ОБРАЗ И ТИШИНА

 ОБРАЗ И ТИШИНА

Образ безмолвен, но всё же храня молчание, он повествует о чём-то. В нём зримо просматривается тишина, однако рядом с этой тишиной присутствует и слово.  Образ - это говорящая тишина. Он точно перевал на пути из тишины в слово. Образ расположился на рубеже между словом и тишиной - на том дальнем рубеже, где друг против друга выстроились тишина и слово, и только красота способна снять напряжение между ними.

Образ напоминает человеку о бытии до появления слова, и в этом суть чувствительности человека к образу: он пробуждает в людях тоску по тому бытию. Однако эстетическое может представлять опасность для человека, если он, пленённый этой тоской, предастся образу, отвергнув свою [подлинную] сущность - слово. Красота же образов делает их ещё более опасными.   

Душа есть хранилище безмолвных образов вещей. Она, в отличие от духа, речёт о вещах посредством не слов, но их образов. Вещи присутствуют в человеке двояко: сначала в душе - в виде образов, а потом в духе - но уже в виде слов.

Иначе говоря, в душе обретаются образы, а не слова о вещах: она сохранила в себе то состояние человека, в коем пребывал он до появления слова. 

Душевные образы указывают на некую область возвышенного, где нет ничего кроме образов - туда, где образы говорят как слова, а слова - как образы.

В том и заключается различие между человеческим мышлением и Божественным, что Бог выражается на языке вещей, в то время как мы - на языке слов. (Зольгер)

Вещи как будто намеренно препоручают душе свой образ, дабы та передала их дальше - Божественному, изначальному прообразу.

Переизбыток вещей окружает нынче человека, переполняя излишком образов душу его, и нет ей больше безмолвного покоя, но лишь одно безмолвное беспокойство. Человек взвинчен и раздражён, ибо образы, призванные успокаивать, отныне ввергают его в тревогу. Приходящие в душу молчаливые образы уже не дарят душевный покой, но его забирают: привнося смятение в душу, скопом наваливаясь на неё и её обессиливая.

Тишина изгнана из нынешнего мира, и теперь широко распространено мнение, что она - ни что иное, как немотствующая пустота; тишина воспринимается как временный сбой нескончаемого конвейера шумопроизводства. Поэтому так важно, чтобы в душе безмолвные образы вещей остались в сохранности.

Повторим, что всякая вещь пребывает в человеке двояко: с одной стороны - в душе, в виде образа, с другой - в его духе, в виде слова. Присущие душе молчащие образы вещи сосуществуют в человеке бок о бок с присущими духу словами о ней же. Присущие душе молчащие образы вещи вновь и вновь обращают тишину к слову, в котором обретается дух; они прививают тишину к слову и наделяют слово тишиной - наделяют его изначальной мощью безмолвия.

Чем зримее образы вещей в душе человека, тем легче ей держать  под контролем слово. Ибо образ удерживается под действием  центростремительной силы: отдельные части его устремляются к его центру, к его центральной идее, чем и обеспечивается цельность этого образа. Будучи связанным с образом, слово принимает участие в действии центростремительной силы и удерживает образ от бурного распада. Образное слово сдержаннее слова абстрактного - оно предохраняет человека от безудержных ассоциаций.  

В тишине прошлое, настоящее и будущее пребывают в единстве друг с другом (см. главу "Природа тишины"). Единство это присуще и душе - её безмолвным образам, но не в качестве знания прошлого и настоящего - такое знание может быть присуще лишь духу как слово, - оно присуще душе как предчувствие прошлого, настоящего и будущего;  в безмолвных образах души обретается это предчувствие. Слово знает, а образ предчувствует. В присутствии же душевных образов даже слово становится провидческим.

Итак, в присутствии безмолвных образов слово часто становится провидческим, однако не размывается, но наоборот - принимает ещё более чёткие очертания. Наличие образа делает вещь, наречённую словом, отчётливо зримой; наличие образа предохраняет слово от чужеродных примесей.

Сны - это те же образы: образы, преисполненные безмолвия. Они подобны цветным оттискам на поверхности тишины. Сны возвращают человеку тишину, растраченную им в пору бодрствования.

Образы сновидений растворяются, и вместо них остаётся лишь тишина, постепенно проступающая в сутолоке беспокойных дней подобно утренней росе. 

Сновиденческие образы превосходят по своей силе образы, обретающиеся в бодрствующей душе, и потому прошлое, настоящее и будущее столь тесно переплетены в них; поэтому многие сны становятся вещими. 

Психоанализ же разрушает существеннейшее сна, его безмолвную мощь, отдавая её на потребу шумных аналитических кривотолков. Психоаналитический разбор снов, по сути, является ни чем иным, как оккупацией шумом безмолвного мира снов.