Надо ли человеку жить тысячу лет?

НА РЕШЕНИИ КАКИХ ЗАДАЧ следует сосредоточиться медицинским и биологическим наукам? Один из очевидных ответов — на болезнях, от которых погибает больше всего людей, — малярии, кори, диарее, собирающих миллионы жертв в развивающихся странах и почти безопасных для развитых.

Но развитые страны направляют научные бюджеты в основном на те недуги, которыми страдают их собственные граждане, и так, скорее всего, будет и впредь. Какие прорывы в медицине должны, с учетом этого обстоятельства, радикально изменить нашу жизнь к лучшему?

Если первое, что приходит вам в голову, — «лекарство от рака» или «лекарство от заболеваний сердца», не спешите. Обри де Грей, главный директор по науке фонда SENS, один из известнейших в мире сторонников борьбы со старением, считает, что нет смысла сражаться с возрастными недугами, игнорируя их первопричину — собственно старение. Справимся с одним из таких заболеваний — те, кто умерли бы от него, все равно через несколько лет станут жертвами другого. Выигрыш невелик.

В развитых странах старением так или иначе вызвано 90 % всех смертей, следовательно, для профилактики сразу всех возрастных болезней надо лечить от старости. Учтем еще, что, прежде чем лишить жизни, старение постепенно лишает нас удовольствия от жизни и способности приносить пользу. Так что чем бороться с конкретными болезнями, которые, как правило, развиваются с какого-то определенного возраста, не лучше ли попытаться предотвратить или исправить нарушения, вызванные в организме самим процессом старения?

Де Грей убежден, что даже скромный прогресс, которого удастся достичь в этой области в ближайшее десятилетие, привел бы к радикальному росту продолжительности жизни. Для этого нужно всего-то достичь того, что он называет «ускорением», то есть научиться продлевать жизнь на срок, позволяющий дождаться очередного прорыва в этой области, который, в свою очередь, продлит ее снова, и так дальше и дальше. Выступая недавно в Принстонском университете, де Грей сказал: «Нам неизвестно, сколько сейчас лет тому человеку, который проживет 150 лет, но тот, кто проживет тысячу лет, несомненно, окажется моложе его не больше чем лет на двадцать».

В этой перспективе де Грея особенно радует не столько перспектива жить вечно, сколько продление здоровья и молодости, которые сулит контроль над процессами старения. В развитых странах возможность продлить молодость сегодняшних молодых и людей среднего возраста могла бы смягчить нависшую над обществом демографическую угрозу — исторически беспрецедентную долю населения, которой предстоит дожить до преклонных лет и при этом зачастую быть на попечении тех, кто моложе.

С другой стороны, мы все равно обязаны задать себе этический вопрос: не слишком ли эгоистично с нашей стороны стремиться к такому радикальному продлению жизни? И если все получится, не окажется ли, что результат устраивает одних и несправедлив к другим?

В богатых странах люди уже сейчас живут в целом лет на тридцать дольше, чем в беднейших. Если мы придумаем, как замедлить старение, то рискуем оказаться в мире, где малоимущему большинству придется умирать в то время, когда богатое меньшинство не прожило еще и десятой доли своего возросшего жизненного срока.

Такая диспропорция — лишь одна из причин опасаться, что, покончив со старением, мы добавим к уже существующим в мире источникам несправедливости еще один. Другая причина для тревоги в том, что, когда одни перестанут умирать, другие рождаться не прекратят, население начнет расти быстрее, чем сейчас, и некоторым это ощутимо ухудшит жизнь.

Удастся ли нам опровергнуть эти возражения, зависит от степени нашего оптимизма относительно будущих технологических и экономических прорывов. На первое из возражений де Грей отвечает, что лечение от старения, на начальном этапе, возможно, и дорогое, скорее всего, будет дешеветь, как это происходило и происходит со множеством других инноваций, от компьютеров до препаратов против СПИДа. Если мир продолжит экономически и технологически развиваться, люди будут богатеть и в долгосрочной перспективе лечение старения станет доступно всем. Так что почему бы не начать уже сейчас, сделав это направление приоритетным?

Что же касается второго возражения, то, вопреки распространенному убеждению, преодолев старость, мы получим больше свободы и пространства, чтобы искать решение проблемы перенаселенности. Такая терапия способна отодвинуть или вообще предотвратить менопаузу, что позволит женщине заводить первого ребенка гораздо позже, чем она вынуждена сегодня. Если экономика будет развиваться дальше, рождаемость в развивающихся странах снизится так же, как это произошло с развитыми. Ну и наконец, технологический прогресс может стать частью решения проблемы перенаселенности, если создаст новые источники энергии, не увеличивающие человеческого вклада в парниковый эффект.

Но довод о перенаселенности поднимает более глубокий философский вопрос. Если ресурсы планеты, необходимые для существования на ней человеческого рода, конечны, то что лучше: чтобы людей было меньше, но жили они дольше, или чтобы было больше людей, живущих недолго? В пользу первого пути говорит то, что родившиеся понимают, чего их лишит смерть, в то время как неродившиеся не знают, что теряют.

Де Грей основал фонд SENS, чтобы финансировать исследования в области старения. По стандартным критериям он привлекает средства вполне успешно: сегодня годовой бюджет фонда составляет порядка 4 миллионов долларов. Но для уровня фонда, финансирующего медицинские исследования, этого, к сожалению, мало. Возможно, де Грей и ошибается, но если есть хотя бы ничтожный шанс, что он прав, перспектива колоссального возврата вложений делает науку о старении более привлекательной ставкой, чем многие другие области медицинских исследований, которые сегодня финансируются гораздо лучше.

Project Syndicate, 10 декабря 2012 года