543

543

Примечание к №492

От этой схемы только и смогла бы получиться русская философия.

По-русски самоанализ, покаяние – всегда глубоко, а собственно анализ, обвинение – плоско и мелко. (554) Но нужен и анализ. Как его дать? Точнее, как придать ему необходимую глубину? – Через критику собственной личности, через вторичную субъективацию.

Объективная же критика Соловьёва совершенно невозможна, даже невероятна. У Е. и С.Трубецких, Мочульского, Лопатина, Эрна, Зеньковского, Федотова, Флоренского, Бердяева, Розанова, Лосева, Булгакова и др., у всех у них единственным оправданием Соловьёва, часто критикуемого очень серьёзно, является совершенно бессмысленная с логической точки зрения «мистическая интуиция», всегда наивно постулируемая в одном-двух предложениях. Потом, после «предложений», идет разбор, но разбор этот всегда априори искупается Великой Мистической Интуицией. То есть все начинается со следующей конвенции: «Соловьёв величайший гений». Ясно, что в таких условиях вести речь о серьёзной критике Соловьёва бессмысленно и даже неприлично – это неизбежно будет оборачиваться собственной дискредитацией. Поэтому критику Соловьёва и следует вести как дискредитацию своей личности. В результате критика будет убийственной для соловьёвского авторитета, но, конечно, только для русских условий, русского языка и русского ума.

Можно идти европейским путём. Например, выписать все критические высказывания о Соловьёве, найти общее в этих высказываниях у всех авторов, а потом аккуратно показать, что философ с такими ошибками не может претендовать на роль выдающегося мыслителя. Уже это было бы достаточно убедительно. Для англичанина, француза, немца. Но русский вбил себе в голову: была Интуиция. Ему вбили. Надо выбить. Логикой тут не возьмёшь. Надо «ошибиться». Но ошибиться так, чтобы эта ошибка вышибла ошибку предыдущую, чтобы чисто субъективный и иррациональный поток слов вызвал поток встречный и вывел русское «я» из бомбоубежища «объективности». А тут уж «я» это само оглянется (насколько я знаю русских), оглянется: а был ли мальчик?

Соловьёв гений. Гениальный самоубийца собственного гения. (558) Всю жизнь сжигал в уме ненаписанные «Мёртвые души». И тоже трагическая загадка личности Соловьёва: может кому-нибудь и нужно было принести себя в жертву для будущего русского мышления, встать связующим звеном между русско– немецкой университетской «философией» и Достоевским. Загадка. Тут виден масштаб личности. Если человек незауряден, совершенно нельзя сказать «как надо». Сложную жизнь нельзя «поправить». Даже на словах, в теории.

Мне кажется, Соловьёв выполнил тяжкий долг. И дал возможность Розанову осуществиться (641). Тот пришёл со своим «О понимании» – а место было уже занято. И он начал с конца. С вершины.

В Соловьёве нашли отечественный материал для толкования (646). Маленькая карманная философская Европа. После Соловьёва можно уже было быть философом, не зная иностранных языков. Он дал санкцию, дальше было проще, можно было ссылаться на авторитет, прятаться за него. Жестокость ситуации в том, что философия в фазе просветительства напоминает науку и, следовательно, смертна. Соловьёв устарел.