28

28

Такой Сиглл он еще не видел. Явно нетерпеливо дождавшись, когда оба очутились в их комнате, она вдруг обняла его за шею и крепко прижалась: такое не делала, конечно, никогда. Еще более неожиданным было сдавленное рыдание, сопровождавшее это.

— Сиглленок, да ты чего это? А?

— Ты… Ты… Живой… Я ж так боялась, так боялась.

— Боялась? Почему?

— А если бы тебя убили? Я ж видела, как убивают: сегодня. И чтобы я тогда делала: одна — без тебя. Зачем мне тогда жить тоже? Зачем?!

— Дурочка, но ничего ведь со мной не случилось.

— А роботы, которые стали преследовать вас? Разве их не было? Ты же рассказывал командиру.

— Да-а: справился с ними запросто. Аппарат, знаешь, какой мощный?

— Но ведь были…

— Всего лишь из-за того, что не сообразил, что у неё тоже может быть радиобраслет: потому что слишком торопился. Да и сообразил бы, не сразу и обнаружил: совсем не такой как у нас. Наверно, всего лишь интерком.

— Тебе нельзя без меня: только со мной. Я тебя больше одного никогда не пущу.

— Ну да: я же людх. А ты людха. В самые древние времена кто были воинами? А я кто? Кончай, кончай реветь, дурочка!

— Пусть дура, пусть! Ты тоже дурак: не понимаешь, что ты для меня всё на свете. Я же люблю тебя — люблю! Как они: Цангл Лима, Лейрлинд — отца Маркда.

— Постой: как это?

— Я же видела: общалась с ними столько.

— Но мы же с тобой не земляне.

— Но такие же, как они: просто забыли, какими должны быть настоящие людхи. Цангл почему-то знала. Её считали примитивой, а она ведь была мудрой.

— Мудрой — она?

— Не знаниями, которыми кичимся мы — сердцем. Глядя на неё, я только поняла, что и мне нужно: что ты для меня. Самый, самый: дорогой, лучший, бесценный. Самый близкий и родной, понимаешь?

— Дурочка, но ты же уже давно тоже мне самая близкая. Правда! Помнишь, как я обрадовался, когда мы с тобой вдруг оказались в одном университете? Ведь столько лет прошло после гимназии, в которой познакомились: потом-то нас разъединили. А я и в лицее, а потом в колледже тосковал по тебе.

— А я — по тебе. Я для тебя тоже самая лучшая?

— Ну, да.

— Ты тоже любишь меня?

— Наверно. Просто это еще непривычное слово для меня. Ты понимаешь лучше.

— Но ты хочешь, чтобы мы с тобой были вместе всю жизнь: не расставались никогда?

— Хочу: это я знаю. С тобой мне хорошо.

— Но может быть еще лучше.

— Ты знаешь, как?

— Знаю уже. Цангл мне сказала. И ты видел.

— Что?

— Почему бросились и Лим и Цангл перед роботом? Понимали, что бессильны против него, а бросились вместе?

— Защитить: хоть как-нибудь.

— Потому что любили уже не только друг друга.

— Я понял: ты хочешь, чтобы этот ребенок стал нашим. Я тоже. Конечно: готов сделать для него всё, что потребуется. Я ведь и сегодня так торопился, боясь, что он будет голодным.

— Но командир не отдаст нам его: это теперь его ребенок. Он несколько раз приходил, пока ты летал: забирал у меня и прижимал к себе. Ведь это ребенок его погибшего друга. Нет: не отдаст!

— А где же взять другого? Похитить: как кормилицу?

— Глупый! Зачем? Я рожу: я же людха — тоже могу. Нашего с тобой ребенка: моего и твоего. Я держала сегодня ребенка на руках: поняла, что хочу родить и потом кормить своей грудью. Как Цангл, как эта кормилица.

— Мы должны с тобой сделать то, что делали с наложниками и наложницами?

— Мы забыли, что главное назначение этого не наслаждение от него: чтобы создать новую жизнь. Если ты согласен, поцелуй меня.

— Да: я тоже хочу, чтобы и у нас родился ребенок, и мы все любили друг друга. — И он прижался своими губами к её: как это делали земляне и ушедшие навсегда Лим и Цангл. И никогда они.

«И мы все любили друг друга», поразилась она: он буквально повторил слова, сказанные когда-то Цангл.

Нет, это не было то же самое, что с наложницами и наложниками. Хоть она не обладала красотой, а он выпуклыми мышцами тех. Что-то совсем другое: слияние не исключительно физическое.

Долго лежали потом, тесно прижавшись, крепко обнимая друг друга.

— Я теперь никогда не захочу наложника. Зачем? Ты есть у меня.

— А ты — у меня, — он прижал свои губы к её.

Конбр собирался уже отдать девочку кормилице, чтобы уйти, когда Сиглл попросила дать ей немного подержать ребенка.

— Она держит неправильно, — сразу запротестовала кормилица.

— А ты научи её, Валж: ты же знаешь, как надо, — попробовал уговорить её Конбр, продолжая держать ребенка.

— Зачем? Ей разве надо? — возразила та.

— Надо! Мне надо всё уметь, как ты.

— Я много умею: рожать умею, грудью кормить умею, ухаживать умею. Хорошо всё умею: правильно.

— Вот и научи: и рожать, и грудью кормить, и ухаживать — всему.

— Ты… Ты хочешь уметь, как она? Зачем? Ты, что: хочешь…

— Ребенка родить хочу, командир. Для себя и Горгла. Чтобы мы все любили друг друга: так сказала Цангл.

— Значит, не ушла она бесследно?

— Не ушла: не могла. Я тоже хочу. Любить моего Горгла, не разлучаться с ним. Родить ребенка: от него. И вместе растить его.

— Значит, правда всё это: мне не показалось, когда вы появились вместе утром? Я же видел: как смотрели вы друг на друга, касались иногда руками. Так ведь смотрели друг на друга Лим и Цангл: с любовью. Очень, очень рад за вас.

— Так уговори её.

— Валж, ей, правда, надо. Ты её учи: она будет стараться. И говори ей, что надо будет тебе: а то жалуешься, что кормят тебя не вовремя и не тем, что надо.

— Я сделаю всё, Валж, миленькая.

— Правда? Хорошо тогда. Только я не всё знаю тоже: каким супом меня кормили, чтобы молоко хорошо прибывало. И когда вовремя: они же там знали.

— Не беда: это выясню.

— Ладно: буду учить.

— Вижу: вы договорились. Забирайте маленькую: мне пора идти.

Хотелось кое-что обсудить с Горглом: Лима больше не было. Горгл, хоть и не самый старший из скрывавшихся, был самым надежным, на кого можно положиться. Тем более, после того, что узнал от Сиглл.