1.1. Введение: особенности постклассической эпистемологии

1.1. Введение: особенности постклассической эпистемологии

Эпистемология - это «раздел философии, в котором анализируется природа и возможности знания, его границы и условия достоверности»[253]. Термин «эпистемология» был введен в научный оборот шотландским философом Дж.Ф. Ферье в работе «Основы метафизики» (1854 г.), в которой он различил философию на онтологию - учение о бытии, и эпистемологию - учение о познании. В англо-американской литературе предпочитают использовать именно термин «эпистемология», тогда как в отечественной - гносеология. Долгое время оба эти термина употреблялись как тождественные (или, по крайней мере, как синонимы). Однако сегодня наметилось некоторое различие между ними. По мнению авторов «Новейшего философского словаря», они различаются исходными оппозициями: субъект - объект (гносеология) и объект - знание (эпистемология). Поэтому последняя исследует знание, его структуру, функционирование и развитие, и исходит не из субъекта познания, а из объективных (?) структур знания[254]. Думается, что элиминировать субъекта (как это сделал, например, К. Поппер, введя в научный оборот «третий мир» - мир объективных знаний) из проблематики знания в современных условиях бесперспективно, так как не учитывает постоянный процесс воспроизводства знания, вне которого оно не может существовать[255]. Философское знание, которое само по себе научным не является, входит в структуру любой научной дисциплины (о чем будет сказано ниже) и потому не может не привлекать внимание теоретиков права. Таким образом, представляется, что эпистемология - понятие несколько более широкое, нежели гносеология или теория познания, так как включает всю проблематику знания.

Если суммировать многочисленные высказывания современных мыслителей о том, чем современная эпистемологическая ситуация отличается от классической, то можно выделить следующие ее характеристики[256]. Во-первых, наука уже не занимает того положения, которое ей приписывалось в «эпоху сциентизма». После работ постпозитивистов (прежде всего, «методологического анархиста» П. Фейерабенда), социологов знания, социальной феноменологии и исследований Римского клуба стало очевидно, что наука не обладает привилегированным эпистемологическим статусом, не является основной формой знания, а наоборот ответственна за многие (если не за все) глобальные проблемы современности. Во-вторых, «антропологический поворот»[257], произошедший во второй половине XX в., привел к важнейшему (и до конца не осознанному в науковедении) изменению основного эпистемологического отношения: от субъект - объектного к субъект - субъектному, включающему в себя субъект - объектное. Это говорит о том, что научное познание является социокультурно и исторически обусловленным, как сам процесс познания, так и использование знания (все элементы воспроизведения научного знания)[258]. Отсюда перенос интереса современных исследователей от знания как такового к процессу его воспроизводства и к научному сообществу - главному субъекту производства знания, а также опосредующим его социокультурным и историческим условиям (контексту).

Для постклассической эпистемологии характерна также проблематизация познаваемости мира и шире - референтности (отношения знака и предмета, опосредованного означаемым)[259]. Отсюда вытекает знаменитый тезис Ж.-Ф. Лиотара о том, что современность (постмодерн) - это недоверие к метанарративам[260], которые сегодня утратили свое легитимирующее значение. На вопрос о том, существует ли объективный мир, «природа вещей», с которой должно быть соотнесено научное знание, представители постклассической эпистемологии отвечают в большинстве своем отрицательно. Образ мира для них - это скорее конвенции, соглашения научного сообщества, хотя и не произвольные, а такие, которые демонстрируют большую познавательную эффективность.

Постклассическая эпистемология акцентирует внимание на росте знаний и предлагает некумулятивную концепцию его приращения. Одним из первых такую точку зрения высказал Т. Кун в знаменитой работе «Структура научных революций», в которой показал, что нет поступательного (кумулятивного) развития научного знания; оно растет (изменяется) «революционно», в силу наукой не эксплицируемой креативности. Между научными революциями осуществляется всего лишь «подгонка» новых фактов под парадигму - образец. К. Поппер, выдвинув принцип фаллибилизма (опровержимости) в качестве критерия научности, утверждал тем самым что наука - это собрание заблуждений, так как каждое научное открытие неизбежно когда- нибудь будет опровергнуто. Это, как минимум, заставляет критически относиться к самым казалось бы очевидным истинам.

Постклассическая эпистемология также развенчала догму эмпиризма, то есть требование верификации (подтверждаемости теории опытом). Ни одна теория не является полностью верифицируемой, так и невозможна ее окончательная фальсификация, - утверждает У. Куайн[261]. Активное развитие синергетики привело к тому, что современное науковедение отказалось от краеугольного принципа классической науки - принципа причинности. Все это, как будет показано ниже, имеет самое непосредственное отношение и к познанию государства и права. И еще одно отличие постклассической эпистемологии от классической. Последняя основывалась на дихотомических антиномиях индивидуализм - холизм, идеализм - материализм (реализм), сущее - должное и т.д. При этом все классические теории познания исходили из принятия в качестве основания какого-либо одного из двух полюсов антиномий доказывая недостаточность противоположной точки зрения. Современная (постклассическая) теория познания в качестве своего основания берет не одну из двух противоположностей, а процесс их снятия, то, что условно говоря, располагается между ними, демонстрируя их взаимообусловленность. Такая эпистемология может быть названа диалогической[262] и ее интенции применительно к юриспруденции будут раскрыты ниже.

В общем и целом посткласическая эпистемология предполагает «переоценку фундаментализма, признание многомерного образа реальности, а также неустранимой множественности описаний и «точек зрения», отношения дополнительности и взаимодействия между ними. Преодоление тотального господства одной (любой) доктрины - это, по существу, не только идеологическое, но и методологическое требование для философии познания XXI века. Мы уже работаем в контексте многих постмодернистских принципов, не всегда осознавая, как известный герой Мольера, что «говорим прозой»»[263].