4. Развитие производства и денежное обращение

Понятие «деньги», по Марксу, имеет три качества. Во-первых, они понимаются как идеальная мера, как наделение товара ценой. На этом уровне цена предполагает обращение, хотя эта возможность не обязательно реализуется. Для того чтобы эта возможность стала реальностью, товар должен действительно обращаться – «реализовываться». Точно так же, как идеальные меры, то есть как соответствующие цены, присвоенные товарам до их действительного обращения, сами товары сравниваются на основе затраченного общественного труда, материальным выражением которого они являются. В действительности в процессе обмена они должны измеряться в деньгах. На этом «втором» уровне отношения уже не носят «идеального» характера. В процессе взаимного учета товарам и деньгам могут встретиться случайные препятствия (изменение стоимости товаров, или стоимости денег, или того и другого сразу). Экономисты (Рикардо, Сэй, Джемс Милль и др.) стремятся объединить эти два момента. Отношениям купли-продажи они придают умозрительный характер, считая их выражением тождественности. Таким образом, отрицая разделение двух понятий и двух моментов, они в зародыше пресекают жизненную основу кризисов, видят гармонию там, где кроется источник противоречий. Исторически именно это разделение сделало самостоятельно существующей реальностью торговые сословия. Обмен сам по себе не является исключительной принадлежностью капитализма, как не являются ею общее падение или рост цен. Это явление становится капиталистическим, когда деньги становятся выразителем богатства вообще. В этом случае к идеальному характеру цены как меры, а к обмену как столкновению цен на рынке добавляется чисто рыночное по характеру явление – автономность денег как эквивалента богатства вообще, как сокровища.

После появления этой третьей характеристики деньги уже нельзя представлять как просто средство обмена, как механизм, заставляющий обращаться богатство. Они – предмет вожделеющих богатства, источник отношений собственности. Говоря об этом их третьем свойстве, Маркс воздает должное крупным теоретикам меркантилизма (У. Петти и П. Буагильберу), хотя и обвиняет их в фетишизме. Новая политическая экономия критиковала фетишизм, но на деле она лишь рафинировала его, не освободившись от него полностью. Отношения собственности, к которой стремились жаждущие богатства, отнюдь не исчезли. Юридическая надстройка, идеология приближают все виды человеческой деятельности (даже наиболее чуждые им) к форме отношений собственности. Это происходит потому, что всегда есть стремление к овладению богатством, к которому современное буржуазное общество приспосабливает свои формы. Отсюда возникает потенциальное всеобщее стремление к владению. Буржуазная собственность подвержена колебаниям стоимости, а это означает, что ей, возможно, придется оказаться вовлеченной в отношения обмена. С другой стороны, стремление богатства к автономности, то есть тенденция к установлению отношений собственности и обладанию относительной властью, является тем стимулом, от которого зависит сам обмен.

Простую модель, о которой мы рассказали (более сложная модель, вовлекающая капитал, воспроизводит в более детально разработанной форме тот же простой процесс), Маркс разработал, исходя из идеальности или всеобщности цен (стоимостей), с тем чтобы перейти к случайности-особенности обмена, в котором цены должны реализовываться как меновые стоимости, и в конце концов к сущности меновой стоимости, которая выходит за рамки процесса, становится автономной и является его целью и стимулом. Исходный момент процесса – первичная идеальность (богатство как сумма цен), которая реализуется, сопровождаемая случайностью в действительном обмене, и выходит из процесса в виде денег, ставших стоимостью. Природу проблемы можно прояснить, проведя сравнение с Рикардо. Рикардо признает, что в политической экономии приходится иметь дело с меновой стоимостью, однако затем ограничивается рассуждениями о распределении продукта, «как будто в понятии богатства, основанного на меновой стоимости, речь идет только о потребительной стоимости, а меновая стоимость является всего лишь церемониальной формой» [МЭ: 46-I, 288]. Он приходит к выводу, что богатство растет только в своей материальной форме, то есть как потребительная стоимость. Но объективно, когда увеличиваются относительная прибавочная стоимость и капитал в абсолютном выражении, увеличивается также и меновая стоимость, «существующая не в качестве эквивалента для уже имеющихся в наличии меновых стоимостей или уже имеющегося в наличии рабочего времени» [МЭ: 46-I, 309].

Для Рикардо «в той же самой пропорции, в какой возрастает производительная сила данного количества труда – данной суммы капитала и труда, – падает меновая стоимость продуктов, и удвоенное количество продуктов имеет ту же самую стоимость, какую прежде имела половина этого количества» [МЭ: 44, 102]. Уже установлено априори, что можно продать некоторое количество продуктов труда и можно продать удвоенную массу того же самого товара. Но увеличение массы – это лишь средство для определения излишка стоимости. Если верно то, что стоимость относительна, то верно и то, что, «для того чтобы стоимость прибыли повышалась, в наличии должно быть нечто третье, стоимость которого падает… Избыток состоит не в этом обмене, хотя и реализуется только в нем. Избыток состоит в том, что… в той же самой мере, в какой увеличивается производительная сила труда, стоимость заработной платы уменьшается» [МЭ: 44, 129 – 130]. Кроме того, обмен является решающим фактором реализации, то есть перехода от «идеальности» цен к реальности рынка, определяющего их взаимодействие. Иными словами, «обмен ограничен средствами и потребностями других в каждом определенном товаре, который может быть произведен в пределах какой-либо страны и даже какого-либо данного рынка в составе мирового рынка» [МЭ: 44, 132]. Это означает, что производству должно противостоять контрпроизводство, активный опрос. Рикардо решает проблему, утверждая, что капитал всегда можно перебросить в «некоторую» другую сферу применения; однако, замечает Маркс, «в слове „некоторую“ как раз и заключается суть вопроса» [МЭ: 44, 133]. Кроме того, в то время как Рикардо постоянно говорит о капитале, который из одной отрасли производства перебрасывается в другую, капитал нередко «в значительной своей части состоит из небольшого недвижимого имущества» и разрушается, когда труд освобождается от своей связи с ним [МЭ: 44, 124].

Итак, Маркс спорит с Рикардо, ибо тот исключил третье свойство денег и значительно приблизил второе к первому. С одной стороны, жажда денег стала нормой в системе, где прибыль – лишь показатель производительности; с другой, относительные определения стоимости, находящие выражение в движении капитала, сдвинуты в область «идеальности», что сглаживает имеющиеся противоречия. Систематический рост производительности труда обеспечивается без проблем с помощью рынка. Сводя роль денег и капитала к роли средств обращения (идеального со многих точек зрения), забывают о выходе из процесса (обретении автономности) денег как порождения исторически детерминированных отношений собственности и власти. Маркс сопоставляет рикардовскую теорию возросшей производительности труда с позицией современного меркантилизма Дж.Д. Стюарта[103], считая ее не результатом развития органического социального процесса (то есть обмена), а средоточием формирования жажды власти господствующих сословий. «Меркантилизм» в этом вопросе противостоит «упрощенчеству» Рикардо.