Приложение Витгенштейн Уильяма Уоррена Бартли и шифрованные заметки

Одной из книг последних лет, в наибольшей степени усиливших интерес к жизни Витгенштейна, была короткая работа У.У. Бартли III «Витгенштейн». Это исследование «потерянных лет» Витгенштейна — с 1919 по 1929 год, когда он отказался от философии и работал учителем начальных классов в сельской Австрии. Главный акцент, сделанный Бартли в этой книге, кажется, заключался в том, чтобы подчеркнуть философскую актуальность этой части жизни Витгенштейна и, в частности, влияние на позднюю философию Витгенштейна образовательных теорий Движения за австрийскую школьную реформу (движения, которое сформировало образовательную политику в Австрии после Первой мировой войны).

Интерес, вызванный книгой Бартли, однако, был направлен в основном не на ее главные темы, но почти исключительно на сенсационные утверждения, которые он делает в начале книги относительно сексуальности Витгенштейна. Ажиотаж вокруг этих утверждений, по-моему, несоразмерен, но я чувствую себя обязанным сказать что-то о них. Когда я писал эту книгу, чаще всего меня спрашивали: «А что вы скажете о Бартли?», что означало: какой ответ я собираюсь дать в моей книге на утверждения о гомосексуальной распущенности Витгенштейна?

Что это за утверждения? Согласно Бартли, пока Витгенштейн учился на школьного учителя и жил в собственной съемной квартире в Вене, он обнаружил место в окрестностях Пратера (большого парка в Вене, схожего, возможно, с Ричмонд-парком в Лондоне), где «грубые молодые люди всегда были готовы удовлетворить его в сексуальном отношении». Когда Витгенштейн понял, что это за место, он, по словам Бартли:

…к своему ужасу, обнаружил, что ему нелегко удержаться вдали от него. По несколько раз в неделю Витгенштейн вырывался вечером из своей квартиры и быстро шел в Пратер. Он говорил своим друзьям, что в такие минуты им овладевал дьявол, которого невозможно было остановить. Витгенштейн явно предпочитал грубых и сильных гомосексуалов, прогуливавшихся по дорожкам и аллеям Пратера, всем тем лощеным молодым людям, которые посещали бар «Сирк Эке» на Кертнерштрассе, а также другие бары поблизости на границе внутреннего города[1422].

В «Послесловии», которое было написано в 1985 году и опубликовано в переработанном издании его книги, Бартли развенчивает одно из широко распространенных неправильных толкований этого отрывка. Он, кажется, не имел в виду, что «грубые молодые парни» занимались проституцией. Но, проясняя этот момент, он стоит на том, что сказанное им — полная правда.

Бартли, однако, не проясняет тайну того, почему он уверен, что это правда. Ни в этом переработанном, ни в первом издании книги он не дает ни одного источника этих утверждений. Он просто говорит, что эта информация базируется на «конфиденциальных сообщениях его [Витгенштейна] друзей».

С самого момента появления этот отрывок стал предметом жарких и явно неразрешимых споров. Многие из тех, кто хорошо знал Витгенштейна, впали в ярость и выразили свой гнев в рецензиях на книгу и письмах в периодические издания, поливая презрением книгу Бартли и клянясь, что его утверждения о сексуальности Витгенштейна — ложь, что они должны быть ложными, поскольку Витгенштейн, которого они знали, не мог делать таких вещей.

С другой стороны, многие, кто не знал Витгенштейна, но читал его опубликованные письма и мемуары о нем, написанные друзьями и студентами, склонялись к тому, чтобы поверить Бартли — чувствовали, по сути, что он подобрал ключ к измученной личности Витгенштейна. Некоторые даже думали, что эти интимные встречи — ключ к пониманию философии Витгенштейна (сам Бартли так не считал). Колин Уилсон, например, в своей книге «Неудачники: исследование сексуальных аутсайдеров» (о том, как связаны гениальность и сексуальные извращения) утверждает, что только когда он прочитал книгу Бартли, ему показалось, что он понял работу Витгенштейна.

Многие, кажется, находят естественным думать о Витгенштейне как о виноватом и склонном к случайным связям гомосексуале, они готовы принять утверждение Бартли вообще без доказательств. Это каким-то образом «подходит» к их образу Витгенштейна — настолько, что картина Витгенштейна, виновато бродящего по тропинкам Пратера в поисках «грубых молодых гомосексуалов», становится неотъемлемой частью его публичного образа. Витгенштейн — это, как меня заверили однажды, «Джо Ортон философии».

Другая причина, я думаю, почему утверждения Бартли так широко приняли, — это распространенное ощущение, что друзья Витгенштейна и особенно его литературные душеприказчики не признают истинности подобных вещей, даже если знают, что это правда. Кажется, что существует некий заговор молчания. Один из душеприказчиков Витгенштейна, профессор Элизабет Энском, подбросила дров в огонь, когда в письме Паулю Энгельману (опубликовано в «Письмах от Людвига Витгенштейна и мемуарах» Энгельмана) заявила:

Если бы можно было нажать кнопку, чтобы уберечь его от любопытства людей о его личной жизни, я бы нажала эту кнопку.

Добавило проблем и отношение душеприказчиков к личным заметкам, которые Витгенштейн делал в своих философских рукописях — так называемых шифрованных дневниках.

Эти заметки Витгенштейн отделил от своих философских заметок тем, что использовал простейший шифр, которому научился еще ребенком (где а = я, б = ю, в = э и т. д.) Простота шифра и тот факт, что Витгенштейн применял его для инструкций по публикации своей работы, говорят о том, что он им пользовался не чтобы скрыть что-то от потомков, а скорее чтобы скрыть это от того, кто, скажем, заглянет ему через плечо или случайно увидит рукописный том, лежащий на столе.

Собрание наименее личных из этих заметок опубликовано под названием «Культура и ценность». Самые личные заметки остались неопубликованными. В микрофильмированном издании всех рукописей Витгенштейна эти более личные заметки были прикрыты листочками бумаги.

Все это: а) усилило любопытство по отношению к содержанию шифрованных заметок; и b) подтвердило подозрение, что душеприказчики что-то скрывают. И это, в свою очередь, помогло сформировать общественное мнение, благосклонное к экстраординарным вообще-то заявлениям Бартли. «Ага! — подумали люди. — Так вот что Энском скрывала все эти годы!»

Сам Бартли воспользовался этим общественным мнением, чтобы защититься от обвинений в фальсификации. В вышеупомянутом «Послесловии» (которое озаглавлено «Полемический ответ моим критикам») он утверждает, что душеприказчики блефуют, когда выражают свое возмущение книгой. Потому что все это время у них:

…хранятся шифрованные записные книжки, написанные рукой самого Витгенштейна очень простым шифром, давно уже расшифрованные и транскрибированные, подтверждающие мои утверждения о его гомосексуальности.

Ну, в действительности это неправда. В шифрованных заметках Витгенштейн обсуждает свою любовь сначала к Дэвиду Пинсенту, затем к Фрэнсису Скиннеру и наконец к Бену Ричардсу (это все за тридцать лет или около того), и в этом смысле у них есть «подтверждение» его гомосексуальности. Но эти заметки никак не подтверждают утверждения Бартли о гомосексуальности Витгенштейна. А именно, в них нет ни слова о прогулках в Пратер в поисках «грубых молодых парней», нет ничего, что уличило бы Витгенштейна в развратном поведении когда-либо в его жизни. Читая их, скорее получишь впечатление, что он был не способен на разврат, настолько тревожило его даже малейшее проявление сексуальной страсти (гомосексуальной или гетеросексуальной).

Немногие смогли бы на это указать, потому что мало кто видел эти шифрованные заметки. В действительности то, как Бартли говорит о «шифрованных записных книжках», демонстрирует, что он получил информацию из вторых рук — что он сам не видел тех источников, о которых упоминает. Просто потому, что нет никаких шифрованных записных книжек. Шифрованные заметки не собраны вместе в два тома (как, кажется, думает Бартли), они разбросаны по восьмидесяти или около того записным книжкам, которые составляют литературное и философское наследие Витгенштейна. Это «подтверждение», таким образом, исключительно мнимое.

Из многочисленных попыток опровергнуть Бартли чаще всего цитируется отклик Раша Риза и Дж. Дж. Стонборо в журнале The Human World. По моему мнению, они не добились успеха. Риз на самом деле не пытался даже опровергнуть Бартли в обычном смысле — показать, что тот солгал. Суть его утверждения заключается в том, что даже если Бартли сказал правду, было бы «глупо» повторять ее за ним. Возражения Стонборо, если не учитывать высокопарность, жестокую иронию и моральное осуждение, содержат только один, довольно неубедительный, аргумент: если бы Витгенштейн вел себя так, как предполагает Бартли, его бы шантажировали. С этим аргументом Бартли легко расправляется в «Послесловии». Сосредоточившись на аморальности книги Бартли, а не на достоверности его информации, Риз и Стонборо, думаю, просто еще больше запутали вопрос и непреднамеренно дали Бартли сорваться с крючка.

Единственный способ, которым можно было эффективно опровергнуть утверждения Бартли — это показать, что или информация, которую он получил, ложная, или он неправильно ее интерпретировал. И прежде чем попытаться сделать это, необходимо было узнать, какой информацией он владел. А это Бартли решительно отказался открыть.

В других местах в книге Бартли есть признаки того, что при ее написании у него был доступ к рукописи Витгенштейна, датированной 1919–1920 годами. Самое поразительное указание на это появляется на странице 29 (переработанного издания), когда он цитирует сон Витгенштейна и комментирует его собственную интерпретацию этого сна. Не могу себе представить, чтобы информация Бартли могла прийти из какого-то другого источника, кроме как из документа, написанного самим Витгенштейном. Если сложно поверить, что друзья Витгенштейна снабдили Бартли сведениями о походах в Пратер, то еще труднее поверить, что они что-то сообщили о его снах, рассказанных от первого лица.

Интересно, что в вышеупомянутых шифрованных заметках Витгенштейн изредка записывает и разбирает свои сны (в этой книге можно найти три примера — на страницах 285–286, 288–289 и 442). И обсуждение сна, которое цитирует Бартли, хотя и более подробное, чем остальные сохранившиеся, вполне согласуется с интересом, который Витгенштейн выказывал в разное время к фрейдистской технике интерпретации снов.

Так, есть все основания верить, что сообщения о снах, которые дает Бартли, настоящие, и поэтому, если не будет доказательств обратному, есть причина думать, что Бартли имел доступ к рукописи, о существовании которой неизвестно литературным душеприказчикам Витгенштейна (в сущности, которую от них скрывали). У душеприказчиков нет рукописей 1919–1920 годов, даже если они есть где-то еще.

Если эта (безусловно, крайне спекулятивная) гипотеза верна, тогда эта рукопись может быть также источником предполагаемых «пратерских эпизодов». В переписке с Бартли я прямо спросил его, есть у него эта рукопись или нет. Он ни подтвердил предположение, ни опроверг его; он только сказал, что раскрывать источник информации означало бы предать доверие и что он не готов быть таким бесчестным. Поэтому я рассматриваю эту гипотезу как все еще ожидающую опровержения.

Когда я писал эту книгу, у меня был неограниченный доступ ко всем шифрованным заметкам, которыми обладают литературные душеприказчики, и разрешение цитировать любые из них, какие я захочу. Я предпочел процитировать практически все заметки, которые так или иначе объясняли эмоциональную, духовную и сексуальную жизнь Витгенштейна. (Благоразумие, как однажды сказал Литтон Стрейчи, это не лучшая часть биографии.) Я не пропустил ничего в поддержку популярного мнения о том, что Витгенштейн мучился от своей гомосексуальности, хотя сам я считаю, что это скорее упрощение, которое серьезно искажает истину.

Шифрованные заметки показывают, что Витгенштейну было не по себе не от гомосексуальности, а от сексуальности в целом. Любовь — к мужчине ли, к женщине ли, — была чем-то, что он ценил высоко. Он видел в ней дар, почти божественный дар. Но вместе с Вейнингером (чей «Пол и характер», я думаю, во многом излагает то отношение к любви и сексу, которое проявляется в том, что говорил, делал и писал Витгенштейн), он резко разграничивал любовь и секс. Половое возбуждение, гомо- или гетеросексуальное, его невероятно беспокоило. Казалось, он рассматривал его как несовместимое с тем человеком, которым он хотел быть.

Шифрованные заметки также раскрывали, в какой невероятной степени любовная и сексуальная жизнь Витгенштейна протекала исключительно в его воображении. Больше всего это удивляет в случае с Китом Кирком (от которого у Витгенштейна сформировалась зависимость, рассматриваемая им как «измена» их любви с Фрэнсисом Скиннером, см. страницы 432–434 настоящего издания), но это столь же очевидно почти во всех близких отношениях Витгенштейна. Его восприятие отношений часто совсем не имеет реальной связи с восприятием их другим человеком. Если бы я не встретился с Китом Кирком, я был бы почти уверен на основании шифрованных заметок, что у них с Витгенштейном было нечто похожее на «роман». После встречи с Кирком я уверен, что весь роман существовал только в голове Витгенштейна.

Позволю себе последний довод в моих размышлениях касаемо Бартли: я допускаю, что его информация, возможно, получена из шифрованных заметок, находящихся в рукописи, созданной между 1919 и 1920 годами, но он поторопился, заключая из этих заметок, что Витгенштейн замешан в развратном поведении. Это полностью соответствовало бы всему остальному, что мы знаем о Витгенштейне: что он считал Пратер привлекательным, что он действительно искал «грубых молодых гомосексуальных парней», что он снова и снова возвращался туда, где мог видеть их, и что он описывал свое увлечение в дневниковой форме в своих записных книжках. И также тому, что мы знаем, полностью соответствовало бы, что эти «парни» ничего не знали о его увлечении и на самом деле даже не подозревали о его существовании. Если Витгенштейн и занимался «сексуальным развратом» с уличными юнцами, то ровно в той степени, в какой он «изменял» Фрэнсису Скиннеру.