8

8

В этом мире шума для человека возможность важнее действительности. Возможности же лишены прочной опоры и чёткой формы - они перетекают из одной  неопределённости в другую. Им нет ни конца, ни края. Они преисполнены двусмысленности и напоминают рассеянное жужжание. Как неразлучны слово и подлинная действительность, так же неразлучны и шум с возможностью.

Мир шума это к тому же ещё и мир эксперимента. И этот эксперимент по своей природе никогда не завершён и чётко не обозначен. Он протекает не в силу определённого акта, независимого от других актов. Сам же по себе он является не самодостаточным феноменом, а всего лишь продолжением череды других экспериментов, их разновидностью, подобно тому, как один вербальный шум это всего лишь продолжение других шумов. Поэтому эксперименты никогда не прекращаются - они продолжаются автоматически. И так человек превращается в лаборанта, которому позволено записывать лишь то, что позволят ему.

Сегодня вещи связаны друг с другом посредством причинно-следственной связи так, что вещи выступают лишь в роли сырья для неё - и это тоже неотъемлемый атрибут вербального шума.   

Не стоит воспринимать это как акт насилия со стороны причинно-следственной связи. Связь такая необходима, она элемент структуры человека. Да и сами вещи готовы взаимодействовать друг с другом согласно законам каузальности. Однако такая связь не должна быть автономной, не должна существовать лишь ради одной себя, но ради вещей и ради самого человека.  

Психоанализ, глубинная психология и большая часть других психологических учений анализируют явления, опираясь на бесконечное множество их толкований. Феномен заваливают его объяснениями и в итоге он растворяется в них.  Подобно тому как слово разваливается на куски во всеобщем словесном гуле, так и феномен или факт разваливается на куски в процессе объяснения. Подобно тому, как больше нет точно определённых слов, но есть лишь разрозненный словесный гул, так нет больше и очевидных фактов и феноменов, но только разрозненные толкования фактов и феноменов.

Сегодня существует нечто вроде механизма толкования, который работает автоматически, затягивая феномены в свою деятельность. Всё как будто уже заранее истолковано - ещё даже до того, как явился сам феномен. И уже не толкования подыскиваются для разъяснения феномена, но сам феномен становится сырьём для уже готового толкования.

Психоаналитические толкования и толкования глубинной психологии полностью выхолащивают феномены. К примеру, феномены отца, матери и сына сводятся на нет толкованием, приготовленным для них психоанализом: Эдип убил отца и стал мужем своей матери. Два этих чудовищных преступления смешиваются психоанализом вместе с феноменами отца, матери и сына и низводятся до уровня всего лишь привеска к эротическому комплексу.  Там, где Софокл впервые выводит на свет  омраченный убийством феномен отцовства, очевидна суть: убили отца - отца! Конечно, инцестуозная связь, в которую вступили мать с сыном, разрушает образ матери - но только в непосредственный миг самой этой связи. Однако он возрождается снова в момент сыновнего искупления. И этот образ становится отражением изначального феномена материнства. Не Эдип, но сама судьба выколола себе глаза, лишь бы не видеть, как на краю страдания (а не на краю толкования) погибают и вновь воскресают отец, мать и сын.

После этой трагедии изначальные феномены материнства и отцовства стоят ещё прочнее на своих позициях. Кажется, после неё земля становится ещё лучшей опорой. Кажется, земля впервые обрела для себя эти изначальные феномены. - Но психоанализ отбирает их у земли и развеивает по миру.

Современная экзистенциальная философия пытается вырваться из механизма вербального шума и вещей.

Человек бросает себя в ничто. Ему предпочтительнее оказаться в небытии, чем просто быть шестерёнкой в механизме слов и вещей. Кажется, что в таком броске механизм заклинивает, и человек, рухнувший в ничто, оказывается перед лицом нового начала.

Но человек перед лицом этого нового начала не существует. В небытии его нет: он растворился в нём. Нет больше человека, который мог бы приблизиться к основным категориям экзистенциальной философии: ужасу, заботе, смерти. Есть лишь пустота, в которой растворились человек с его заботой, ужасом и смертью - они погрузились во всепоглощающее ничто. Человек оказался в пустоши. И он сам эта пустошь, в которой отзвуки шумного мира слышны ещё громче, чем прежде.

В экзистенциальной философии есть что-то от подземной буровой установки, и шум этой машины является составной частью общего мира шума.