лучшее осталось в прошлом. Такая оценка развития наиболее характерна для общества переходного периода, где даже худшее прошлое кажется лучшим перед неопределенностью будущего. Угасание древнего мира воспроизводило гесиодовскую регрессию в «Метаморфозах» Овидия Назона (См.: Овидий. Метаморфозы. — М., 1977), демонстрировало доминанту консерватизма обыденного сознания.

В Античности, которая сильна своим целым, а не частью, история предстает как история общества с возможностью стать историей человека в постклассическом периоде и таковой она становится уже в эпоху Средневековья, где отношения жесткой взаимосвязи части и целого, индивида и общины уступают место отношению человека с Богом. Индивид обретает статус индивидуальности с ориентиром на историчность. Существенно изменяется отношение части и целого. Часть заявляет о своей претензии на целостность и самодостаточность, что и проявляется через индивидуальность, которая независимо от общества выстраивает свои отношения с Богом.

Новая эпоха демонстрирует историчность в форме линейной направленности от сотворения мира до Страшного суда, утверждая страх перед будущим в ожидании воздаяния за жизнь на Земле (См.: Аврелий Августин. Исповедь. — М., 1991.).

Эсхатологический финализм Средневековья в форме Страшного Суда преодолевается в Новое время, которое заявило о себе через эпоху Возрождения как время индустриального общества, как оппозиция и преодоление традиционного общества, как время надежд, связанных с совершенствованием человеческого разума.

Рассмотренные типы исторического процесса позволяют сделать вывод о том, что формы проявления исторического процесса обретают свою специфику, свою аксиологическую интерпретацию. Историософия заявляет о себе не как освоение исторического процесса становления общества как субстанции бытия в мире (Аристотель), человека в его отношении с Богом (А. Августин), а как история общества и личности этого общества.

Общество складывается на базе индустриального способа производства в процессе взаимосвязи, взаимодействия и взаимообусловленности людей в условиях тройной фетишизации «товара, денег и капитала», порождающего отчуждение человека от всего, от всех и от самого себя и превращение человека в одномерное существо с претензией на бунт (См.: работы Г. Маркузе, М. Хайдеггера, А. Камю).

Историософия этого периода обращается к разуму. Складывается модель антропологического типа — «Homo sapiens». Под этим углом и следует рассматривать учения Ф. Бэкона, Дж. Локка, Т. Гоббса. Этому служат и «Новые размышления об истории» Вольтера (1744); «Последовательные успехи человеческого разума» Тюрго (1750). «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» Ж. Кондорсе (1794). Формируется методология рационализма, которая обеспечила деление истории на иррациональное регрессивное прошлое и рациональное прогрессивное будущее, связанное с успехами разума в ипостаси саморазвития (См.: Философию И. Канта, И. Фихте и Г. Гегеля). За историей сохранялась обязанность показать через прошлое процесс возникновения настоящего, не касаясь будущего, ибо неизвестно каким оно окажется.

Идея прогресса стала своеобразной верой и даже догмой, инструментом обоснования определенной идеологии общественной жизни. Прогресс оправдывал любые средства, если он инициировал надежду на лучшее будущее. Идея прогресса заложила основание идеи эволюции в биосфере и социосфере (См.: Ч. Дарвин и Г. Спенсер). Место антропоцентризма занимает европоцентризм. С ним связывают надежды, проецируют будущее человечества. Европа заявляет о себе как законодатель моды социума, как эталон для всего мира.

Идея общественного прогресса через европоцентризм имела не только своих апологетов, но и своих критиков. В литературе — это Ф.М. Достоевский, Э. Золя и Б. Шоу; в философии С. Кьеркегор, Ф. Ницше, О. Шпенглер, Н.А. Бердяев, Р. Арон и др.

XX век развеял веру в прогресс. Техногенная цивилизация не только развенчала все иллюзии, но и породила страх обыденного сознания. Критика идеи общественного прогресса переросла в обоснование необходимости существенной редакции исторической мысли, вступившей в новый век и новое тысячелетие. Для этого нужна исследовательская практика новых форм исторического процесса, которые складываются в наше непростое время всеобщего ускорения, в котором личность теряет свою целостность, дегуманизируется. Все это актуализирует проблему прэктов исторического времени.