ГРЕЧЕСКИЕ СТАТУИ, ЕГИПЕТСКИЕ СТАТУИ
ГРЕЧЕСКИЕ СТАТУИ, ЕГИПЕТСКИЕ СТАТУИ
Греческие статуи были похожи на сосуды, наполненные тишиной. Они стояли рядами, и человек проходил между ними как по аллее тишины.
Заключённая в статуях тишина обратилась в великолепие их белизны.
И тишина их преисполнена тайны. Как будто они хранят молчание лишь пока рядом находится человек, но стоит им оказаться наедине, они тут же начинают говорить. Их речь обращена к богам, для человека же они безмолвны.
Мраморные статуи греческих богов подобны белым островам тишины, лежащим посреди шума современного мира. Древние белые статуи богов - остатки, брошенные тишиной, после того, как она вынуждена была отступить под натиском нынешнего шума.
Присущая греческим статуям тишина не угнетает их: это светлая и сияющая тишина. Внешние очертания главенствуют над тишиной: в любой миг слово может явиться из тишины, как бог с Олимпа.
В то же время египетские статуи полностью подчинены тишине: они её пленники. Глаз и рот принадлежат богу лишь для того, чтобы выразить их безмолвие.
Не камень сделал их тяжеловесными и неповоротливыми, но окружившая их тишина, к которой они не смеют даже прикоснуться.
На лицах древних египтян - на этих суровых лицах - читается страх, царивший в мире ещё до того, как слово одержало верх над тишиной. Мы словно возвращаемся во времена, предшествовавшие появлению слова, и это объясняет, почему египетские лица ближе нынешним людям, чем греческие: в современном мире неистового шума человек тоскует по миру, расположенному за пределами всякого языка и звука.
На египетском лице раннего царства тишина не так дружелюбно расположена к языку, как на греческом лице; наоборот, она надменно враждебна по отношению к языку.
Скульптуры египтян демонстрируют так много безжизненной строгости и нераскрытой таинственности, что в представленных образах отражается не столько индивидуальная внутренняя жизнь, сколько более отстранённый смысл, значение которого неизвестно и им самим. (Гегель)
Некоторые египетские лица выглядят так, словно они увидали обнажённую тишину и её вид парализовал их. Египетское лицо замуровано в тишине точно так, как в застывшей древесной смоле - в янтаре - замурованы доисторические насекомые.
Египетские фигуры свёрнуты внутрь. Словно внутри главной фигуры присутствует другая, с которой первая ведёт речь - или даже говорит в тишине, без слов.
С другой стороны, греческое лицо раскрыто наружу. На нём нет печати страха о мире, в котором слово ещё не объявилось; оно прямо обращено к миру, из которого слово выходит.
На нём запечатлена уверенность в том, что в любой миг слово способно одолеть тишину, а дух – материю, и оттого оно всегда выражает спокойствие и свободу. Тишина не возвращается к чему-то уже минувшему, к бессловесному миру , но обращена в настоящее и в грядущее, в мир языка. И именно поэтому греческое лицо прошло через века и даже сегодня присутствует с нами.